Вега Орион - Любовные утехи богемы

• Название: Любовные утехи богемы
• Автор: Вега Орион
• Издательство: Ростов-на-Дону: «Феникс», 1999. - 352 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00587-9

Публичный дом, бордель, притон — как бы его ни называли — этот храм продажных женщин всегда занимал существенное место в истории нравов. На страницах книги, опираясь на свидетельства современников, дневники, воспоминания самих поэтов, писателей, художников — Ш. Бодлера и П. Верлена, М. Горького и А. Чехова, М. Пруста и Э. Делакруа, П. Пикассо и А. Блока — автор показывает, как и для чего богема посещала эти места, где обитали шлюхи самых разных калибров, и как она позже повествовала об этом — в холстах и книгах.

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Оставим в покое наркотики и сигареты. Как весело заметил поэт Василий Федоров, открывая свой роман в стихах «Женитьба Дон-Жуана»: «Кстати, поговорим немного о разврате». Обозначим слегка тему вина и — перейдем к теме, сопутствующей первой. Это женщина. Точнее — продажная женщина.

Отсутствие полной истории искусства ощущаешь особенно сильно, когда при рассмотрении какой-нибудь одной стороны предмета хочешь проникнуть в самую суть вещей.

Когда организм от неустанных усилий ослабевает, поневоле приходится искать возбуждающие стимулы. Пока что еще не написано исследование, где были бы перечислены все вина, наркотики, употребляемые и упоминаемые деятелями искусства. Неизвестно, что показали бы статистический материал и анализ. Не исключено, подтвердили бы трезвость большинства поэтов и опровергли бы расхожее мнение, что поэт не расстается с бутылкой. Поэт и вино, художник и вино — ничьей жизни не хватит объять необъятное. Ограничимся поэтому лишь весьма краткими замечаниями.

Вино пенится в строфах египетских арфистов, его жемчужный смех отзывается в вавилонской клинописи, «Песнь песней» насыщена виноградным соком.

Журчание винных струй, льющихся из чаши, смешивается с утренней росой тончайшей лирики. Позднее Бахус и Дионис проникли в Рим, и вот Лукреций наполняет кубок крепким и пенистым напитком. В трактате о вине в жизни поэтов есть страницы о poetes maudits всех эпох. («И дождь, и ночь, и вино», — пел один из них). Варшавская богема облекала свое пьянство в греческие одеяния — это символизировало нечто вроде посвящения в таинство…

Автор «Застольной» поэт Гедил призывал:

Выпьем! Быть может, какую-нибудь еще новую песню

Нежную, слаще, чем мед, песню найдем мы в вине.

Лей же хиосское, лей его кубками мне, повторяя:

«Пей и будь весел, Гедил!» — Жизнь мне пуста

без вина.

Но какая же полноценная пирушка обходится без дружеской беседы вначале и без слияния с желанной женщиной после застолья?

Еще в Древнем Риме появились законы, воспрещающие женщинам пить вино; скорее всего, здесь решающую роль сыграли соображения этические, а не экономические. Ссылаясь на древнейших авторов, Авл Геллий сообщает — ни в Риме, ни во всей Латии женщинам не полагалось пить крепких вин. Чтобы доказать свою воздержанность и строгое соблюдение закона, женщины целовали родственников, убеждая их тем самым, что от них вином не пахнет. Римляне разрешали своим сестрам и дочерям пить лишь слабое вино из виноградных выжимок или изюма. По словам Катона Старшего, в ранний период Римской республики пьющие женщины не только пользовались самой дурной репутацией, но и подвергались таким же наказаниям в суде, как и те, что изменяли своим мужьям.

Кажется, что скитальцы, часто посещающие сомнительные кварталы, обладают разными шансами. Не каждому дано найти на Рождество в своей туфле волшебный подарок в виде аристократической миниатюрной ножки. Кроме того, некоторые люди имеют склонность к более крепким напиткам. Этим как раз и свойственно больше всего терять волю. Ослепленные непреодолимым всесильным желанием, они не в состоянии избежать той ниточки, которая ведет их за угол к первой попавшейся шлюхе. Жан Лоррен не только прочувствовал на себе, но и великолепно описал эту дьявольскую одержимость: «Странное и сладостное ощущение проникает в ваше тело, влажное под беспорядочными одеждами, влажная и теплая ласка, почти лишь легкое прикосновение, но настолько живучее и настолько изысканное, что становится почти болью и влечет вас в какое-то определенное место; это волнующе, это изысканно и похоже на чашечку мякоти, мякоти мясистого и сочного фрукта, чашечку цветка и достойного порицания ночного сладострастия, скрытого вашей собственной плотью, сладострастия, в котором ваше существо плавится, будучи им поглощенным…»

В это мгновение власть над собой утрачивается и тебя ведет к презренным женщинам силой, которая тебя превосходит, подобно тому, как крысы следовали за играющим на флейте крысоловом, прежде чем скрыться в море. В дублинской ночи внимание Джеймса Джойса привлекала песня сирен («О, как обвивают меня твои руки, колдунья, пока вдалеке звучит сладострастная музыка», — писал он в одной из своих юношеских поэм). Песня сирен с Маботт-стрит, этой горячей и темной улицы, куда его увлек демон, чтобы там он отрекся от своей религии. Несомненно, речь здесь идет о своего рода одержимости. Очень религиозный молодой человек, засахаренный в своей преданности Деве Марии, главой братства которой он был, оказался не в состоянии противостоять своим желаниям. В автобиографическом романе, названном «Портрет художника в юности», он описывает своего двойника, терзаемого истерией, со сжатыми зубами и изогнутыми в конвульсиях руками, издающего непристойные крики (повторение кривой надписи на пропитанной мочой стене общественного туалета, как он сам уточняет). Можно подумать, что ты прочитал главу по диагностике из учебника по изгнанию духов. А в глубине лабиринта, в симфонии споров, хриплых голосов и пьяных песен — загорается ад. Черный как уголь и всесильный ад, где платье проститутки превращается внезапно в цветное пятно, светящееся, словно витраж. Дьявол, который не пренебрегает ничем, чтобы ввести в заблуждение душу, желающую пасть, послал ему женщину в красном платье. «Он закрыл глаза, отдаваясь ей душой и телом, забыв обо всем на свете, кроме теплого прикосновения ее мягко раздвинутых губ. Целуя, они касались не только губ, но и его сознания, как будто хотели что-то передать ему, и вдруг, на миг, он ощутил неведомое доселе и робкое прикосновение, которое было темнее, чем греховное забытье, мягче, чем запах или звук».

XIX век был золотым веком борделей, и мало кто избежал их притяжения, поскольку в возрасте подростка почти всем пришлось пройти тот обряд инициации, благодаря которому попадают в мир взрослых.

Даже если не говорить о пороке и развращенности, даже если не ставить под удар апостола Петра, все равно кое-кто будет по-прежнему полагать, что такое предпочтение, отдаваемое публичным женщинам, — это очень странная мания. Какая может быть выгода в том, чтобы предпочитать женщину, которая торгует своим телом, женщине, которая просто отдается? На этот вопрос ответить вряд ли возможно. Обстоятельства, дух времени, характер — все это составляет чрезвычайно запутанный узел.

Писатель, литературный критик Арсен Уссей признавался в грехах своей юности: «Дон-Жуан и Ловелас берут всех женщин, независимо от того, кто послал их — Бог или дьявол; если я и был Дон-Жуаном, то только при женщинах от дьявола. Какие-нибудь хвастуны, которые не прочь покичиться своими достижениями на этом фронте, скажут, что не стоит труда одержать победу над падшей женщиной или женщиной легкого поведения. Есть падшие женщины и женщины легкого поведения, которые доступны не всем, и особенно людям, у которых, как у меня, нет денег».

Ничего удивительного нет в том, что писатели и художники, будучи лицом к лицу с женщинами, которых большинство называло падшими, испытывали к ним непреодолимую симпатию, смешанную с нежностью.

О, не оскорбляйте никогда женщину, которая падает!

Кто знает, под каким грузом гибнет ее бедная душа?

— писал Виктор Гюго, думая о Жюльетте Друэ, актрисе-куртизанке, в которую он был влюблен и пытался вырвать из рук ее любовников при помощи банковских билетов.

Впрочем, их профессия не была такой уж безоблачной.

Да и сама проститутка скрывает в себе опасность, о существовании которой мы в первый момент и не подозреваем, а ведь шлюха — это тоже женщина, влюбиться в которую вполне возможно. Ее презирают за сифилис, но забывают о Купидоне. Гибельная беспечность, так как соли ртути бессильны излечить шрамы, оставленные сумасшедшей любовью. Колесо рулетки останавливается в самых неожиданных местах, а простое развлечение с женщиной может внезапно перестать быть таковым. Думая, что поставлено на простое приобретение благосклонности, легко получить рану, которая потом будет долго и мучительно заживать. По одному из тех неожиданных поворотов, которыми забавляется судьба, клиент, считая себя королем, становится жертвой своего приобретения. И обязательно жертвой, так как в подобных приключениях любовь редко бывает взаимной. Почти никогда тому, кто любит проститутку, не отплачивают той же монетой. И тогда, чтобы хоть как-нибудь поддержать свою любовь, ему приходится идти на злодейства, а они лишь ускоряют падение.

Вспомним кавалера де Грие или «Кармен» Мериме. Любовь может в одно мгновение перевернуть с ног на голову то, что казалось лишь приятным приключением. И драгунский капрал, ослепленный этой невероятной любовью, преступает свою клятву и дезертирует из своего полка, чтобы следовать за продажной цыганкой. Гениальный Нико Пиросманишвили отдает весь жар души актриске — вариации Манон Леско, далеко не лучшей… Всего-навсего женщина, которой хотелось заработать двадцать франков, — может стоить больше миллиона, дороже семьи, дороже самого завидного положения в обществе, если сперва она представилась нашему воображению существом неведомым, манящим, которое нелегко поймать и удержать: «Разумеется, и Робер и я видели одно и то же некрасивое узкое лицо. Но пришли мы к нему разными путями, которые никогда не сойдутся, и о наружности этой женщины мы так и останемся до конца при своем мнении», — читаем у Пруста в «Поисках утраченного времени».