Кирилл Еськов - Последний кольценосец

• Название: Последний кольценосец
• Автор: Кирилл Еськов
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-02912-4

Один из самых скандальных романов о Средиземье, вызвавший неоднозначную реакцию и бурные споры в среде знатоков творчества Толкиена, принадлежит перу неоднократного лауреата премий фантастического конгресса «Странник», лауреата АБС-премии Кирилла Еськова. Это — не продолжение великой эпопеи Профессора, а вариант возможного толкования происшедших в ней событий, своеобразный апокриф «Сильмариллиона», проекция мира, созданного фантазией английского писателя, на реальную действительность. «Профессор Толкин ошибался — не так все было, совсем не так». Классическая фраза любого поклонника фэнтези. Но как же тогда было? Может, именно так, как рассказано в истории о последнем Кольценосце? И вообще — как выглядела бы история о Кольцах Всевластия, будь она рассказана не победителями, а побежденными? Так ли уж абсолютна и непоколебима была в величайшей из войн Средиземья расстановка сил Добра и Зла? Все мы слышали уже тех, кто выиграл, — так послушаем же тех, кто проиграл...

---

— А правда, будто вы после опубликования «Натуральных оснований небесной механики» целиком посвятили себя богословию?

— Было и такое, но все это тоже осталось в той, предыдущей жизни.

— А уходя из этой самой «предыдущей жизни», вы просто расстаетесь со своею обветшалой плотью, обретая взамен неограниченные возможности и бессмертие...

— Нет. Мы долгоживущи, но смертны: нас действительно всегда девятеро — такова традиция, — но состав девятки обновляется. Что же до «неограниченных возможностей»... Это ведь на самом деле немыслимой тяжести бремя. Мы — магический щит, век за веком прикрывающий тот оазис Разума, в котором так уютно устроилась ваша легкомысленная цивилизация. А она ведь абсолютно чужда тому Миру, в коем нас с вами угораздило родиться, и Средиземье борется против этого инородного тела, обрушивая на него всю мощь своей магии. Когда нам удается принять удар на себя — мы развоплощаемся, и это просто очень больно. А вот если мы допускаем ошибку и удар все же достигает вашего мирка... Тому, что мы испытываем тогда, нет названия в человеческом языке; вся боль Мира, весь страх Мира, все отчаяние Мира — вот плата за нашу работу. Если бы вы только знали, как может болеть пустота... — Угли под капюшоном как будто подернулись пеплом. — Одним словом, вряд ли стоит завидовать нашим возможностям.

— Простите, — пробормотал Халаддин. — У нас ведь никто и не подозревает... болтают про вас невесть что... Я-то сам думал, что вы — фантомы, которым нет дела до реального мира...

— Очень даже есть. Я, к примеру, хорошо знаком с вашими работами...

— Нет, вы это серьезно?!

— Вполне. Мои вам поздравления: то, что вы сделали в позапрошлом году по части исследования нервных волокон, откроет новую эпоху в физиологии. Не уверен, что вы попадете в школьный учебник, но в университетский курс — с гарантией... Если только, в свете последних событий, в этом Мире вообще будут существовать школьные учебники и университеты.

— Да-а? — протянул Халаддин в некотором сомнении. Что и говорить, слышать такую оценку из уст Шарья-Раны (если это и вправду Шарья-Рана) было приятно — не то слово, однако великий математик, похоже, слабовато разбирается в чужой для него области. — Боюсь, что вы путаете. Я и впрямь кое-чего достиг по части механизмов действия ядов и противоядий, но та работа по нервным волокнам — это же было просто минутное увлечение... пара остроумных экспериментов, гипотеза, которую еще проверять и проверять...

— Я никогда ничего не путаю, — холодно отрезал назгул. — Та небольшая публикация — лучшее, что вы сделали — и сделаете — за всю свою жизнь: во всяком случае, имя свое вы обессмертили. И я говорю это не потому, что так думаю, а потому что знаю. Мы обладаем определенными возможностями в предвидении будущего и изредка ими пользуемся.

— Ну да, вас же должно интересовать будущее науки...

— В данном случае нас интересовала не наука, а вы.

— Я?!

— Да, вы. Но кое-что так и осталось неясным; вот я и явился сюда задать вам несколько вопросов. Почти все они будут... достаточно личными, и я прошу об одном: отвечайте с той степенью откровенности, которую вы находите допустимой, но не пытайтесь выдумывать... тем более что это бесполезно. И кстати — не вертите головой по сторонам! Вокруг вашей стоянки нет ни одного человека в радиусе... — назгул секунду помедлил, — в радиусе двадцати трех миль, а ваши товарищи будут спокойно спать, пока мы с вами не закончим... Ну так как — вы согласны отвечать на таких условиях?

— Насколько я понимаю, — криво усмехнулся Халаддин, — вы можете получить эти ответы и без моего согласия.

— Могу, — кивнул тот. — Но делать этого не стану — во всяком случае, с вами. Дело в том, что я собираюсь обратиться к вам с неким предложением, так что мы с вами должны как минимум доверять друг другу... Послушайте, да вы никак решили, будто я пришел покупать вашу бессмертную душу? — Халаддин пробурчал нечто невразумительное. — Оставьте, это ведь полнейший вздор!

— Что — вздор?

— Покупка души, вот что. Душу — да будет вам известно — можно получить в подарок, как жертву, можно безвозвратно потерять — это да, а вот купля-продажа ее — дело абсолютно бессмысленное. Это как в любви: никакое «ты мне — я тебе» тут не проходит, иначе это просто никакая не любовь... Да и не так уж интересна мне ваша душа, по правде говоря.

— Скажите пожалуйста... — Смешно сказать, но он отчего-то почувствовал себя уязвленным. — А что же вам тогда интересно?

— Для начала меня интересует, зачем блестящий ученый бросил работу, которая была для него не средством заработка, а смыслом жизни, и пошел военлекарем в действующую армию.

— Ну, например, ему было интересно проверить на практике кое-какие свои соображения по механизмам действия ядов. Такая, знаете ли, бездна материала пропадает без пользы...

— Значит, раненные эльфийскими стрелами бойцы Южной армии были для вас просто подопытными животными? Вранье! Я ведь знаю вас как облупленого — начиная с этих ваших идиотских опытов на себе и кончая... Какого черта вы стараетесь казаться циничнее, чем вы есть?

— Так ведь занятия медициной вообще располагают к известному цинизму, а уж военной медициной — в особенности. Знаете, всем новичкам военлекарям дают такой тест... Вот вам привезли троих раненых — проникающее ранение в живот, тяжелое ранение бедра — открытый перелом там, кровопотеря, шок, все такое, — и касательное ранение плеча. Оперировать их ты имеешь возможность только поочередно; с кого будешь начинать? Все новички, естественно, говорят — с раненого в живот. А вот и не угадал — отвечает экзаменатор. Пока ты будешь с ним возиться — а он ведь все равно потом помрет с вероятностью 0,9, — у второго, с бедром, начнутся осложнения, и он в лучшем случае потеряет ногу, а скорее всего тоже сыграет в ящик. Так что начинать надо с самого тяжелого, но из тех, кого точно можно вытащить, — сиречь с раненного в бедро. А раненный в живот — что ж... дать ему обезболивающее, а дальше — на усмотрение Единого... Нормальному человеку все это должно казаться верхом цинизма и жестокости, но на войне, когда выбираешь лишь между «плохим» и «совсем плохим», только так и можно. Это, знаете ли, в Барад-Дуре, за чаем с вареньем, хорошо было рассуждать о бесценности человеческой жизни...

— Что-то не сходятся у вас концы с концами. Если тут все строится на голой целесообразности, отчего ж вы тогда волокли на себе барона, рискуя погубить весь отряд, вместо того чтобы сделать ему на месте «укол милосердия»?

— Не вижу противоречия. Ежу ясно, что товарища надо спасать до последнего краешка — хоть бы и самому на этом деле погореть дотла: сегодня ты его, завтра — он тебя. А насчет «укола милосердия» — не извольте беспокоиться: в случае нужды — сделали бы в наилучшем виде... Хорошо было раньше — о начале войны предупреждают загодя, крестьян эти дела вообще не касаются, а раненый может просто взять — и сдаться в плен. Ну, не выпало нам родиться в то идиллическое время — что ж тут поделаешь, только пусть-ка кто-нибудь из тогдашних оранжерейных персонажей посмеет кинуть в нас камень...

— Красиво излагаете, господин военлекарь, только вот осуществление укола вы бы ведь наверняка постарались перепихнуть на сержанта. Или нет?.. Ладно, тогда еще вопрос — все о той же целесообразности. Вам не приходило в голову, что один из ведущих физиологов, сидя в Барад-Дуре и профессионально изучая противоядия, спасет неизмеримо больше людей, чем полковой врач с квалификацией фельдшера?

— Разумеется, приходило. Но просто бывают ситуации, когда человек, чтобы не утратить уважения к самому себе, обязан совершить очевидную глупость.

— Даже если это самое «уважение к себе» покупается в конечном счете ценою чужих жизней?

— ...Н-не знаю... В конце концов у Единого могут быть свои соображения на этот счет...

— Значит, решение принимаете вы, а отвечает за него вроде как Единый? Ловко придумано!.. Да вы ж ведь сами все это излагали Кумаю почти в тех же выражениях, что и я, — помните? Там, конечно, все ваши доводы пропали втуне: если уж троллю что-нибудь втемяшилось в башку — полный привет. «Мы не имеем права оставаться в стороне, когда решается судьба Отечества» — и вот великолепный механик превращается в инженера второго ранга; поистине бесценное приобретение для Южной армии! А вам между тем начинает мерещиться, будто Соня смотрит на вас как-то не так: как же, брат сражается на фронте — а жених тем временем как ни в чем не бывало режет кроликов у себя в Университете. И тогда вы не находите ничего умнее, как последовать примеру Кумая (верно говорят — глупость заразна), так что девушка остается и без брата, и без жениха. Я прав?

Халаддин некоторое время безотрывно глядел на язычки пламени, пляшущие над углями (странно: костер горит себе и горит, а назгул вроде бы ничего в него не подбрасывает). У него было явственное чувство, будто Шарья-Рана и вправду уличил его в чем-то недостойном. Какого черта!..