Элеонора Раткевич - Рукоять меча

• Название: Рукоять меча
• Автор: Элеонора Раткевич
• Жанр: Фэнтези

Можно ли изменить реальность, не изменив при этом судьбу? Могут ли все перемены быть переменами к лучшему? И как быть герою, если победа над Злом в одном его проявлении породила новое, не менее грозное воплощение Зла? Борьба во имя Добра длится вечно, и тот, кто вступает в эту борьбу, должен понять: здесь важна жизнь не только целого мира, не только целого королевства – важна жизнь и душа каждого человека... Так продолжается история Деревянного Меча...

---

– Не поддельные, – сумрачно возразил ювелир. – Мертвые. Ни души в них, ни смысла, ни особицы никакой. Все камни один в один. Живой камень в руки возьмешь, так он тебе и сам подскажет, так его огранить или этак, отшлифовать или на распил пустить, в кольцо он годится или в серьгу. Для веселья камешек или для печали, а то и вовсе на смертный час. А это… – лицо старого ювелира передернулось от отвращения, – это и вовсе никуда. В оправу ставить, так и то не выйдет.

– Отчего же не выйдет? – прищурился Гобэй. Он рассеянно подкинул на ладони крупный изумруд, поймал его и сжал руку. Когда он разжал кулак, на его ладони сверкало массивное кольцо.

Старик вгляделся в кольцо, побледнел, ахнул, вскочил и опрометью бросился бежать. Откуда только и прыть взялась! Уже потом Кэссин узнал, что старикан не останавливался до дверей своего дома, стрелой влетел внутрь, велел домочадцам собирать свои пожитки и отбыл из страны еще до захода солнца. На вопрос о причинах спешки он ответил крайне невнятно.

– В стране, где может твориться такое, – нехотя пробормотал старый мастер, – может твориться еще и не такое. И я при этом присутствовать не желаю.

Но об этом Кэссин узнал гораздо позже. А сейчас он был вполне согласен с магом, который процедил старику вслед: «Старый дурень!», полюбовался кольцом и надел его на палец.

Несколько дней Кэссин Гобэя не видел. С ним занимались только ученики. Когда же Гобэй вновь вызвал Кэссина к себе, о новом посещении порта и речи не было.

– Ровно в полдень, – сообщил Гобэй, – мимо наших ворот будет проходить парень. В руках у него будет кусок хлеба. Хлеб у него отберешь и принесешь мне.

Кэссин только кивнул: это поручение было не хуже и не лучше многих других, и смысла в нем было не больше и не меньше, чем обычно. Какая ему разница, что добыть – секретное письмо, кусок хлеба или перстень с печатью господина Главного Министра?

То есть это Кэссин до полудня так думал. До той минуты, когда вдоль палисандровой ограды поплелся парнишка с куском хлеба в руках.

Парнишка испуганно вздрогнул, едва заслышав решительные шаги Кэссина, а при виде его так и вовсе сжался в комок. Он не сказал ни слова, не вскрикнул – он лишь взглянул на Кэссина и тут же опустил глаза, словно опасаясь, что ответом на прямой и открытый взгляд может быть только удар кулаком в лицо.

Кэссина так и проняло. Будто его ледяной водой кто окатил. Едва ли миновал год-полтора с тех пор, как он сам смотрел на мир таким же безумным от страха и голода взглядом. Давно ли он считал за благодать найти на помойке вот такой плесневелый черствый кусок? Давно ли обмирал при мысли о том, что бесценные объедки у него могут и отобрать, да еще и плюх навешать? Не оборвыш незнакомый – сам Кэссин смотрел в этот миг на чужого придурка, готового ради развлечения отобрать первый кусок, которым удалось разжиться за три дня голода.

Кэссин хотел протянуть руку – и не смог. Плохо дело. Может, если заговорить с пареньком, оно как-нибудь и получится? Кэссин не раз видел, как шпана сперва взвинчивает себя разговором с будущей жертвой, а уж потом приступает к расправе.

– Жрать, что ли, хочешь? – сквозь зубы процедил Кэссин.

Мальчишка сморщился в тщетной попытке сдержать слезы и кивнул. Кэссина аж замутило. Он еще мог наслаждаться собственным страхом, но никак уж не чужим. Чужие слезы обжигали его не наслаждением, а болью. Чужой голод вызывал у него желание накормить, а не отбирать последний кусок.

Кулак Кэссина разжался сам собой и опустился на плечо паренька открытой ладонью.

– Тогда иди в порт, – против воли вымолвил Кэссин. – Увидишь ватагу пацанов возле грузчиков – спросишь Гвоздя. Если его вдруг на месте не случится, тогда Покойника или Кастета. Скажешь, что Помело привет передает и просит не отказать по старому знакомству.

Парнишка кивнул, все еще не смея поверить собственному счастью – его ведь не избили, хлеб не отобрали да еще дали поручение, за которое могут и накормить. Потом спохватился и так дунул в сторону порта – только пятки засверкали. Но сухарь свой плесневелый он все же не выронил.

Кэссин грустно усмехнулся ему вслед и повернулся.

В воротах стоял Гобэй и глядел на него в упор.

– Догони его, – негромко приказал маг. – Верни. Забери хлеб.

Казалось бы, что тут такого? Кэссин ведь парнишку не куда-нибудь отправил, а в Крысильню. Там ему с голоду помереть не дадут. Зачем ему нужен этот грязный сухарь? Догнать, окликнуть, отнять… вот только ноги не идут и голос отчего-то не повинуется.

– Возьми хлеб и принеси мне, – еще тише велел Гобэй.

Кэссин и с места не сдвинулся. Он стоял и молча смотрел, как парнишка завернул за угол и исчез из виду.

Гобэй постоял еще немного, потом повернулся и ушел, не говоря ни слова. Лицо у него будто окаменело.

Напрасно Кэссин ждал, что Гобэй или кто-нибудь из учеников придет и позовет его на очередной урок. Его не только никто и никуда не звал – с ним никто и словом не перемолвился. Более того, его словно никто не видел и не слышал. Еду в Шелковую комнату приносили регулярно – но и только. Отныне Кэссина как бы не существовало.

Кэссин плакал, просил, умолял, буянил. Бесполезно. Закатив очередную бесполезную сцену у входа в столовую для старших учеников, Кэссин впал в такое отчаяние, что рухнул ничком на каменный пол и закрыл лицо руками. Его отчаяние никого не тронуло. Ученики перешагивали через него, словно бы не замечая, а кое-кто даже наступил на него.

Можно, конечно, бросить все и уйти… куда? Куда деться человеку от собственной мечты, почти ставшей явью? Раньше Кэссин и не помышлял о большем, чем ремесло базарного рассказчика, а сейчас не мог помыслить о том, как он может рассказывать истории на потеху толпе ради пары монет.

И надо же было ему так проштрафиться! Сухарь заплесневевший у сопляка отобрать не сумел. Почем ему знать – может, этот сухарь был нужен Гобэю для какого-нибудь очень важного магического действа, а Кэссин взял, да и подвел его!

Маг упорно не желал его замечать. Худшей беды Кэссин и вообразить себе не мог. Уж пусть бы его лучше наказали, чем отлучать от ремесла!

Наказали… но ведь недаром говорят, что наказать – значит простить. Может, наказав его, маг смягчится?

Подумав так, Кэссин немного приободрился и принялся караулить, когда же Гобэй пожалует в свои покои. Очевидно, маг был по горло занят, ибо Кэссин почти двое суток простоял, затаившись, пока дождался появления Гобэя. А дождавшись, бросился ему наперерез, рухнул перед ним на колени и ухватил за полу, чтобы не дать ему ускользнуть.

– Господин маг, – задыхаясь, выпалил Кэссин, – накажите меня – я виноват!

Несколько мгновений Гобэй словно обдумывал что-то, потом высвободил одежду из рук Кэссина и вошел к себе. Кэссин так и обмер от горя… но внезапно сообразил, что дверь за собой Гобэй не закрывал. Терзаясь страхом и надеждой, Кэссин последовал за магом.

Гобэй уже сидел за столом. При виде Кэссина он чуть приметно усмехнулся кончиками губ. Или Кэссину примерещилось?

Маг встал из-за стола, открыл потайной ящик в стене и извлек из него плеть с длинной рукоятью.

У Кэссина пересохло в горле. Значит, его высекут. Что ж, не впервой. Чего-чего, а колотушек за свою недолгую жизнь он получил с лихвой. Его лупили соседские мальчишки. То и дело награждали подзатыльниками дядюшкины приказчики. Да и сам дядюшка, если Кэссину не удавалось сделать за день положенное число коробочек, подзывал его к себе, приказывал вытянуть руки и так хлестал его тростью по пальцам, что они потом несколько дней не сгибались. Всякое бывало. Били Кэссина все кому не лень… кроме, разве что, Гвоздя. Странно, но Кэссин не мог припомнить – ударил ли Гвоздь хоть раз кого-нибудь?

Кончик рукояти нетерпеливо дернулся и указал на Кэссина. Тот понял, что означает это движение, и похолодел. Руки совсем его не слушались. Он едва сумел стащить с плеч кафтан и рубаху. Губы у Кэссина тряслись. Мысленно он себя уговаривал, что бояться нечего. Да, ему будет больно. Может быть, даже очень больно. Но потом его простят. Да ему не трястись в пору, а здравицы на радостях петь! Плясать от восторга! Чем хуже ему придется сейчас, тем более полным будет добытое им прошение.

Кэссин и сам не знал, боится он или радуется грядущему помилованию. Вот только губы все равно дрожали.

Кончик рукояти вновь пришел в движение и описал широкую дугу, направленную вниз. Повинуясь этому безмолвному приказу, Кэссин лег на пол и закусил губу. Как уж нибудь он перетерпит.

Разницы между обычными побоями и работой опытного истязателя он еще не знал.

Первый удар словно рассек его спину пополам, как будто плеть в руках Гобэя внезапно превратилась в меч. Кэссин захлебнулся воплем. Теперь, когда он уже мертв, ему больше не будет больно.

Второй удар был еще хуже первого. Третьего Кэссин не почувствовал. Зато он почувствовал, как на него обрушился целый океан ледяной воды. Воды… откуда здесь взялась вода? Ведь Гобэй не держит в своих покоях вазочек с цветами…