Всеволод Багно - На рубеже двух столетий

• Название: На рубеже двух столетий
• Автор: Всеволод Багно
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-657-0

Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет. Завершает книгу библиография работ юбиляра, насчитывающая более 400 единиц.

---

Вяч. Иванов и Вл. Соловьев

(Заметки к проблеме понимания мистического дискурса)

При описании в рамках проекта «Реконструкция архива Вячеслава Иванова»[800] рукописей ранних стихотворений поэта, никогда не появлявшихся в печати, одно из них настоятельно привлекло мое внимание. Мне показались до крайности интересными встающие вокруг этой пьесы и за нею вопросы, сцепление которых я сейчас попытаюсь обрисовать.

1

Прежде всего, рассмотрим текст, о котором зашла речь. Мне известны три его рукописных варианта[801]. Приведу все три; в этой публикации неинтересной представляется задача установления «дефинитивного текста» — полагаю, что важнее сообщить читателю сейчас (как, впрочем, и почти всегда) многослойный текст, отражающий все доступные нашему наблюдению колебания авторской воли — и устойчивые узлы замысла (можно было бы выстроить три источника текста в хронологическую цепочку, но мне кажется, что этот порядок оказался бы на сегодня всего лишь гадательным).

Начнем тем не менее с варианта, который может представляться более поздним, нежели два другие:

            КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

Я Бога ждал, в восторге замирая…
          И мнилось мне, то был небесный сон:
В цветных лучах струился отблеск рая
          Средь радужных колонн.

То в синей мгле, то в пурпуре восхода
          Был сонм святых; в таинственной красе
Молитвенно неслися стрелки свода —
          И Бога ждали все…

И сладостно органа гимн призывный
          Пел в вышине, где теплилась звезда,
И лик святой, далекий, кроткий, дивный
          Увидел я тогда…

Она, она! как человека гений
          Ее создал, увидев в вещем сне…
Она летит с младенцем средь курений
          В соборной вышине.

Она летит от нас и льет безмолвно
          Таинственную реку из очей;
Я жадно пью те сладостные волны
          Из голубых лучей…

Но все бледнее светит образ чистый,
          Как догорает вечером заря;
Лишь голубых одежд отсвет сребристый
          Блестит близ алтаря.

Звучит мольбой органа гимн призывный,
          И сонм святых зовет ее назад,
И вслед ея вознесся непрерывный
          Колонн и сводов ряд…[802]

Перед нами — чистовой автограф без помарок, аккуратный «официальный» почерк, парадная плотная лощеная бумага. Точно так же выглядят и все прочие стихотворения этой единицы хранения, которая представляет собою, собственно говоря, беловой автограф своего рода рукописного сборника стихотворений (достаточно большого, более пятидесяти листов; вероятно, он дошел до нас неполным — в нем нет титульного листа и, возможно, каких-то других частей); сборник перебелен на специально заготовленной бумаге (полулисты дорогой писчей бумаги сфальцованы в двойные четвертушки, которые не сшиты между собой и не вкладываются одна в другую; текст располагается только на лицевых, нечетных страницах, каждое стихотворение начинается на новой странице со спуском). Сборник включает в себя произведения 1885 — начала 1890 г. — что свидетельствует о том, что поэт считал «Кельнский собор» достойным войти в непростую композицию мыслимой книги[803].

Вот другой вариант, если не более ранний, то, во всяком случае, отражающий работу автора над текстом:

           В ГОТИЧЕСКОМ СОБОРЕ

Я Бога ждал, в восторге замирая…
И мнилось мне — то был небесный сон —
Меняя цвет, [к нам б] мерцал нам отблеск рая[804*]
          Средь радужных колонн[.][ — ]…

То в синей мгле, то в пурпуре восхода
Был сонм святых; в таинственной красе,
Молитвенно неслися стрелки свода…
          И Бога ждали все…

И сладостно органа гимн призывный
Пел в вышине, где теплилась звезда…[805]
И лик святой — далекий, кроткий, дивный —
          Увидел я тогда…

Она, она — как человека гений
Ее создал, увидя в вещем сне (*)![806*]
Она летит с Младенцем средь курений
          В соборной глубине.

[От нас летя, таинственный и полный
Она лиет источник из очей;
Я жадно пью те сладостные волны
          Из голубых лучей…][807*]
Летит от нас, и сладостный и полный
Она лиет источник из очей;
Лазурные текут, струятся волны
          Таинственных лучей…

Но вдалеке бледнеет образ чистый,
Как вечером туманится заря;
Лишь голубых одежд отсвет сребристый
          Горит близ алтаря…

Звучит мольбой органа гимн призывный,
И хор святых зовет ее назад,
И вслед за ней вознесся непрерывный
          Колонн и сводов ряд…
                      *
О, где же вы, Мадонна и Спаситель?
Веков иных развеян фимиам;
Без трепета вступает праздный зритель
          В осиротелый храм!

1886, Кёльн.[808]

Вся правка, судя по чернилам и почерку, сделана после того, как это и соседние стихотворения были аккуратно переписаны при очередной попытке составить сборник, объединяющий стихи разных лет, — в данном случае произведения датируются 1884–1891 гг. Перед нами снова беловые парадные автографы, составляющие некоторое содержательное единство, во всяком случае, объединенные авторским жестом, единовременностью тщательного перебеливания: чернила; старательное письмо; каждая пьеса — на отдельном полулисте писчей бумаги одного сорта и размера (только одно, более длинное, стихотворение расположено на двойном листе); каждое стихотворение завершается чертой-отбивкой[809].

Наконец, третий автограф:

             КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

Я Бога ждал, в восторге замирая…
И мнилось мне, то был небесный сон:
В цветных лучах струился отблеск рая
          Средь радужных колонн.
                              *
То в синей мгле, то в пурпуре восхода
Был сонм святых; в таинственной красе
Молитвенно неслися стрелки свода
          И Бога ждали все…
                              *
И сладостно органа гимн призывный
Пел в вышине, где теплилась звезда,
И лик святой, далекий, кроткий, дивный
          Увидел я тогда.
                              *
Она, она! как человека гений
Ее создал, увидев в вещем сне…
Она летит с младенцем средь курений
          В соборной вышине.
                              *
Она летит от нас и льет безмолвно
Таинственную реку из очей;
Я жадно пью те сладостные волны
          Из голубых лучей.
                              *
Но все бледнее светит образ чистый,
Как догорает вечером заря;
Лишь голубых одежд отцвет сребристый
          Блестит у алтаря.
                              *
Звучит мольбой органа гимн призывный;
И сонм святых зовет ее назад <,>
И вслед ея вознесся непрерывный
          Колонн и сводов ряд <…>
                              *
[О, где же вы, мадонна и Спаситель<?>[810*]
Веков иных рассеян фимиам<;>
Без трепета вступает праздный зритель
          В [опустошенный] осиротелый[811*] храм.][812*]

Кельн, авг<уста> 6, 1886.[813]

На сей раз мы имеем дело с настоящей книгой стихотворений — перед нами альбом, парадный ледериновый переплет, фабричный: золотом и серебром тиснуты большие уголки и псевдошнуры; муаровые форзацы; золотой обрез. Толстая лощеная бумага, нелинованная. Страницы пронумерованы автором.

Блок альбома, однако, выпадает — еле держится на бинтах, уходящих под форзац 3–4, переплет потерт, особенно на корешке. Это очевидные признаки рабочей тетради, в которую превратился альбом, уже в новом качестве оказавшийся в ежедневном употреблении.

На л. I, на первой странице альбома, не имеющей авторской нумерации, выскоблена двустрочная надпись, по композиции страницы долженствовавшая быть заглавием альбома — торжественного собрания стихотворений. Внизу этой страницы, посередине, как обыкновенно располагаются выходные данные книги: переводная картинка — черепаха (над нею полукругом — выскоблена надпись, вероятно, девиз; под черепахой рукою Иванова дистих:

Так же медлительно я выступаю на поприще славы;
           Так да хранит меня щит против [ударов врага] удара врагов.[814]

Несомненно, альбом по первоначальному движению предназначался для итоговой записи стихов (возможно, в связи с тем, что переезд в Европу — прощание с отчизной и со всем содержанием первого периода жизни как материала лирики, прежде всего с революционаризмом, — открывал в сознании Иванова новую эру лирики и стихотворства: не случайно альбом начинается с пьес, написанных во время первого путешествия по Германии). Вскоре, однако, альбом стал местом сбора стихотворений, уже прошедших стадию первого черновика, но тут, в некогда парадной тетради, снова отрабатывавшихся и перебеливавшихся затем в других тетрадях, зачастую самодельных и даже несшитых, подобных тем двум, что мы только что видели, в составе менявшихся замыслов поэтической книги.