Вега Орион - Любовные утехи богемы

• Название: Любовные утехи богемы
• Автор: Вега Орион
• Издательство: Ростов-на-Дону: «Феникс», 1999. - 352 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00587-9

Публичный дом, бордель, притон — как бы его ни называли — этот храм продажных женщин всегда занимал существенное место в истории нравов. На страницах книги, опираясь на свидетельства современников, дневники, воспоминания самих поэтов, писателей, художников — Ш. Бодлера и П. Верлена, М. Горького и А. Чехова, М. Пруста и Э. Делакруа, П. Пикассо и А. Блока — автор показывает, как и для чего богема посещала эти места, где обитали шлюхи самых разных калибров, и как она позже повествовала об этом — в холстах и книгах.

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Венеция могла бы показаться идеальным местом для того, чтобы скрыться от света. Стены дворцов были толсты, потайным дверям не было числа, черные тихие гондолы (bautta) были подобны непостижимым громадным рыбам, а маски носили все время, пока длился карнавал, то есть шесть месяцев в году. Эта ложь шелка и картона, которая гениально маскировала лишь верхнюю часть лица, как нельзя лучше позволяла не стеснять свой язык. Это давало возможность боязливым и нерешительным людям, желавшим знать, любят ли их, выведать все, при этом оставаясь в неизвестности и ничем не рискуя. И только тогда с себя снимали, да и то ad libitum[3], маску, о которой Монтескье сказал как-то: «Благодаря ей я могу среди бела дня отправиться к девочкам, переспать с ними и после этого не причащаться на святой неделе…»

22 декабря 1818 года Шелли писал Пикоку: «Лорд Байрон связывается с женщинами самого низкого происхождения, его гондольеры находят их прямо на улицах. Он сговаривается с отцами и матерями, чтобы те продавали ему своих дочерей. Он водится с подонками, которые совсем утратили человеческие вид и лицо и которые без зазрения совести признаются в таких вещах, о которых в Англии не только не говорят, но и, я думаю, не всегда подозревают».

Байрона не беспокоили подобного рода предосторожности, и его жизнь в Венеции, полностью посвященная любви и работе над «Манфредом», «Чайльд Гарольдом» и «Дон Жуаном», в самом прямом смысле была полна «шума и ярости». Тем более что местные куртизанки не зависели от него материально, с чем он постоянно сталкивался в Лондоне. В своей корыстной активности они сохраняли полный контроль над своими предпочтениями с неясным, но всегда присутствовавшим чувством уважения к тем, кому они были обязаны. Джульетта Жан-Жака Руссо всегда, и даже во время любви, держала наготове пару пистолетов. «Когда я бываю уступчивой с людьми, которых я не люблю, я заставляю их платить за то, что они нагоняют на меня скуку. Что может быть справедливей? Я терплю их ласки, но не хочу терпеть их оскорблений и не дам промаха, стреляя в того, кто промахнулся, обидев меня».

Байрон избежал пороха, но прошел на волосок от кинжала. Если его страх и был очень сильным, то он наверняка смягчался романтическим удовольствием, вызванным тем, что он видел, как его слегка касается клинок, который был продолжением обожаемых рук. Одной из тех рук, которые в течение нескольких месяцев и были для него ожерельем, прежде чем стать удавкой.

В 1817 году в тех местах свирепствовала нищета. Стендаль насчитал пятьдесят тысяч бедняков и констатировал, что на постройку дворца Вендармен на Большом канале было пожертвовано только тысяча луидоров, хотя постройка стоила двадцать пять тысяч. И английский лорд в то время мог, не слишком насилуя свой талант, сойти за богача и приобрести себе дворец Мочениго, чтобы прятать там путан. «С венецианскими лирами можно творить чудеса», — признавался он.

В этом городе, где улицы заменяют каналы, церкви были в первую очередь местом, где можно было послушать музыку и насладиться живописью. И чтобы не нарушать гармонии окрестностей, некоторые прихожанки договорились принимать в высшем смысле благочестивую позу: веки должны были быть прикрыты очень светлыми волосами, под fazziolo, маленьким кружевным платком; кончик его свисал на лоб. Понятно, что чаще всего это делалось для того, чтобы привлечь внимание кавалера или знатного иностранца.

…Мужчина, который в тот июньский день 1817 года ковылял от Салюте до Догана ди Маре, был англичанином. Он был одет во все черное. (Этот цвет, скажем мимоходом, лучше всего подходил к этому городу, не знавшему пыли, так как он очень успокаивает; что до остального, то все будет сказано, если принять во внимание, что садилось солнце.) Двадцать восемь лет, лицо с тонкими чертами, восхитительные глаза и фигура, которая приводила в восторг Стендаля. Лорд Байрон (а это был именно он), как и каждый день, шел на остров Сен-Лазарро, где старый монах, писавший труд о земном рае, следы которого он мечтал обнаружить на земле, обучал его армянскому языку.

Маргерита Коньи… Именно так звали эту прекрасную венецианку; с ней он случайно столкнулся в один из вечеров. Ночь была настолько светлой, что от этого ощущалась легкость, она склоняла к безумиям. Весь город праздновал, когда его лошадь, возможно, привлеченная ярким светом костра, который жгли на площади, остановилась неподалеку от группы танцовщиц. Самая красивая из них была женой пекаря; он же и прозвал ее Форнариной в честь любовницы еще одного сексуально одержимого великого человека — Рафаэля. Она была высокой, темноволосой, чистоли-цей, а ее запястья и лодыжки были очень тонкими и изящными: сопротивляться ее очарованию было невозможно.

И она, предварительно обласкав его взглядом, брошенным из-под своих длинных ресниц, галантно обратилась к нему, прося его быть по отношению к ней таким же добрым и великодушным, каким он бывает по отношению к другим людям. Байрон ответил ей: «Если ты действительно нуждаешься, я помогу тебе, не поставив при этом никаких условий, и тогда ты сможешь по своему желанию решить, будешь ли ты заниматься со мной любовью, или нет; это не имеет ровным счетом никакого значения. Но если ты не находишься в полнейшей нужде, речь идет не более чем о любовном свидании. И я полагаю, что именно таким было твое намерение, когда ты обратилась ко мне».

Маргерита отличалась сильной алчностью и не менее сильной страстью к любовным приключениям, а потому не колеблясь заявила, что она находится в страшной нужде и в то же время сгорает от желания заняться любовью с таким красивым мужчиной. Однако она не принадлежала к числу тех женщин, которые отдаются за дукат на дне гондолы и забывают об этом спустя мгновение. Ее красота, ее веселость и образованность оказали на лорда подобающее воздействие. Сознавая свое очарование и власть, которую она благодаря ему приобретала, она сумела моментально создать вокруг Байрона пустоту, разогнав остальных любовниц и сорвав маски с тех женщин, которые, намереваясь воспользоваться правом, предоставляемым карнавалом, норовили уцепиться за ее любовника.

В одном из писем к Джону Мюррею Байрон упоминает об одной из многочисленных потасовок Маргериты с теми, кого она считала соперницами. Во время драки сам Байрон наблюдал это выяснение отношений между женщинами, скрестив на груди руки и ни во что не вмешиваясь. Как ни вспомнить здесь Александра Блока, его холодное достоинство и презрительную улыбку, когда принимал в семью младенца — сына Менделеевой и Андрея Белого. Были так же скрещены руки, была та же отстраненность. Хотя, впрочем, положение Блока было куда хуже…

Вот признание самого Байрона одному из немногих друзей: он сообщает в очередном письме:

«…Словом, через несколько дней мы с ней поладили, и в течение двух лет, когда я имел больше женщин, чем могу сосчитать или перечислить, она одна имела надо мною власть, которую часто оспаривали, но не могли пошатнуть. Как она сама публично заявляла: «Ничего, пусть у него их будет 500, он все равно ко мне вернется»».

Вся семья Коньи сразу же стала жить за счет английского лорда, пользуясь выгодами, приносимыми искусной любовью Маргериты. Пекарь покинул свою пекарню, а мамаша взяла в свои руки судьбу своей дочери. И после эпической сцены, которую устроили две женщины, когда муж и полиция не могли их перекричать, они запросто поселились во дворце Мочениго.

Расслабившийся Байрон посчитал возможным отдать себя в распоряжение этой любовнице, которая управляла его хозяйством и полностью освободила от надоевших повседневных забот. «С того дня, как она вошла ко мне в качестве donna di governo, расходы возросли почти наполовину», — констатировал он. Дикая, словно колдунья, жестокая, словно демон, и прекрасная, как сам грех, она при всяком удобном поводе хвасталась властью над Байроном. Чтобы облегчить свою задачу, она выучилась читать, так как ей было необходимо знать, от кого и о чем были те письма, которые он получал. Будучи очень набожной, она умела сочетать искусство удовольствия с молитвой, и всегда, даже во время полового акта, отмечала про себя, что прозвонили к молитве к Деве Марии…

К несчастью для ее памяти, у нее оказались нелады со вкусом, что было совершенно непростительно в Венеции. Деньги и известность на какое-то мгновение помутили ее рассудок, и она позабыла, что из-за специфического характера ее красоты ей были просто противопоказаны шикарные наряды. Они просто убивали ее очарование, поскольку способны лишь подчеркнуть серость. Очаровательная под fazzioli, она становилась вульгарной, когда надевала огромную шляпу и платье со шлейфом. Этот чертов хвост, которым она так и не научилась манипулировать, стал причиной ее краха. Взгляды, которые она к себе привлекала, из восхищенных со временем превратились в ироничные, а затем вообще прекратились: она стала смешной. Хотя ее обнаженное тело каждый раз возвращало Маргерите ее изначальный шик, она потеряла свою «изюминку», и у Байрона пропал к ней всякий интерес.