Антон Савин - Радуга прощения

• Название: Радуга прощения
• Автор: Антон Савин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- А вы бывали в Германии?

- Бывал... но конкретно в Мюнцере не приходилось.

- А что запомнилось?

- Да больше всего история с одним нашим студентом. Этот человек остался в городе Висбадене, сделался там игроком на рулетке, проиграл все и нищенствовал на улицах, пытаясь добыть хоть несколько монет. Меня послали его образумить. Мне казалось, что это очень легко. Поначалу, намекнув на возможность дать в долг, я вызвал его на встречу в парк с зеркальными прудами, как на глупых гравюрах. Я начал с того, что спихнул его в воду.

- Зачем?

- По глупости я предполагал, что это отрезвит его. Хотелось, как часто бывает в жизни, покрасоваться перед самим собой и убедиться, что могу вразумлять людей, как кутят, хотя бы и с полным основанием своей правоты, швырять в пруд... Он вылез и захотел зашвырнуть меня туда же. Я хорошо помню его глупое красное лицо возле моих глаз. Мы молча боролись минут десять, он был очень зол на меня и мне подобных, я же упрям, как всегда упрямы все Датновы.

- А что социалисты в Мюнцере?

Она задавала довольно хаотичные вопросы, так что, начав рассказывать об одном, я вынужден был переходить на другое. Меня это не раздражало: я видел, что Елизавета Павловна думает о чем-то своем, а быстрыми вопросами лишь старается скрыть свое невнимание. Невнимание опять же не было обидным, поскольку оно происходило не то от смущения, не то от путаницы с полнотой мира, часть которого скромно представлял я.

Я тоже замолчал. Вспоминались все новые и новые статьи в большевистских газетах, где их бесконечные Ленины велели "освободить все советские органы от случайно проникших туда классово чуждых элементов". Я никогда не скрывал ни от кого в городе, что являюсь дворянином.

- А вы не знаете случайно, что такое "красные юрты"?

- Знаю. Это аналог изб-читален для народов Туркестана, которые организуются наркоматом просвещения с целью борьбы с безграмотностью.

- А женщины их посещают... и там работают?

- Да, конечно. Именно женщины туда и привлекаются прежде всего... Чтобы сломать весь жизненный уклад азиатских народов.

- Хотела бы я поступить хоть библиотекарем в такую красную юрту...

- Отчего такие мысли, Елизавета Павловна? Там пыльно и жарко, водятся серые и очень ядовитые змеи...

- А вы и там были?

- Приходилось. Еще до моего обучения в университете мои родные накопили некоторое количество денег, чтобы показать мне Европу. Я же там жил очень скромно и сэкономил часть средств... Так что появилась возможность съездить к семиреченским казакам.

- И как?

- Степь хороша, но ненадолго. Быстро привыкаешь к ее однообразию, как будто сидишь на огромном языке неведомого животного... К тому же мне кажется, человек должен искать загадок не вовне себя, а внутри.

- На языке, говорите?..

- Да. Я вообще не понимаю, почему люди столько лет представляли себя на спинах слонов и черепах, но никто ни разу не сравнил мир с языком. Наверно, потому, что мы знакомы только с европейскими понятиями, а не с теми философиями, носители коих носятся на скакунах по огромным азиатским просторам...

- Вы хорошо говорите, - улыбнулась Свешницкая. - С вами нескучно. С остальными скучно.

- А ваш батюшка? Мне он показался вполне незаурядным человеком.

- У батюшки бывают приступы просветления - тогда он остер и ярок. Помню, как я была маленькая и нас с братом уже уложили спать, как вдруг отец велит нас будить, ведет в большую пустую комнату наверху, а там по всему полу валяются гнилушки! Кругом ночь, темно, а они светятся. И папа говорит: я набрал их в заброшенном колодце, когда возвращался с именин попечителя гимназии, посмотрите, это же звездное небо, как оно красиво! В этот момент я готова была верить, что он сотворил и настоящие звезды... Брат заплакал, он испугался темноты, и мать увела его, а я осталась еще. Это самое прекрасное воспоминание моего детства.

Она перевела дух, и, когда снова открыла уста, заговорил как будто другой человек.

- Если бы вы знали, как нуден мой отец большую часть времени! Да, я очень уважаю его работу, но человек смотрит на все эгоистически, а мне все эти дирижабли и шары не близки.

- Дирижабль - желание почувствовать странное.

- Но я, видимо, хочу почувствовать другое странное... Да и мой батюшка становится таким, каким вы его знаете, в последнее время редко... Разве что в вашем присутствии. Ну еще подобное бывает, когда мимо нашего городка проносятся его друзья-мыслители и останавливаются у нас... Однако и тогда я не слышала у отца такой живой речи, не видела таких живых глаз, как при разговоре с вами! А ведь вы уходите, и он остается каким-то рассеянным, только начинает ворчать: ах, зачем этот молодой человек ударился в мистику? Он же все загубит...

- Что - все?

- Таланты свои, что ли... А кто его знает, моего отца, что он думает? Давайте лучше о чем-нибудь другом побеседуем...

- Так вы хотите сказать, что жизнь в провинции вас не устраивает?

- Вы говорите, что и в столицах она такая же, и, наверное, правы. Да, искать нужно внутри себя... А если не находишь? Вот стану женой какого-нибудь молодого учителя, который восхищается моим отцом и ходит за ним по пятам, как собачонка, нарожаю одному детей, другому внучат и буду, может быть, счастлива...

Елизавета криво, в сторону, улыбнулась. Видимо, она имела в виду кого-то слишком конкретного.

Когда слышишь от молодой девушки горькие слова о ее жизни, хочется утешить юное создание простым способом: развернуть к себе и поцеловать. Поэтому, дабы отбиться от этого искушения, в сущности, довольно примитивного, нужно энергичнее продолжать разговор. Но у меня почему-то не нашлось тогда сил, и я поспешил откланяться, возможно, боясь показаться несколько невежливым.

III

В один прекрасный день я сумел взять на службе небольшой отгул и, погрузившись в поезд, отправиться в соседний город к доктору с запискою Свешницкого, которая рекомендовала меня как человека, очень горячо интересующегося всем новым и передовым. Восторженному тону записки я был обязан еще большим потеплением отношений между мной и учителем, произошедшим после того, как я заставил уездную власть не только разрешить пуск над главной площадью дирижабля семи метров в длину, но еще и устроить этому начинанию огромную рекламу. На площади собралось без преувеличения полгорода, и Свешницкий произнес перед обывателями, пораженными полетом столь огромной туши, длинную речь о будущем покорении космоса. Прямо тут же было создано звездоплавательное объединение при уездном отделе Наркомпроса, куда записалось пятьдесят наиболее изумленных энских жителей.

Лечебницу я нашел довольно быстро. Доктор оказался совершенно не похож на своего друга учителя: маленький, важный и почти шарообразный, он смерил меня недоверчивым взглядом. Пока я плел хитрую нить формулировок, доказывающую, почему я, неспециалист, так интересуюсь проблемой нового лекарства, он стал еще более подозрительным, но тем не менее от разговора не ушел.

- От царизма нам досталось тяжелое наследие, - вздохнул он, как будто сожалея, что именно ему какой-нибудь царский подданный не оставил во время оно легкого, но щедрого наследства. - Обилие душевно нездоровых людей, которые доводились до такого состояния путем последовательного их унижения. Лекарство, о котором вы слышали, призвано уничтожить их дурную наследственность.

- Простите, я что-то запутался, - честно признался я. - Наследие в политическом смысле... или в медицинском?

- И в том, и в том. В данном случае я имею в виду медицинское. Известно, что шизофренией чаще страдают люди, уже имевшие в роду больных. Поэтому я разработал метод профилактики: дети душевно нездоровых людей получают что-то вроде прививки в виде разового впрыскивания данного лекарства.

- Но ведь оно вызывает болезнь...

- В больших дозах. А в маленьких - наоборот, порождает устойчивость к ней. Ведь психическая болезнь дремлет в человеке и может обнаружиться при каких-то потрясениях - нравственных, физических, химических... Например, если потенциальный больной получит отравление, потеряет кого-то из близких или примет какое-нибудь сильное сердечное лекарство. Мой же метод подвергает больного небольшому шоку сразу, еще в детстве, и организм привыкает, вырабатывает защитную реакцию.

- А подтверждено ли это клинически?

- Да. Я начал эти опыты еще при царизме, и сейчас у меня около десятка детей и подростков, принимавших лекарство, находятся под постоянным наблюдением. Пока у них никаких отклонений не видно... Хотя срок еще слишком мал, чтобы говорить об окончательной победе метода, поэтому я и не занимаюсь его широкой популяризацией.

- И в каких же дозах вы делаете инъекцию этим детям? - спросил я.

Он поморщился - не то от неправильно применяемой мной медицинской терминологии, не то от чего другого, - но все-таки сказал мне цифру, и я запомнил, после чего спросил: