Георгий Ланской - Оглянись на пороге

• Название: Оглянись на пороге
• Автор: Георгий Ланской
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70494-1

Ирина — красивая, внешне холодная женщина. Она давно и, по мнению окружающих, успешно замужем. Однако не все так хорошо, как кажется, — из-за полученной травмы ей не станцевать главную партию в «Лебедином озере», и муж, оказывается, изменяет Ире с вульгарной соседкой. Привычная жизнь рушится… чтобы освободить место новой. Как раз в этот момент судьба сводит Ирину с Димой Волковым. Но стоит ли бросаться во вновь вспыхнувшую страсть с головой? Оценит ли Дмитрий самоотверженность женщины, которая старше его на несколько лет? Удастся ли им обоим переступить порог?…

---

Дружили они давно, еще со школы, хотя Леха был старше на год и на правах более опытного учил Димку жизни, а однажды защитил от двух хулиганов, по которым давно плакала детская комната милиции. Димка тогда, как истинный рокер, таскал на руке хромированную цепочку, которую хулиганье приметило, порешив отнять. Его подкараулили после занятий, отлупили, но сдернуть цепь не успели: вмешался Леха, прозванный Ломом за сходство с мультяшным персонажем, верным соратником капитана Врунгеля.

Димкины родители, не одобрявшие большую часть друзей сына, Леху почему-то жалели, подкармливали, подсовывали кое-какие подарки. Будь он не таким здоровым, ему бы наверняка перепадало и шмотье друга, которое тот носил с невероятной аккуратностью. Но Леха в четырнадцать лет уже стоял самым первым в школьном физкультурном строю, вымахав почти до двух метров. Он всегда хотел есть и, заглядывая в гости, смотрел жалобно и многозначительно дергал ноздрями, чуя, что блюдо доходит до кондиции, вот как сейчас. Борщ уже закипал, и Леха начал суетиться, от чего ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

Дима устроился у открытого окошка, достал сигареты и с наслаждением закурил, пуская дым в открытую створку. Леха выключил газ и стал разливать суп по тарелкам.

— Кушать подано, — с дурацким акцентом произнес он. — Садитесь жрать, пожалуйста!

— М-м-м, — хмыкнул Дима. — Приколы шестидесятых?

— Ты жрать будешь? Или я один…

— Да буду, буду… Докурю сейчас.

— И чайник поставь, — скомандовал друг и мотнул головой на валявшуюся на столе мятую газету. — Про нас вон пресса пишет. Почитай, довольно увлекательно.

Дима схватил газету и впился взглядом в мелкие черные буковки. Леха ел борщ и ехидно ухмылялся.

Статья, увенчанная выдернутой из личного блога фотографией, была очень даже недурна. Журналистка Гаврилова, заклеймив презрением заполонивших телеящик псевдозвезд, горько сетовала, что настоящие, самобытные музыканты не могут пробиться и донести до людей свое искусство. К примеру, готическая группа «Вервольф», что в переводе значит «Оборотень», — явление уникальное, интересное, с глубоким пониманием собственных текстов, которые даже не стыдно назвать стихами. А их солист — чудо расчудесное, с шикарным диапазоном в три октавы, что вообще-то редкость… И так далее, и тому подобное…

Он дочитал статью и рассеянно посмотрел на погасшую сигарету. Так хорошо и так много про них никто никогда не писал. Леха доедал борщ и продолжал ухмыляться.

— Чего ты лыбишься, долбоящер? — не выдержал Дима.

— Да ничего.

— А то я не знаю, когда ты просто лыбишься, а когда — со значением.

Леха молчал, и только ложка мелькала в воздухе, но рот предательски расплывался в улыбке. Не выдержав, он вытянул из рук Димы газету и с пафосом зачитал:

— «То, что солист коллектива прекрасно понимает, о чем поет, видно невооруженным взглядом, поскольку только настоящий чувственный самец может пропеть про страсть так, что незащищенное женское сердце будет разбито вдребезги. Однако одного голоса в наше время недостаточно, и мы, искушенные красивыми картинками, прекрасно понимаем, что для полной и окончательной победы нужна еще и брутальная внешность. Дмитрий Волков воплощает собой полный набор самца-искусителя, с его внешностью Мефистофеля, дьявольским обаянием и горящим пламенем в глазах…»

— Дай сюда, — не выдержал Дима и отобрал газету. Лом расхохотался басом и, отсмеявшись, поинтересовался с хитрым прищуром вождя мирового пролетариата:

— Димас, а вот скажи мне как друг, ты ее всю ночь трахал, что ли?

— Никого я не трахал.

— Ну конечно… А чего ж эта… — друг посмотрел на подпись под фотографией автора, — Гаврилова так расстаралась? Из любви к искусству?

— А хоть бы и так!

— Не, я не спорю и даже отчасти понимаю. Как не поговорить о великом с… как там она написала? С самцом-искусителем с горящим пламенем в глазах… Скажи, а она на собственной шкуре испытала вот этот «полный набор»? А что в него входит?

— Заткнулся бы ты, родной, — посоветовал Дима, но Леха не желал униматься.

— Этот шоу-бизнес — такая грязная штука, — вздохнул он с притворным сожалением. — На что только не пойдешь ради минутной славы, даже вот на тест-драйв набора начинающего Казановы. Ей лет-то сколько? Сорок?

— Пятьдесят. Чего ты докопался? Я тебе сказал: ничего не было!

— Не было?

— Ну… вообще-то не помню, — смутился Дима. — Хотя, если б было, наверняка бы вспомнил.

— Это аргумент, — хмыкнул Лом.

Чай пили молча. То есть Леха еще пытался острить на тему внезапно вспыхнувшего романа между сорокалетней журналисткой и солистом «Вервольфов», но тот тему не подержал, а под конец и вовсе разозлился, обозвал друга дебилом и ушел допивать чай в гостиную, поближе к телевизору. Леха, пребывая в хорошем настроении, сидеть один не желал и приплелся следом. Они вяло поболтали, что было бы неплохо выступить в клубе на Хэллоуин, посмотрели фильм, потом еще один, а потом с дачи приехали Димкины родители, голодные, замерзшие и явно не в духе. Гость, застыдившийся, что столько съел, немедленно засобирался, нудно объясняя, что у него вообще-то свидание.

— Я тебя провожу, — сказал Дима.

— Да тут рядом, пара кварталов, у рынка, — возразил Леха.

— Ничего, воздухом подышу. С кем свидание-то?

Друг многозначительно показал глазами на родителей и, вежливо попрощавшись, вышел за дверь. Дима схватил куртку в охапку и двинулся следом.

— Ты надолго? — спросила мать в спину.

— Не знаю. На полчасика. Может, на час.

На улице было так холодно, что дух захватило. Леха стоял у дверей, раскуривал сигарету, заслоняя хрупкий огонек зажигалки от ветра.

— Что за баба-то? — спросил Дима. — Или ты так сказал, чтоб уйти?

— Не, я правда к бабе, — ответил Лом, задрал голову к небесам и поежился. — Снег, наверное, пойдет.

Дима тоже посмотрел вверх, но, кроме черноты, ничего не увидел, хотя воздух был… таким. С предвестием осадков.

Скоро зима, с тоской подумал он. Вроде бы только что было лето, и даже осень поначалу баловала, а потом — бац, и первый снег, который по всем законам должен непременно растаять, превратившись в бурую жижу, поскольку тепло в прощальной агонии еще дает понять, что ушло не навсегда. Но борьба с каждым днем становится все слабее и слабее, лужи стягивает ледяной коркой, а трава, желтая и красная, по утрам подергивается белой пудрой сверкающего инея. Димке стало грустно.

— Так что за баба? — повторил он. — Я ее знаю?

— Вряд ли, — усмехнулся Леха. — Не в тех кругах вращаешься, чтобы с ней знакомиться.

— То есть я не в тех, а ты в тех?

— И я не в тех. Я ее давно знаю, еще с прошлой жизни.

— Чьей? Ее или твоей?

— Ее, конечно. У меня жизнь и сейчас такая. А она… Ну, высоко взлетела.

— Что ж она тогда с тобой встречается, если сама так высоко, а ты — так низко? — поинтересовался Дима. Лёха оскалился, выставив на обозрение дыру в верхних зубах.

— Да ей со мной трахаться просто нравится. И всегда нравилось. Она периодически устраивала себе выходные: то от мужа, то от любовника. Я, может, и не обладаю полным набором самца-искусителя, но бабу на себе так повертеть могу, что она визжать от восторга будет.

— И что она? — спросил Дима. — Визжит?

— А куда денется? Еще как, хоть уши затыкай. Мы как-то устроились с ней в постельке, а тут муж. Я в шкаф, муж в койку. И скажу тебе, он как мужик слабенький оказался.

— Ты наблюдал, что ли?

— Не, только слышал, — фыркнул Леха. — Я ж с ней с шестнадцати лет трахаюсь и знаю, когда она от кайфа стонет, а когда — притворяется. Ну вот, с ним притворялась.

— А с тобой нет?

— Со мной нет.

— Так у вас, наверное, все серьезно, — предположил Дима. — Раз ее никто не удовлетворяет, то ваши перепихоны — это, возможно, судьба. Может, ты еще и женишься?

— Не, — мотнул головой друг. — Не женюсь. Мне с ней хорошо, просто и понятно, но это же только в койке. А жить как, если знаешь, что твоя жена — законченная б…дь и даст любому, у кого бабки есть? Я так не могу, Димас. Что мое, то мое, и баста!

— Тогда, наверное, лучше оставить все как есть.

— Да знаю, — вздохнул Леха. — Только иногда наваливается такая тоска, что жить не хочется.

Остаток дня Наталья проревела дома, уткнувшись в подушку. Ей было плохо, больно, гадко, но самое неприятное то, что она чувствовала себя отвергнутой, чего в жизни почти не приходилось испытывать. Однажды, еще в школе, она влюбилась в парня. Он был хорош собой и, по всеобщему мнению, «вылитый Юра Шатунов». У Натальи потом на долгие годы сложился эталон мужской красоты. Самец считался красивым, если превосходил лицом сиротку Шатунова.

Школьный красавчик до эталона чуть-чуть не дотягивал, что не помешало Наталье влюбиться по уши. Она долго бегала за ним, томно смотрела на переменах и даже посвящала ему стихи, глупые, по-детски наивные, с простенькими рифмами, подбрасывала записки и молчала в телефонную трубку. Все испытанные на других средства были брошены на штурм этой крепости Исмаила.