Камиль Лемонье - Конец буржуа

• Название: Конец буржуа
• Автор: Камиль Лемонье
• Издательство: Голударственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1963

Сюжет романа «Конец буржуа» охватывает чуть ли не целое столетне и восходит к тому периоду истории Бельгии, когда в конце XVIII — начале XIX века в стране во все возрастающих масштабах стала развертываться добыча угля. С шахтой и многолетним трудом в ее недрах и связано превращение семьи Рассанфоссов из «подземных крыс» (Рассанфосс — буквально означает «крысы в яме») в одну из самых богатых семей Бельгии.

---

И вот такую философию шакалов эти молодые люди стремились претворить в жизнь. Каждый из них хвастал тем, что от него забеременело несколько женщин. И порожденные ими жалкие существа оставались на дорогах живым свидетельством первородного разврата. Все эти молодые люди переодевались, называли себя вымышленными именами и готовы были пуститься на любой обман, лишь бы те, кого они сделали матерями, потом не могли нигде их найти.

Развращенное воображение Ренье, этого неистового денди, вобрало в себя всю холодную ненависть к людям, скопившуюся в его душе за долгие годы. Он логически обосновывал свою злобу, приправляя ее сладковатыми словами о гуманистическом идеале. Ясность ума уживалась в нем с хитростью, евангельская кротость — со змеиным ядом. Хуже всего было то, что, несмотря на эти безумства, он оставался загадкой для окружающих, непонятным, сотканным из противоречий существом. Его настоящее лицо невозможно было разглядеть за всем чудовищным нагромождением контрастов; оно тонуло под множеством личин, которые он на себя надевал, терялось в густых сорняках, выраставших целым лесом на его каменистой, колючей душе. У него бывали приступы слезливой чувствительности, среди которой он вдруг разражался смехом: казалось, он безжалостно издевается над самим собой и хочет убить в себе всякое сострадание к людям. Он любил одиночество и людные сборища, тишину и душераздирающий шум; временами в нем пробуждался самый отвратительный эгоизм, переходивший в порывы безграничной доброты, за которыми сплошь и рядом следовали новые перемены настроений, ни с чем не сообразные безумные выходки.

Этот странный выродок, стремившийся к тому, чтобы все разрушилось и погибло, этот злой гений семьи созревал, точно некий ядовитый плод, сок которого потом прекращается в адское зелье, способное погубить целые поколения. Жан-Элуа, не имевший никакого влияния на сына, закрывал на все глаза и потихоньку от жены платил его долги. За три года долги эти превысили двести пятьдесят тысяч франков.

Равнодушие родителей, праздность и разврат сыновей, замкнутость дочерей — все это вело к неминуемому распаду семьи. Проступок Гислены способствовал еще большему обособлению всех друг от друга. Гислена сходила теперь вниз к завтраку, к обеду и ужину, а все остальное время проводила у себя. В доме царила атмосфера холодного отчуждения, упорного и неодолимого. Все члены семьи старались скрыть свалившийся на их головы позор, и это заставляло каждого особенно внимательно следить за собой. Г-жа Рассанфосс на глазах состарилась. В то время как сам Рассанфосс, поглощенный делами, после недели тоски и гнева ощущал только тупую, ноющую боль уязвленного самолюбия, жена его была потрясена до самых глубин своего существа — ее материнская гордость никак не могла примириться с разразившейся катастрофой.

Она поняла, что сама виновата во всем. Воспитанная гувернанткою на американский лад, Гислена привыкла к образу жизни светской девушки, богатой и независимой. В девятнадцать лет она имела уже собственную горничную, собственные апартаменты, ездила одна верхом и могла поэтому считать себя независимой от семьи. Негодяй получил возможность пробраться к ней в комнату, не возбудив ничьих подозрений. И все открылось только потому, что она позабыла запереть свою дверь на ключ, а наутро мать случайно вошла в эту оскверненную девичью спальню и сделалась невольной свидетельницей неслыханного позора.

Г-жа Рассанфосс учинила жестокое, чудовищное дознание, которое не замедлило раскрыть ей глаза на весь ужас происшедшего. Судя по всему, Гислена была беременна. Но она с каким-то диким упорством хранила свою тайну и ни за что не захотела сообщить матери подробности своего падения. Г-жа Рассанфосс в своих взглядах на порядочность была натурой узкой и ограниченной, и ей не могло даже прийти в голову, что, отдавшись красавцу мужчине, неравному ей только по положению, Гислена повиновалась голосу крови. Воспитание не могло укротить глубокое тяготение к простолюдину, коренившееся в ее плебейском сердце. В этой темноволосой пылкой девушке кровь кипела ключом, и жгучее желание, распространившееся по всем клеткам ее тела, толкало ее в объятия первого же мужчины, достаточно смелого, чтобы ее поработить.

Приторные любезности светских щеголей всегда были отвратительны ее гордой душе. Природный инстинкт, тяготение ко всему сильному, однако без тени развращенности, заставляли ее предпочитать цирковые зрелища театру. Ее пленяли пируэты эквилибриста, прыгавшего с трапеции на трапецию, игра мускулов на теле тяжеловеса, складки трико на бедрах наездника высшего класса верховой езды.

Головокружительный вихрь бросил эту страстную по природе девушку в объятия Фирмена, рослого красавца, могучего представителя плебса. Для ее чувственной натуры, тянувшейся ко всему сильному, он стал олицетворением мужского начала жизни.

Но вместе с тем в ней сейчас же сказалась исконная прямота Рассанфоссов. С негодованием она отвергла мысль выйти замуж только для того, чтобы покрыть свой грех. Когда мать упомянула при ней имя виконта де Лавандома, она ответила:

— Мама, ты толкаешь меня на подлость. Я не хочу участвовать в этой торгашеской сделке. Поступай со мной так, как найдешь нужным. Выгони меня из дому, отправь в монастырь. Но замуж я сейчас не выйду: я не хочу стать женой человека, которого я не смогу полюбить и которому все равно буду изменять. В особенности же, если речь идет о Лавандоме, который, по твоим словам, знает обо мне все — и соглашается на этот бесстыдный шаг.

Г-жа Рассанфосс, которой отнюдь не была свойственна излишняя щепетильность и которая с равнодушием истой дочери коммерсантов считала, что все средства хороши, если они достигают цели, сделала сама едва ли не все, чтобы эта свадьба могла состояться.

Виконт де Лавандом появился у них в доме при совершенно загадочных обстоятельствах. Он даже никем не был представлен. Минуя посредников, он просто в один прекрасный день попросил руки Гислены. Через несколько дней он пришел снова. Г-жа Рассанфосс встретила его весьма любезно. О деньгах никакого разговора не поднималось, но за этим последовало письмо его поверенного: от его имени тот предлагал заключить некий договор, и притом далеко не бескорыстный.

Теперь Рассанфоссам уже не приходилось сомневаться в подлости виконта. Они узнали, что образ жизни Лавандома довел его до того, что ему пришлось искать средств к существованию игрою в рулетку. К тому же у него была любовница, которая помогла ему окончательно разориться. А так как он все же понемногу платил свои карточные долги, ему удалось сохранить свое доброе имя. При последнем свидании обе стороны окончательно обо всем договорились: Рассанфоссы давали за дочерыо полтора миллиона франков; половина этой суммы передавалась в полное распоряжение Лавандома. Сверх этого, Жан-Элуа отдавал им поместье Распелот в Арденнах близ Мезьера, где молодые должны были жить первый год после свадьбы.

В конце концов Гислена согласилась и дала свою подпись. Рассанфосс отправился просить согласия Барбары; вслед за тем новость эта была объявлена всем.

Ввиду того, что бракосочетание нельзя было откладывать, было решено, что Рассанфоссы в апреле переберутся в Ампуаньи, где сразу же будет торжественно сыграна свадьба. Г-жа Рассанфосс очень боялась, что вокруг этого злополучного события поднимется шум, и ей хотелось справить свадьбу совсем незаметно, в тесном семейном кругу. Однако гордость Жана-Элуа одержала верх: можно ли было допустить, чтобы дочь Рас» санфоссов вышла замуж потихоньку от всех! Ведь коль скоро вся тяжесть ее проступка заглаживается столь законным путем, пышное торжество должно закрыть рот клеветникам, если таковые найдутся. Разве общественное положение Рассанфоссов не позволяет им пренебречь этой трусливою осторожностью?

Рудольф-Пюиссон-Адемар де Лавандой, дабы убедить свет, что жених и невеста питают какие-то чувства друг к другу, являлся два раза в неделю к Гислене и разыгрывал перед ней комедию ухаживания, тягостную для них обоих, так как оба они в душе глубоко презирали друг друга. Сдержанная, холодная до оскорбительности, Гислена с безразличным видом выслушивала рассказы виконта об охоте, о поездках верхом. Ее жесткий взгляд, взгляд девушки, которую продали, как невольницу, словно мстил ему, меря его каждый раз с ног до головы, безжалостно принижая всю его похвальбу. Виконт, которому было около сорока, высокий, уже начинающий лысеть и несколько располневший мужчина с тусклыми глазами и хриплым голосом, всегда подтянутый и вежливый, только пожимал незаметно плечами и продолжал рассказывать. Он обычно оставался в доме не более получаса, а потом откланивался, причем жених и невеста каждый раз ухитрялись обойтись без рукопожатия.

После его ухода Гислена тут же поднималась к себе. Она была возмущена, негодовала на отца, на мать, но глаза ее оставались сухими и только к горлу подступали полные ненависти слова. И тогда своими холеными руками она в бессильной ярости начинала расшвыривать стулья и кресла.