Юрий Воробьевский - Неизвестный Гитлер

• Название: Неизвестный Гитлер
• Автор: Юрий Воробьевский
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-6994-691

Известный писатель, исследователь тайн Третьего рейха Юрий Воробьевский утверждает, что Гитлер находился под таким же влиянием музыки Вагнера, как наркоман под влиянием наркотика. Этапы биографии Гитлера, по мнению автора, — это этапы восприятия им музыки Вагнера. Оперный Зигфрид был более реален для Гитлера, чем любой из окружавших его людей. Музыкальное осмысление Вагнером древнегерманских мифов стало, по мнению Воробьевского, идеологической основой гитлеровского рейха.

Гитлер видел себя одним из персонажей опер Вагнера, которому суждено победить или погибнуть. И он погиб. Автор со знанием дела исследует все перипетии «обольщения» Гитлера Вагнером.

---

Однажды Геббельс умышленно затягивал свою речь, ожидая, когда из-за туч выйдет солнце. Божественный герой должен быть освещен самой природой!

Итак, зал полон. Назначенное время наступило, но Гитлер ждет в отдельном помещении. Стакан за стаканом пьет минеральную воду. Получает сообщения о настроении публики. Иногда он формулирует фразу, которую необходимо передать аудитории. Подобранные добровольцы по команде начинают выкрикивать нацистские приветствия. Возникает какое-то движение! Фюрер? Нет, еще не он. Вносят знамена. Играют марши. Наконец, когда возникает ощущение, что напряжение может пойти на спад, Гитлер встает.

В зале раздаются звуки любимого фюрером «Баденвейлерского» марша. Здесь срабатывает закон Вагнера — у каждого оперного героя есть своя выходная тема. Была такая и у Гитлера. Едва заслышав марш, публика уже точно знает, фюрер близко! Шум стихает. Все вскакивают с мест, вытянув руки в нацистском приветствии. «Хайль Гитлер!» Крики сливаются в рев. Обыватели сливаются в нацию. Так им кажется.

И все же он появляется как-то неожиданно. Вспыхивают прожектора. Они ведут быстро идущего Гитлера — не через сцену, а, для усиления эффекта, — через проход для публики. Кажется, что это он излучает свет. Неулыбчивый, замкнутый, движется он мимо рядов. Наконец фюрер выходит к трибуне. Восторженный шум достигает кульминации. Иногда он продолжается слишком долго. Тогда Гитлер делает круговой жест рукой — как бы стирая звук. Воцаряется тишина.

Гитлер освящает знамя

«Первые слова негромко, как бы ища опоры, падали в бездыханную тишину, часто им предшествовала минутная пауза, нужная ему для концентрации и делавшая ожидание слушателей невыносимым…

Какой-нибудь выкрик из зала мог его внезапно вдохновить на ответ или острое замечание, и тогда вспыхивали долгожданные первые аплодисменты. Они давали ему чувство контакта, ощущение восторга, и четверть часа спустя, замечал один из современников, «наступает то, что можно описать только… старинной формулой: «в него вселяется дух». Тогда Гитлер, беспорядочно, импульсивно жестикулируя, поднимая голос, приобретающий металлический тембр, до немыслимых нот, извергал из себя слова» [46]. Его чуткость относительно настроения в зале была поразительна. «Второе Я» Гитлера слышало каждую реплику, срывавшуюся с губ любого слушателя.

Удивительно! Еще недавно совсем бескровный, с пустым лицом, он моментально наполнялся энергией. В конце речи Гитлер начинал просто кричать. Казалось, неистовые звуки его горлового голоса усиливали смысловое начало. Самые обычные слова, самые банальные мысли, самые завиральные обещания превращались в пророчества.

«Станем единой нацией и двинемся вперед единой колонной…» О стремлении двигаться куда-то колонной он говорит постоянно. Куда двигаться — непонятно. Его речи выдвигали очень зыбкие цели. Но — пронимало! Национал-социализм, несомненно, был не идеологическим, а сугубо харизматическим движением.

Двинемся единой колонной — говорил людям вождь… И они — двинулись. Но вот что странно: «Будучи одним из величайших ораторов в истории, он не оставил ни одного запоминающегося крылатого выражения, точно так же нет и ни одного яркого исторического анекдота о нем…» [47]. Зияющая пустота была за всей этой внешней силой.

В «Майн кампф» Гитлер осмыслил реакции публики: «Подобно женщине, душевное восприятие которой определяется не столько доводами абстрактного разума, сколько доводами непреодолимой, эмоциональной тоски по недостающей силе, и которая поэтому предпочитает подчиняться сильному, нежели повелевать слабым, так и массы больше любят повелителя, чем просителя…»

Гитлер называл толпу воплощением женского начала и даже — однажды — «своей единственной невестой».

«Сексуальность, направленная в пустоту» вызывала визгливые крики наслаждения. В свою очередь, эти реакции стимулировали все новые и новые словоизвержения этого одинокого, лишенного любви человека.

Для Гитлера сюжеты и идеи Вагнера были чем-то указующим. Возможно, выбор гнома Альбериха, который отказался от любви и взамен приобрел власть, оказался приемлемым и для фюрера. Он не любил никого. Зато его обожали миллионы. Пришедшая к нему власть была основана не столько на грубом насилии, сколько на зыбком ощущении любви. Толпа обожала его, как обожают кинозвезду. Этот инфернальный подарок дается, однако, ненадолго.

«Магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях — затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего речевого оргазма…» [46]. Современники описывали это «сексуальное буйство», эти рыдания женского счастья в выражениях, подходящих больше для Вальпургиевой ночи на горе Брокен.

Оратор сходил с трибуны, потеряв в весе два-три килограмма. Пропитанная потом гимнастерка — униформа его первого политического периода — окрашивала белье в синий цвет.

И в этот момент Гитлер вновь превращался из «мессии» в очевидную заурядность.

Словам Гитлера верили. Что же происходило? Словно какая-то сила входила в него. Атеистическая советская пропаганда называла его «бесноватым фюрером». И, кажется, в этом случае была удивительно точна.[11]

Со временем выступления Гитлера стали относительно более сдержанными. Однако ликование и овации стали уже то ли ритуалом, то ли условным рефлексом немецкого народа. Фюрер продолжал вызывать бешеные аплодисменты.

Народ превращается в публику

Гитлер внимательно читал книгу Лебона «Душа толпы». А значит — помнил слова: «Кто владеет искусством производить впечатление на воображение толпы, тот и обладает искусством ею управлять». Ведь на толпу «нереальное действует почти так же, как и реальное, и она имеет явную склонность не отличать их друг от друга. Православный опыт говорит за сей счет: «Мир человеческой воли и воображения — это мир «призраков» истины. И он у человека общий с падшими ангелами, поэтому воображение есть проводник демонической энергии».

Еще в XVIII веке знаменитый немецкий поэт и философ Новалис писал: «Тот будет величайшим волшебником, кто себя самого заколдует так, что и свои фантазии примет за явления действительности». Гитлер «заколдовал» себя, превратившись в светоносного вагнерианского героя. И действительно, через проводник воображения получил инфернальную люциферианскую энергию. Вот характерное воспоминание: «В салоне самолета фюрер был обычным человеком, но как только машина касалась своими шасси земли, Гитлер преображался: «Его глаза выкатывались так, что становились видны белки, и наполнялись каким-то светом…»

Ницше называл литературу культом недействительного и считал, что она призвана спасти человека от убийственной правды. Сам фюрер передавал смысл слов и Новалиса, и Ницше проще: «Великие лгуны — это также и великие волшебники».

Однако, хотя Геббельс твердил о правдивости нацистской прессы, в узком кругу над этой «правдивостью» могли немало поиздеваться. Вот, например, как описывает один из адъютантов Гитлера ситуацию со вводом немецких войск в Судеты: «А где же восьмидесятилетняя беременная немецкая вдова, у которой горит деревянный протез, которая переплывает пограничную реку в сторону рейха и которую при этом безжалостно избивают чешские солдаты?!»

Когда больное воображение выходит на сцену, зрители в буквальном смысле бывают поражены. А когда человек поражен, он открыт влиянию извне. Не открывайтесь — учат святые старцы. Шокируйте — поучают политтехнологи.

Ближайшее окружение Гитлера формировалось из людей, очарованных им. К нему тянулись. Геббельс, левацки настроенный националист, перебежал к фюреру, подволакивая свою ногу-култышку[12]. Он свидетельствовал: «Я иду, нет, меня просто несет к трибуне. Там я долго стою и смотрю в его лицо. Он — не оратор. Он — пророк… Теперь я точно знаю, что мне делать… Я больше ничего не слышу. Я стою оглушенный… Я еще не знаю, что я полностью отдаю себя в руки этого человека. Это стало торжественной клятвой верности на всю жизнь. И мои глаза тонут в его больших голубых глазах».

Невероятная самоуверенность Гитлера шокировала окружающих людей. И одновременно как бы магически подавляла их.

Вот Геббельс, в то время еще сторонник Штрассера, записывает в дневнике ход дискуссии своего шефа с Гитлером: «Выступает Штрассер. Запинается, голос дрожит, так некстати, добрый честный Штрассер, ах, господи, как же не доросли мы до этих свиней внизу!.. Я не мог сказать ни слова. Меня как по голове треснули».