Федор Чешко - На берегах тумана

• Название: На берегах тумана
• Автор: Федор Чешко
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7921-0107-8,5-7841-0510-8

Катаклизм намертво соединяет два совершенно несхожих мира, которые, соприкоснувшись, начинают уничтожать друг друга-как два хищника, посаженных в одну клетку. Гибель обоих миров почти неизбежна. Переходя из одного мира в другой, молодой бард ищет путь, который мог бы привести к спасению не только его самого, но и других людей, попавших в эту западню. Средневековая шпага одного мира-и античный меч другого. Лишь вместе они могли бы преодолеть все препятствия. Но смертельная вражда разделяет их и неотвратимо влечет к гибели...

---

— Не смей. Никогда больше не смей, слышишь?! Я тебе не забавка глиняная, я человек живой. И плакать стану, когда сама захочу, а не по твоей вздорной прихоти, колдун ты нечистый! Ведь из мозгляков мозгляк, соплей задавить можно, а возомнил о себе... Объедок...

Леф вздохнул, потупился. Ну почему так получается, почему? Единственное, что могло бы помочь стать если и не дружбы достойным, так хоть занятным для Торковой девчонки, и вот — нельзя. Да еще и умудрился ее обидеть — это ее-то, перед которой готов на брюхе ползать, доброго слова выпрашивая, как ползает перед ней, выпрашивая подачку, кудлатая псина Цо-цо.

Видно, размышления эти столь явственно отразилась на Лефовой физиономии, что обернувшаяся Ларда сразу все поняла, а поняв, сплюнула ему под ноги сквозь передние зубы с таким непередаваемым презрением, что Лефу как-то даже и полегчало сразу. Древогрызу на Предутреннюю звезду смотреть — только даром слюной давиться. Вот так. А значит, нечего мытарить душу несбыточным.

Между тем Ларда опомнилась и вовсе перестала замечать Лефа. Она деловито и быстро обследовала их прибежище — не слишком-то просторную и не сказать чтобы очень ровную площадку, обнесенную низкой стеной из кое-как скрепленных глиной валунов. В трех местах под стеной навалены были груды укатанных галечных голышей — как раз таких, чтобы сподручно было охватить пальцами и с силой швырнуть вниз: Еще стоял у стены показавшийся сперва просто грудой полусгнившего корья ветхий объемистый ларь, полный, как выяснилось, обожженных глиняных гирек. А посреди площадки была выдолблена яма для сбора дождевой воды, и в ней, обильно поросшей жестким мхом, скопилась изрядная лужа.

Ларда, встав на колени, зачерпнула пригоршню-другую, утерлась подолом и, поразмыслив немного, снова подошла к ларю. Раздраженно зыркнув на Лефа, она повернулась к нему спиной, приподняла накидку, развязала обернутый вокруг пояса крепкий сыромятный ремень — пращу. Примерила к оружию гирьку из ларя; потом в болтающемся на шее кошеле нашарила одну из своих, сравнила. Своя показалась хуже. Придирчиво рассматривая, взвешивая на ладони, выбрала из ларя с полдесятка гирек. Свои высыпала в ларь, отобранные сложила в кошель. Аккуратно намотала пращу на кисть правой руки — так, чтобы можно было стряхнуть, прихватив ладонью оба конца. Проверила, легко ли нож выдергивается из вшитого в полу накидки кожаного чехла. Потом присела на корточки, опершись подбородком о каменную оградку, нахохлилась. Все. Больше занять себя нечем. Теперь — маяться бездействием, ожиданием и страхом за хороших людей. И только Бездонная ведает, как долго этой маете длиться. А тут еще Незнающий сзади сопит — наверное, пялится в спину рыбьими своими, бездумными глазами... Худосочный, белобрысый, бледный... Червяк. Пакость.

Но Леф на нее не пялился. Леф сидел в противоположном углу, теребил выткнувшийся из трещины скрюченный хворый стебелек и маялся, пожалуй, похлеще Ларды, хоть и из-за другого. Бешеные его не слишком пугали, потому что представлял себе он их смутно; за Хона особой тревоги не было — твердо верилось, что сильнее его в Мире быть никого не может. Да и с прочими ничего плохого не случится: отец же с ними, он защитит, ежели что.

А вот Ларда... Очень хотелось сделать так, чтобы стала она добрее, чтобы не смотрела презрительно и зло. Но Леф понимал: что он ни выдумай, хоть поперек себя извернись, а получится только хуже. И потому так радовавшая сперва необходимость быть с ней вдвоем теперь ужасала. А еще угнетало то, что отец велел играть, но играть нельзя — от этого плачет Ларда.

Тянулось время, вязкое, будто смола, и на душе у обоих становилось все хуже. Первой не выдержала Ларда. Она совершенно не могла сидеть вот так, бездельно, но делать было ну совсем нечего, даже смотреть было не на что — долину по-прежнему застил дым — и оставалось только одно: говорить. Пусть хоть с этим, никчемным. Пусть. Больше-то не с кем...

Не меняя позы, не оборачиваясь к Лефу, будто бы и не с ним, а сама с собой, заговорила она о том, что четверо воинов (даже будь они все таковы, как Торк или Хон) с троими проклятыми не управятся — воинов надо бы не менее десятка, иначе за жизни бешеных заплатить придется недешево; что разыскивать бешеных в таком дыму или (упаси, Бездонная!) в скалах — дело безнадежное и смертельное, и что ведь просила она отца решиться взять с собою Цо-цо, а тот не захотел, сказал: «Убьют его бешеные, а другого пса, обученного охоте, раздобыть нелегко, и обойдется он слишком дорого». Но только все-таки дешевле и лучше собаку потерять, чем родителя. Потом Ларда рассказала, что верхушка пальца огорожена камнями, чтоб снизу не видать было засевших на ней, а еще — так, на всякий случай. Потому что хоть обычно бешеные и не имеют другого оружия, кроме голубых клинков, но говорят, будто когда-то у одного из них случилось неведомое, с грохотом метавшее гирьку втрое дальше пращи.

Потом жадно вслушивавшийся в ее бормотание Леф осмелился спросить, не могут ли бешеные вскарабкаться сюда, на Палец, а Ларда очень обидно засмеялась и сказала, что не могут: в одиночку до ступеней не дотянуться, а сообща бешеные делать ничего не умеют, потому как не знают речи и неспособны сговориться между собой. Воины рассказывают, будто проклятые друг друга как бы не замечают и нападает каждый сам по себе. Но своих они никогда не рубят, а когда их двое, то ежели один тяжко поранен и кричит, другой прибегает его защищать и не покидает, а бродит поблизости, покуда пораненный не умрет. Эта едва ли не единственная слабость бешеных часто спасала живущих в опасной близости от Ущелья Умерших Солнц.

Пронзительный свист вспорол задымленную тишину где-то недалеко, справа, и слева подступившие к долине утесы ответили таким же свистом — протяжным, тревожным. Ларда смолкла, вскочила. Леф тоже вскочил, подбежал к ней, пытаясь заглянуть в лицо, понять, что случилось. И снова свист, короткий и резкий, словно предсмертный визг, — не разобрать, откуда. И агония эха в изломанных скалах. И опять тишина.

— Они нашли бешеных, — Ларда судорожно сглотнула, будто в горле у нее застряло колючее и сухое. — Наши двоих нашли, а десятидворцы одного. Рубятся. Ох, не пустовать сегодня Вечной Дороге...

Леф не слыхал сказанного Торковой дочерью, потому что стояли они рядом, его плечо касалось вздрагивающего Лардиного плеча, и она не отодвигалась — конечно же, потому, что просто не замечала этого, но пусть хоть так, подольше бы...

Подольше не вышло. Где-то в задымленном недалеке родился новый звук — протяжный и гулкий, дробящийся эхом рев, торжествующий, нечеловеческий, хищный, от которого Ларда вскрикнула и побелела, а Лефовы волосы встали дыбом.

— Бешеный... — Лардин шепот был невнятен, потому что губы ее тряслись; она сдавила виски судорожно стиснутыми кулаками, пытаясь унять дрожь, только ничего не получалось. — Так кричит бешеный, когда убивает... Но ведь это же он слева кричал, ты же слышал, Леф? Ведь правда же, это было слева?

Леф торопливо закивал, надеясь успокоить ее, хотя разобрать, откуда прикатились отголоски сулящего беду крика, было невозможно. А потом, сообразив, что направо ушел и его отец, почувствовал неприятную сухость во рту и слабость в коленях.

Ларда вдруг больно вцепилась в него, встряхнула и тут же отпустила, принялась оглаживать Лефовы плечи с какой-то несуразной ласковостью.

— Леф, хороший... Ты же хороший, ты храбрый-храбрый, ты совсем уже мужик взрослый, воин, ну как есть — воин. — Она подтащила парнишку к куче метательных камней, заставила взять один, потом почти перегнулась через оградку. — Видишь валун большой, там, внизу? Брось в него, брось, попади! Да ну же ты, бестолочь, мозгляк худосочный, бросай!

Леф бросил. Не потому, что хотел попасть, а потому, что Лардина истерика перепугала его хуже только что слышанного нелюдского рева. Когда увесистый камень разлетелся мелкими осколками, грохнувшись о ноздреватый, лишайниками заросший валун, Леф поразился неожиданной своей ловкости, а Ларда завизжала от восторга:

— Так его, так! Убил! И бешеного, когда сунется, — камнем его, вот так! Если не побоишься, опять получится. Ты же не побоишься, правда? Не побоишься один?

Только когда Ларда взялась за канат и перебросила ногу через ограждение, Леф понял, что она задумала. Он бросился следом, обхватил, повис на ней с криком:

— Не надо, не уходи! Я не смогу один! Я не умею! Зачем ты, они же тебя убьют!

Ларда, рыча от ярости, ударила его кулаком в лицо, и еще раз, и снова, в полную силу, но вырваться ей не удалось. А потом внизу, совсем близко, раздался надрывный, сорванный крик, и они, разом забыв о своей бессмысленной драке, бросились на противоположный край площадки смотреть, что за новая беда приключилась у подножия Пальца.

Опять переменившийся ветер сдернул с Долины дымовой полог и позволил увидеть все.