Натан Щаранский - Не убоюсь зла

• Название: Не убоюсь зла
• Автор: Натан Щаранский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Я ожидаю, что сейчас мы перейдем к обсуждению других докумен-тов, но судья неожиданно заявляет:

-- Объявляется часовой перерыв, чтобы прокурор и обвиняемый мог-ли подготовиться к выступлениям.

-- К каким выступлениям? -- спрашиваю я, ничего не понимая.

-- К обвинительной и защитительной речам.

Вот так сюрприз! А я-то думал, что у меня впереди еще несколько дней! Даже простой перечень использованных против меня материалов займет несколько судебных заседаний!

В перерыве пытаюсь обдумать свою речь, но ничего не получается: никак не удается сосредоточиться. Не могу простить себе допущенную глупость: полтора года готовился к процессу, три с половиной месяца изучал материалы, а защитительную речь так и не написал! Может, сказать им, что не готов -- не предупредили своевременно, выступлю завтра? Нет, не годится. Где гарантия, что брата снова пустят в зал? Мысль о том, что Леня здесь, что я сейчас смогу сказать ему очень мно-гое, меня вдруг успокаивает. Да что мне, собственно, готовиться! Дело я знаю лучше кого бы то ни было. Скажу главное.

Мне приходит в голову такое соображение: первым будет выступать прокурор. Я же в своей речи проанализирую его аргументы и один за другим опровергну их.

Но меня ожидает глубокое разочарование: никаких аргументов я от Солонина не услышу, он вообще проигнорирует все, что было на суде, а начнет... с лекции о международном положении.

Подойдя к прокурорской трибуне, Солонин ставит перед собой ста-кан с водой и, взяв в руки толстенную пачку машинописных листов, на-чинает торжественно читать текст своего выступления. Продолжается лекция часа полтора, с десятиминутным перерывом. Он говорит о преследовании негров в США и ЮАР, ирландцев в Англии, арабов в Изра-иле, о том, что капитализм, отличительные черты которого -- безрабо-тица, наркомания и проституция, пытается укрепить свои позиции с по-мощью войн -- горячих и холодных: горячих -- во Вьетнаме и на Ближ-нем Востоке, холодных -- против стран социалистического лагеря, прежде всего против СССР. Пропагандистские кампании в этой войне следуют одна за другой: операция "Солженицын", операция "Сахаров", теперь -- операция "Щаранский" ("В хорошее общество попал!" -- ду-маю я). Далее прокурор останавливается на происках мирового сиониз-ма. Об Израиле он говорит, что это не страна, а военный лагерь; эконо-мика разрушена; в государстве религиозный террор. ("Суббота -- это траурная минута молчания, протяженностью двадцать четыре часа", -запомнилась мне такая его метафора.) Израилю нужно пушечное мясо, чтобы угнетать другие народы, завоевывать новые территории, -- пото-му-то мировой сионизм и объединил свои силы в борьбе за советских ев-реев. Далее Солонин описывает ситуацию внутри СССР, долго вещает о преимуществах жизни при социализме и в какой-то момент переходит к моему делу. Но что это?! Он просто читает слово в слово обвинительное заключение, предъявленное мне до суда! И все. Ни анализа документов, ни ссылок на показания свидетелей, ни попыток защищать Липавского, Рябского и других, уличенных мной во лжи, -ничего! Как будто суда и не было.

Дочитав текст обвинения, прокурор вновь возвращается к междуна-родному положению, говорит о преступных связях между империали-стическими спецслужбами, сионистскими организациями и их пособни-ками в СССР. По ходу доклада он приводит высказывания Ленина и Дзержинского, Брежнева и Мартина Лютера Кинга...

-- Прежде чем показывать на меня пальцем, отмой его! -- цитирует Солонин Бенджамена Франклина и... направляет в мою сторону указа-тельный палец. Я смеюсь.

Заканчивает прокурор свою речь такими словами:

-- За свою преступную деятельность Щаранский безусловно заслу-живает высшей меры наказания. Но учитывая его возраст и то, что ра-нее он не был судим, государственное обвинение считает возможным ог-раничиться пятнадцатью годами заключения с отбытием первых трех лет в тюрьме.

Кто-то кричит из зала:

-- Мало! Пожизненное ему, пожизненное!

Объявляется двадцатиминутный перерыв.

Что же мне сейчас делать? Вступить в дискуссию о международном положении? Смешно. Анализировать свидетельские показания и доку-менты? Но речь прокурора, при всей ее бессодержательности, возвела мое дело на определенный политический уровень, и я чувствую себя обязанным принять вызов.

Так и не решив толком, с чего начать свою защитительную речь, я вхожу в зал суда. Ловлю взгляд брата -- и забываю все свои сомнения. Я должен обращаться к нему, к маме, к Авитали, к моим друзьям, к мо-ему народу.

-- Передо мной стоит вроде бы безнадежная задача, -- начинаю я. -Казалось бы, бессмысленно выступать в суде, где все предрешено зара-нее, защищаться от обвинения в шпионаже, хотя приговор был вынесен еще до моего ареста официальным государственным органом -- "Изве-стиями", выступать перед специально подобранными зрителями...

Тут в зале раздаются крики:

-- Клевета!

-- Ложь!

Я делаю паузу и выжидательно смотрю на судью. Тот быстро реаги-рует:

-- Прекратить шум в зале!

-- ...выступать перед теми, кто пришел сюда по спецпропускам, перед людьми, единственная обязанность которых -- встретить аплодисмента-ми предрешенный приговор. Тем не менее обвинение, предъявленное мне сегодня и касающееся так или иначе всех еврейских активистов в СССР, а по существу -всего моего народа, так серьезно, что я не считаю себя вправе оставить его без ответа. Да, в современном мире, как указал сегодня прокурор, противоборствуют две социальные системы. Однако невозможно свести все международные события только к этому; сущест-вует, к примеру, и такой процесс, как борьба народов за свое националь-ное освобождение, за право жить в соответствии со своими культурными и религиозными традициями, за право жить в собственном государстве.

Далее вкратце говорю об истории сионизма; о том, как Герцль под влиянием дела Дрейфуса пришел к мысли о необходимости создания ев-рейского государства; о том, что в борьбе за эту идею приняли участие евреи из разных стран, в том числе и из России; о процессе врачей и ан-тисемитизме пятидесятых годов, лишившем наш народ последних ил-люзий; о Шестидневной войне, в которой Израиль отстоял свое право на существование, -- событии, приведшем к подъему национальных чувств советских евреев.

После этой преамбулы я начинаю отвечать прокурору по существу дела.

-- Конечно, я мог бы долго вести дискуссию с представителем обви-нения по поводу того, где больше нарушаются права человека: в СССР или в Америке, ЮАР или в Израиле, -- но хочу заметить, что судят ме-ня не за преследования негров или арабов. Я обвиняюсь в том, что ока-зывал помощь капиталистическим государствам в проведении враждеб-ной деятельности против СССР. Для того, чтобы доказать это, нашу от-крытую деятельность по информированию мировой общественности квалифицировали как тайную, конспиративную и -- что особенно су-щественно для обвинения -- инспирированную и направлявшуюся за-падной разведкой. Наше общение с друзьями из-за рубежа не могло считаться "конспиративным" хотя бы потому, что западная пресса, как правило, заранее сообщала о том, что одной из целей поездки того или иного сенатора или конгрессмена в Москву были встречи с отказниками. Остановлюсь на вопросе, откуда и кем направлялась наша деятельность. Немало эпизодов инкриминируются мне по этому пункту обвинения, но лишь о двух говорится, что мы, еврейские активисты, действовали в них по заданию из-за рубежа. Первый связан с сенатором Бруком, который, как показывает Липавский, привез в Москву по просьбе сенатора Джек-сона черновик заявления в поддержку его поправки. Джексону это яко-бы было необходимо для успеха его предвыборной кампании в канун президентских выборов, а я будто бы эту заявку выполнил: собрал под-писи и вернул заявление Бруку.

Я подробно разбираю все противоречия в показаниях Липавского по этому эпизоду -- фактические, хронологические и политические. Да, и политические тоже: ведь Брук -- республиканец; не странно ли, что именно его демократ Джексон избрал себе помощником в предвыборной кампании? Я подчеркиваю, что заявление в поддержку поправки Джек-сона действительно существовало, как и все другие наши письма и обра-щения, упомянутые в обвинении. Я не только не отрицаю свое авторст-во -- я заявляю, что горжусь им. Но причиной появления этих докумен-тов были не заказы из-за границы, а советская эмиграционная полити-ка, государственный антисемитизм в СССР.

Второй эпизод -- это встреча на квартире Рубина с Пайпсом, кото-рый призвал нас объединиться с диссидентами для контроля над соблю-дением в Советском Союзе Хельсинкских соглашений. Я напоминаю су-ду, что этому нет никаких доказательств, кроме свидетельств Рябского, которого я поймал на грубой лжи: четвертого июля семьдесят пятого го-да не существовало Заключительного акта, а ровно через год в СССР не было ни Пайпса, ни Рубина.