Драго Янчар - Катарина, павлин и иезуит

• Название: Катарина, павлин и иезуит
• Автор: Драго Янчар
• Издательство: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0558-9

Прозаик, драматург и эссеист Драго Янчар – центральная личность современной словенской литературы, самый переводимый словенский автор. Его книги вышли более чем на двадцати языках. Русскому читателю известны его романы «Галерник» (1982) и «Северное сияние» (1990).

Действие романа «Катарина, павлин и иезуит» (2000) разворачивается в период Семилетней войны (1756–1763), в которую было втянуто большинство европейских стран. Главная героиня романа Катарина, устав от бессмысленности и бесперспективности своей жизни, от десятилетнего безответного увлечения блестящим австрийским офицером Виндишем, которому опадала прозвище «павлин», отправляется со словенскими паломниками в Кёльн к Золотой раке с мощами Святых Волхвов. На этом пуги ей суждено встретить бывшего иезуита Симона, ставшего ее подлинной большой любовью. Широта охвата событий, описанных рукой талантливого, зрелого мастера, историческая и психологическая достоверность рассказа, богатство живых деталей прошлого, постановка вечных и вместе с тем необычайно злободневных проблем отличают этот лучший роман писателя.

---

Симон и кельнский патер, почетный коадъютор ордена, ехали уже по долине Рейна, но еще не слишком удалились от Кельна, когда на склоне, засаженном виноградной лозой, увидели дерево со странным огромным плодом, который, искривившись, свисал с сука. Вокруг дерева суетились человеческие фигуры… По мере приближения к дереву сцена становилась более понятной: на дереве кто-то висел, а нищие, словно гиены, крутились вокруг, выворачивали давно опустевшие карманы повешенного, кто-то стаскивал с него штаны, а кто-то другой хотел вырвать их из рук у первого, прежде чем тот сумеет снять их с висевшего… Штаны, за которые они сражались, были необъятными, потому что на дереве висел труп очень крупного человека, ноги у него были поджаты, тут подбежал стражник и разогнал толпу гиен в человеческом облике. Симон и коадъютор настолько приблизились к дереву, что видели скрюченные ноги повешенного, отекшее лицо и посиневшую шею. Стражник сказал, что он ждет судью из Бонна, тут кого-то повесили, он не знает, кого, и не знает, кто это сделал. – Хотя, – сказал он, – нетрудно догадаться, чьих это рук дело, – качал он головой, – видно, что он брыкался, поэтому ноги так подкорчены, понятно, что это сделали неумехи. Повесили его французы, а французы все делают тяп-ляп, вот австрийские солдаты, а уж тем более пруссаки, справляются с такими делами намного лучше, они связывают осужденному ноги и проламывают ему затылок, после чего человек висит ровнехонько… не так, как этот… Нищие разбежались и издали наблюдали за господами, двое из них по-прежнему сражались за штаны великана, неподвижно висевшего на дереве, посиневший язык вывалился изо рта, большая седая борода была испачкана, как будто его волокли по грязи, внезапно Симон содрогнулся: это был Тобия, папаша из Птуя, великий рассказчик. Он висел безмолвно, наверное, не успев до конца завершить свой рассказ, какие-то пьяные солдаты закинули веревку на сук и запихнули его голову в петлю. К петле кто-то прикрепил листок бумаги, на котором корявым почерком было написано: LÜGNER.[148] Значит, это были не французы.

49

Колокольня качается от ударов большого колокола, который звонит во всю мочь, вокруг колокольни и над городскими крышами мечутся испуганные птицы, на улицах и площадях мрачные толпы ожидают начала шествия. Вечер, последние часы Страстной пятницы, в окнах трепещут огоньки свечей, поющий и гремящий колокол – огромное бьющееся сердце безмолвной толпы. Высокие холмы, окружающие город, тоже молчат, где-то там Иисус говорит своим ученикам, что он должен отправиться в Иерусалим и претерпеть гонения старейшин, высшего духовенства и книжников, там, в городе, его должны убить, но на третий день он оживет, воскреснет. Стены Шкофьей Локи сегодня вечером превратились в стены Иерусалима, здесь пройдет крестный ход, который устраивает капуцинская братия, колокол звенит, его удары – это рука ангела, простертая над Иерусалимом, Господь уничтожит его, горе тебе, Иерусалим, ибо ты не хочешь очиститься от грехов, ты превратишься в груду развалин, в безлюдную пустыню… – Ты смотришь на эти громадные здания? – спрашивает Иисус. – От них наверняка не останется камня на камне, все будет разрушено. – Сейчас Господь говорит ангелу: хватит, теперь ты можешь убрать свою руку… и колокол умолкает.

Катарина знает, что за этим последует, она много раз видела эти представления; еще будучи девочкой, она трепетала от страха, теперь уже не трепещет, только в горле у нее застрял ком; она дома, она хорошо знает эту тишину, которая воцаряется перед началом шествия, знает эти улицы, помнит темные, поросшие лесами холмы, высящиеся над городом, лесные опушки, за которыми исчезает день, они ей знакомы, недалеко отсюда Добрава, завтра утром она будет смотреть из своего окна на поля; она оглядывается вокруг в надежде увидеть чье-нибудь знакомое лицо, она видит его, это Мария из Краня, они вместе учились в монастыре урсулинок в Любляне, у нее постаревшее лицо, она держится за локоть какого-то мужчины, мужчина Катарине незнаком, она машет Марии, но та ее не видит, уже стемнело, а даже если бы она ее и увидела, то не узнала бы, Катарина долго отсутствовала, никто не знает, что с ней случилось, куда она подевалась, где затерялась дочь Полянеца, она сглатывает застрявший в горле комок, поднимается на цыпочки, чтобы лучше видеть происходящее, хотя и знает, что за чем следует.

Пономарь идет сквозь тишину площади, из церкви раздается похоронный звон – это знак, что пора начинать представление. Тишину разрывают трубачи и барабанщики, служки несут крест и хоругвь, за ними на белом коне едет Смерть.

Катарина, дочь Полянеца, стоит под аркой на улице своего родного города и наблюдает хорошо знакомую ей сцену, она не боится этого белого призрака, тот, кто носит в себе жизнь, не боится косы смерти, а Катарина несет в себе жизнь, она принесла ее издалека, она все еще носит ее в себе, в округлом животе, перед которым она держит руки, чтобы защитить его от толпы, там дремлет жизнь, иногда напоминая о себе толчками.

Вслед за Смертью мужчины и юноши несут помост с живой картиной, на нем Адам и Ева, одетые в овечьи шкуры; Катарина вздрагивает, лицо этой женщины с пшеничными волосами откуда-то ей знакомо, – Матерь Божья, – восклицает она, – неужели это Амалия? Она вернулась, Катарина машет руками и кричит во весь голос, надо, чтобы Амалия ее увидела, Амалия изображает Еву, Адама Катарина не знает, ей кажется, что Амалия со сцены бросила на нее взгляд, хотя ее лицо остается неподвижным, оно остается лицом Евы; сколько же мне надо рассказать тебе, Амалия, столько всего случилось, Амалия! Катарина бы выплакалась, если бы было кому, если бы Амалия была здесь, рядом с ней, а не там, наверху, на сцене, люди затихают, дьявол пляшет вокруг Адама и Евы, ангел с мечом декламирует:

Из рая, места красот безмерных,
Господь изгоняет Адама и Еву,
Ему неверных.

Один из парней, недотепа, споткнулся, подмостки, покоящиеся на носилках, рискованно покачнулись, Ева, чтобы не упасть, вцепилась в пляшущего дьявола, в толпе раздался веселый хохот, фанфары возвестили новую картину, из-под сводов тьмы выходит похоронная процессия – папа, кардинал, каноник, прелат, капеллан, император, король, дворянин, генерал, граф, чиновник, градоначальник, горожанин, крестьянин, нищий, все они – кто в мантиях и парадной форме, кто в лохмотьях – предстают перед лицом Смерти; вслед за этой процессией под громкие вопли и стоны черти тащат Душу, закованную в цепи, волочат по земле несчастную женщину, причитающую:

Пусть будет проклята любовь,
Которой я доверилась,
Она мне отравила кровь
И довела до ереси.

Крестоносцы, кающиеся в монашеских облачениях, бичующие самих себя, фарисеи в красных шапках, Пилат на коне, пажи, процессии ангелов, несущих символы Господних мук: чашу, мошну с цехинами, веревки, меч, бич, столб, облачение, гвозди и клещи, губку, лестницу, корону и живого петуха, который прокричит для того, кто от Него отречется. От Него, которого бичуют и оскорбляют, кого утешает ангел с небес; здесь носильщики в красных одеяниях, облачениях кровавого страдания, и безжалостные иудеи – краинские парни, которые хорошо знают свою работу, один из них стоит, широко расставив ноги, и поигрывает плетью из бычьей жилы над Его коронованной головой – по Его лбу течет струйка крови:

Эй, братья, смотрите: эта плеть
За один удар раскромсает ему спину.
Ну а если еще разок ею огреть,
Укокошит насовсем, словно скотину.

В тишине на спину Иисуса падает несколько ударов, привязанный к столбу человек кричит, голос у него громкий. Второго иудея это приводит в сильное возбуждение, он из Верхнего села, в руках у него бич, дрожа от нетерпения, он бросается вперед и отталкивает первого иудея, который, как ему кажется, размахнулся сильнее, чем ударил, удар получился слишком слабым:

Отойди, дай и мне ударить его тоже,
Я за один раз сдеру с него кожу.

И он ударяет привязанного по спине, так что у того лопается кожа и из-под нее выступает кровавое месиво, под стеной большого каменного амбара, где разыгрывается действие, внезапно раздается одобрительный шум мужских и женских голосов; он так велик, Иисус, кто не захочет ударить Его бичом? Стегани Его, – кричит какой-то мужчина, – ведь он тебе ни сват, ни брат, – и толпа начинает хохотать, а парень из Верхнего села еще раз изо всей силы наносит удар по окровавленной спине, он выпил слишком много водки, рука у него сильная, а этот у столба, виноват, кто-то должен быть виноват, хотя бы в чем-то, он весело скалит зубы, когда бичуемый всерьез, на этот раз, без сомнения, совершенно всерьез кричит и бессильно повисает у столба, стена амбара – это иерусалимская стена, стражи порядка и капуцины бегут к помосту, который носильщики поставили на землю, гости на трибуне встают, – распни его, – кричит женщина, стоящая рядом с Катариной, – ударь его. Horribile flagellum[149] еще раз со свистом опускается на спину несчастного человека, прежде чем у второго иудея вырывают из рук бич. Второй иудей из Верхнего села удивлен: в чем дело? – вопрошают его покрасневшие глаза, в которых отражается недоумение, – я что, слишком сильно ударил? – Растревоженная толпа, которая не может понять, хочется ли ей остановить бичевание или, наоборот, принять в нем участие, в давке опрокинула лестницу, чаша покатилась по брусчатке, под ноги кричащему стаду, петух, которому предстояло трижды пропеть, испуганно забил крыльями и заметался под сводами, копыта застучали по городской мостовой, вновь зазвонил колокол, иерусалимские колокольни закачались, Катарина прижалась к стене, она старается удержать слезы, среди этой внезапно рассвирепевшей орды, этого моря, волны которого беспорядочно ударяют то туда, то сюда, она зовет на помощь Катарину из Александрии и Катарину из Сиены, зовет маму Нежу, агнца божьего, чтобы та уберегла ее дитя, она видит, как качаются колокольни, видит сидящих на небесах старых краинских святых – Приможа и Йожефа, Роха и Томажа, они сидят на облаках среди ангелов, обеспокоенно переговариваются между собой и качают головами, видя свою одичавшую паству, которая вновь готова ударить и вонзить нож, бичевать и распинать на кресте; внезапно она чувствует, как чья-то рука хватает ее и тянет в боковую улочку; – Амалия, – говорит Катарина, – ты видела Золотую раку? – Видела. А сейчас молчи, – говорит Амалия, – сматываемся. – Они бегут к городским воротам, через мост, прочь из города, среди маленьких, низких домишек они отдыхают, – какие дикие люди здесь живут, – говорит Амалия, – я провожу тебя в Добраву.