Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

• Название: Первая мировая война в 211 эпизодах
• Автор: Петер Энглунд
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083400-6

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так “склеил” эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. “Восторг и боль сражения” переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

---

На самом деле Кушинга в этот день занимает совсем другое, пока он сидит в покачивающемся вагоне и едет обратно в Булонь-сюр-Мер, в госпиталь, где он приступил к работе. Время десять часов утра.

Пассажиры, сидящие в одном купе с Кушингом, воплощают многоликость публики военного времени. Тут сидит французская пожилая пара: она закутана в шаль, он погружен в чтение утренней газеты. Несколько русских военных, один из них — с пышными светлыми бакенбардами. Несколько бельгийских солдат, легкоузнаваемые по своим кисточкам, болтающимся на головных уборах, которые Кушинг считает “дурацкими”. А еще португальский офицер, он стоит надувшись в коридоре (Кушинг подозревает, что занял его место). И летчик в темно-синей форме; он читает довольно фривольный журнал “Ля Ви Паризьен”, известный своими рисунками полуобнаженных женщин, — эти рисунки часто вырывали и вешали в окопах и казармах; в журнале публикуется также множество объявлений от женщин, желающих познакомиться, но прежде всего от солдат, разыскивающих “крестную”: все знали, что это был пароль, означавший временные сексуальные отношения. Американских военных даже предупредили на самом высоком уровне, чтобы они не смели покупать этот скандальный французский журнал[257].

Кушинг уже начал забывать кровавые затяжные бои вокруг Ипра, которые закончились около недели назад, когда канадские войска наконец заняли этот гористый выступ, эту насыпь, давшую название самой битве, — Пасхендале. Никаких сомнений: британское командование предпринимало бессмысленные наступления исключительно из соображений престижа, и сражение не прекращалось до тех пор, пока не было заявлено, что “цель достигнута”.

Еще бы, цель. В этот день Кушинг мрачен и пессимистичен. “Иногда спрашиваешь себя, к чему все это идет, — пишет он в дневнике, — и зачем мы здесь”. Его мрачное настроение во многом вызвано тревожными новостями из России и Италии. Большевики со своим лозунгом “Мир народам!” захватили власть на востоке, а потрепанная итальянская армия отступала от одной реки к другой. Сможет ли она удержать новые позиции на реке Пьяве? (Часть Кушинга перебросили в госпиталь в Булонь-сюр-Мер, потому что британское соединение, которое стояло там, получило приказ немедленно отправляться в Италию.) Лично он, Кушинг, считал, что союзникам не приходилось еще так тяжко со времен Марнского сражения в 1914 году.

Конечно же это ощущение общего кризиса выливается в раздражительность. Кушинг с неприязнью разглядывает сидящих в купе бельгийцев и русских. Бельгийцы, пишет он, “наверняка носят свои дурацкие кисточки на голове затем же, зачем машут пучком соломы перед упрямым ослом”. А эти русские, да они только едят и ничего не делают: “они отказываются сражаться, но что еще хуже, отказываются работать”. Среди союзников нет сплоченности, поэтому неудачи подстерегают их на каждом шагу. А тем временем “немцы планируют к весне прорыв на Западном фронте”. Нет, Кушинг больше не питает оптимизма и понимает, как и десятки миллионов других, что его жизнь во власти каких-то далеких сил, — сил, которыми давно никто не управляет. “Еще один поворот калейдоскопа — и в любую минуту наши судьбы изменятся”.

Летчик отложил в сторону “Ля Ви Паризьен”. И взялся за чтение романа под названием “Моя милашка”. Поезд покачивается, стуча по рельсам.

175.

Четверг, 15 ноября 1917 года

Паоло Монелли участвует в обороне Монте-Тондарекар

Мокрый снег и слякоть. Наверху, на горном хребте, солдаты инженерных войск натягивают колючую проволоку. Здесь надо остановить врага. Они не впервые слышат эти слова. Наоборот, весь последний месяц их так только и заклинают, однако итальянская армия продолжает отступать, от горы к горе, от реки к реке: от Изонцо к Тальяменто, от Тальяменто к Пьяве. На севере, на плато Азиаго, позиции еще как-то удерживают, но и там потихоньку пятятся назад. Если один из фронтов дрогнул, то другой автоматически попадает в тяжелое, если не сказать невыносимое положение.

Рубежи, которые им предстояло оборонять на горе Тондарекар, далеки от идеальных. Условия для обстрела никуда не годные, а участок, который обороняла рота Монелли, слишком велик. В среднем на каждые сто метров приходилось по восемь солдат. Сам Монелли был сдержанным и решительным, хотя его потрясли отступления и угроза поражения итальянцев, причем не только в данном сражении, а в войне в целом. Он действительно собирался воевать на этой горе, невзирая на неудачную позицию и неравное соотношение сил. Последний раз он делал записи в дневнике два дня назад. Тогда он писал, как печально сознавать, что все эти горные вершины захвачены врагом. Но добавлял: “Когда враг окажется лицом к лицу с нашей скорбью и нашей ненавистью, ему не жить”.

И вот началось наступление, которого они так ждали.

Вражеские ударные части бросаются вперед. Крики и вопли. Монелли наблюдает, как стремительно передвигаются фигуры, одетые в серое. Атакуют сплоченными группами, необычайно сплоченными для 1917 года. Противник им под стать — австрийские альпийские егеря. Вопли, крики, грохот. Огонь. Строчат пулеметы. Над головами свистят пули. Монелли видит кое-кого из своих солдат: Де Фанти, Романин, Тромбони, Де Рива. Они заросли щетиной, измотаны, но столь же решительны, как и он сам. Их лица на удивление спокойны. Вопли, крики, грохот. Серая волна замедляет ход, останавливается, откатывается назад. Какой-то офицер радостно выпрыгивает на край окопа и изрыгает ругательства в адрес отступающих. Враги исчезают в своих окопах. За собой они оставляют рваные лоскутки неподвижно лежащих тел. Вопли. На колючей проволоке хлипкого заграждения тяжело повисли тела убитых. Так близко враг подобрался к их позициям.

Это повторилось еще дважды. Затем наступило относительное затишье. Майор артиллерии осторожно выглядывает из окопа и с удивлением констатирует, что позиции удалось удержать. Похвалив их, он исчезает.

Монелли достает свой дневник, когда сражение уже позади. Под сегодняшней датой он пишет три слова: “Non é passato”. Они не прошли. И все[258].

♦

В это время Владимир Литтауэр и его часть все еще находились в Псковской области. После того как большевикам неожиданно удалось совершить свой переворот, хаос и разложение стремительно охватили армию, и все уже потеряли надежду обуздать дезертирство. Однажды вечером к Литтауэру пожаловала делегация от польского контингента полка, в их числе — его старый денщик Куровский. Польская часть полка до сих пор не поддавалась тлетворному влиянию революционной пропаганды, но теперь в воздухе носились идеи о независимости и возрождении. Поляки засобирались на родину, они хотели, чтобы Литтауэр последовал за ними: “После того, как мы уйдем, вам не светит ничего хорошего”. Но тот отказался. Он видел, как глаза его денщика наполнились слезами.

На следующий день “они, оседлав коней, стройными рядами ускакали к себе на родину. Мой денщик Куровский был среди них”.

176.

Понедельник, 3 декабря 1917 года

Эльфрида Кур видит, как гроб с телом лейтенанта Вальдекера покидает Шнайдемюль

День выдался необычайно холодный, но она все стоит на улице. Ждет уже долгих два часа. В руке она держит розу, купленную на сэкономленные деньги. И вот около половины третьего послышался барабанный бой. Затем стали различимы новые звуки: топот марширующих сапог, духовые инструменты, пение. И вот показалась вся процессия: сперва военный оркестр, затем полковой священник, катафалк, люди в трауре, в конце — почетный караул, состоявший из солдат в стальных касках и с винтовками.

Траурная процессия? Она должна была бы идти вместе с ними, она — одна из них. Хоронят лейтенанта Вернера Вальдекера. Его самолет потерпел крушение, и он погиб два дня назад. Эльфрида узнала об этом вчера, когда пришла в школу. В голове ее словно разверзлась “зияющая черная дыра”, и она двигалась чисто механически. И потом две мысли не дают ей покоя. Первая: как он теперь выглядит? Голова у него расколота, изранена, истерзана в куски? Вторая: как мне скрыть свои чувства перед людьми?

Катафалк проезжает мимо нее. Она видит гроб. Он коричневый, с плоской крышкой. На ней лежит венок. Когда катафалк оказывается вровень с ней, она делает несколько шагов вперед и бросает розу на гроб. Цветок скользит вниз и падает на мостовую.

Катафалк въезжает в распахнутые ворота грузового отделения вокзала. Погибший поедет как оплаченный багаж. На путях ожидает красно-коричневый товарный вагон. Гроб снимают с катафалка. Священник, стоя посреди штабелей коробок, читает что-то вслух из маленькой черной книжечки. Солдаты снимают каски. Хором читают “Отче наш”. Почетный караул вскидывает винтовки, раздаются три залпа. Затем наступает тишина. Эльфрида чувствует запах пороха. Гроб погружают в товарный вагон, за ним венок, после чего два железнодорожных рабочих в закопченной одежде закрывают двери вагона.