Леван Чхаидзе - Формула шага

• Название: Формула шага
• Автор: Леван Чхаидзе
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Биология
• Год: 1972

Авторы — профессор Л. В. Чхаидзе, специалист по изучению двигательных навыков, один из учеников Н. А. Бернштейна, и журналист С. В. Чумаков.

Николай Александрович Бернштейн — создатель современной науки об управлении движениями, имеющей важнейшее значение для построения спортивных тренировок. Написана книга по воспоминаниям друзей и сотрудников Н. А. Бернштейна, его личным письмам, научным работам и рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся историей и теорией физкультуры и спорта, достижениями отечественной науки в области физиологии.

---

Так доставалось Шиллеру.

— Теперь из Гейне. «В театре»...

Даже великих Шекспира и Толстого не пощадило перо юного нигилиста. «Король Лир» трансформировался в драму «Король Пыщ», а Лев Толстой оказался «автором» рассказа «Много ли человеку сельтерской воды надо».

Литературные пародии отец собирал в папку. Перелистывая их в свободную минуту, размышлял в некотором смятении: откуда в сознании сына появилось это кривое зеркало сатиры, через которое преломляются впечатления о литературе, искусстве? Не трансформируется ли юношеский нигилизм в увлечение крайними идеями? И к какому берегу прибьют сына «вешние воды»?

* * *

По окончании гимназии сын объявил о своем намерении поступить на историко-филологический факультет университета. Пародии — это всего лишь маска, под которой прячется истинная любовь к изящной словесности. Кроме того, он думает записаться на все курсы философских наук.

Шел 1914 год. Газеты сообщали о событиях, предвещавших близкую грозу. В каком-то неизвестном дотоле сербском городишке Сараево студент со странной фамилией Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола.

Началась первая мировая война. Всю зиму в свободное от занятий время студент-филолог работал санитаром в одном из московских лазаретов. По окончании первого курса Николай завел разговор о том, что он не может сидеть в тылу...

Впервые за многие годы в доме произошла шумная сцена. Стороны вели себя парадоксально. Отец, глава семьи, вдруг разволновался, расплакался. Мать же оказалась по-мужски логична и тверда. Она поражалась, как это ее сын, человек с таким скептическим складом ума — это ведь так ясно читается во всех его литературных пародиях, забавных рисунках,— мог пойти на поводу у защитников веры, царя и отечества. Разве он не понимает, насколько эта война чужда всем людям, насильно одетым в солдатские шинели, посланным на убой бездарными генералами. И он, сын и внук врача, хочет добровольно отправиться в армию, стать участником этой трагедии?!

Николай слушал молча. Потом произнес:

— Хорошо, я еще подумаю,— и ушел на дежурство в лазарет.

Решение сына оказалось для родителей неожиданным.

Он сказал о том, что, наверное, не вовремя пошел на филологический факультет. И, пожалуй, прав был отец, когда пытался так деликатно привлечь его внимание к профессии врача. Он оставляет занятия словесностью и с нового года переходит на медицинский факультет,— если, конечно, родители согласятся с потерей одного года. Войне конца не видно, и, наверное, ему все равно придется идти на фронт. А если так, пусть в руках будет не винтовка, а санитарная сумка.

Значит, все-таки врач. Как отец, как дед...

* * *

Однажды на Курском вокзале Николай с младшим братом Сергеем встречали отца. Маневренный паровозик на буксире провел мимо платформы франтоватый когда-то, а ныне довольно потрепанный и остывший локомотив марки «Св».

— У него какая-то нерусская внешность,— заметил Николай.

Когда паровоз поравнялся, прочли на кабине: «Варшавско-Венская ж. д.»

— Точно. Иностранец. По-моему, это подозрительный субъект. Франт, игрок, якобы граф,— рассуждал Николай о локомотиве, наделяя его человечьими чертами.

Кто-то на платформе заметил: вот, мол, еще одну развалину потащили на свалку в Перерву.

Через несколько дней братья отправились в Перерву — это совсем ведь рядом, тринадцать километров от Курского вокзала.

Неуклюжий, обшарпанный паровоз «Т» не спеша тащил дачный поезд.

— Брянская старая дама Анна Евстигнеевна Тряпкина,— отрекомендовал его Николай.

В Перерве было огромное кладбище паровозов. Их свозили сюда из западных губерний, оккупированных немцами, притаскивали с разных дорог России. То была одна из сторон начинавшейся в стране разрухи.

Паровозы чинить, конечно, было некому. Они стояли длинными, печальными рядами, ржавеющие, с остывшими топками.

Братья зачастили сюда. У студента-медика Николая Бернштейна появилось «паровозное хобби». Братья лазали по кабинам, рассматривали паровозы со всех сторон, тщательно зарисовывали. Вскоре у них получился весьма солидный каталог локомотивов, поделенный по типам, странам, годам выпуска.

Для младшего брата это детское увлечение определило будущее — он стал инженером-путейцем. Много лет спустя, рассказывая о своем детстве, он писал, что паровозы стали для них как бы живыми людьми. Им выдумывались имена, характеры. Портреты их цветными карандашами создавал Николай. Получались паровозы в человеческом обличье.

Главным был отставной генерал Слоним Лосяков-Уров — курьерский паровоз «С» — в одежде цвета хаки, с красными лампасами-колесами. «Характер» его был списан с генерала Булдеева из чеховского рассказа «Лошадиная фамилия».

Паровоз «Ж» был стариком из одного тургеневского рассказа, который все время ходил по комнатам и приговаривал: «Брау, брау».

Среди них были чиновники и учитель латыни, старые девы и купцы, работяги и «господа офицеры»... Своеобразная «паровозная Швамбрания» со своим бытом, нравами. У этой страны была даже своя история, ведущая свое начало от каменного века. Портреты «предков» изобразил, конечно, Николай. Предок из каменного века был на каменных колесах с каменной трубой. Предок из средних веков более походил на готический собор, чем на локомотив.

Братья дурачились, играли. Но эта шутка скоро превратилась в очень серьезное занятие. Они перечитали в бывшей Румянцевской библиотеке практически все, что там имелось по истории паровозостроения и о конструкциях локомотивов. Через полтора десятка лет физиолог с мировым именем станет автором обстоятельной статьи по истории паровозов в журнале «Хочу все знать». А где-то в сороковом году маститый ученый собственноручно сделает несколько точных копий товарных и пассажирских вагонов. А еще позднее, в начале шестидесятых годов, уже на склоне лет, выступит в журнале «Наука и жизнь» с материалом, анализирующим одну из крупнейших железнодорожных катастроф, происшедшую в начале века в Англии.

Так уж получалось у Николая Александровича Бернштейна, что ни одно из его увлечений не проходило бесследно. Каждое было всерьез и обязательно срабатывало на пользу тому главному делу, которому предстояло посвятить жизнь.

Еще один, последний поворот

Семья профессора А. Н. Бернштейна относилась к той части интеллигенции, которая сразу и безоговорочно приняла Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Вскоре после переезда Совнаркома в Москву Александра Николаевича пригласили в Наркомпрос и предложили пост заместителя председателя Главнауки. Александр Николаевич с энтузиазмом взялся за новое дело.

Старшему сыну теперь было не до паровозов. В университете объявили, что медицинский факультет будет заниматься по ускоренной программе. Кольцо фронтов сжималось вокруг молодой Советской Республики. И чем напряженнее было положение на фронтах, тем больше были потери красных полков. Фронту нужны были врачи.

Разумеется, пользуясь своим авторитетом в Наркомпросе, Александр Николаевич мог добиться, чтобы сына по окончании факультета оставили в одной из московских клиник, которыми он руководил.

Но... как непохож был семейный совет, состоявшийся однажды холодным вечером за столом с пустым чаем и картошкой в мундире, на тот бурный разговор весною пятнадцатого года, который раз и навсегда пресек стремление Николая добровольно отправиться на фронт империалистической войны! На этот раз мать и отец были единодушны: сын должен отправиться туда, куда его пошлет молодая Республика Советов, должен пойти на самый «горячий фронт».

И молодой врач отправился на восток, туда, где Красная Армия сражалась с Колчаком. Редкие, скупые письма приходили с фронта. Они сообщали, что все в порядке, что практика большая и за три месяца он приобрел познаний и опыта больше, чем за три с лишним года в университете. Это означало, что бои идут без передышки, врачу полкового госпиталя приходится работать днем и ночью, спасая жизни, искалеченные колчаковскими пулями, саблями и снарядами, лечить тиф, лихорадку и дизентерию.

В конце каждого письма обязательно была коротенькая приписка для Сергея: «По дороге туда-то увидел паровоз «Ка», он отличался от «Ку» тем-то и тем-то». Для родителей эти строчки были как бы дозой успокаивающих капель. Если сын в этом тифозном аду (Александр Николаевич прекрасно представлял, что за работа сейчас у Николая) не забывал о своем «хобби», значит, он не теряет ни бодрости, ни оптимизма.

Заместителю председателя Главнауки попадали на стол многие постановления и распоряжения Совнаркома. Из этих постановлений, распоряжений, стенограмм вырисовывалась грозная опасность: вот-вот мог остановиться транспорт. А это было бы подобно прогрессирующему параличу, в результате которого могла наступить гибель организма. 8 марта 1919 прекратилось пассажирское движение. 6 мая он прочитал Декрет о снятии рельс со второстепенных дорог во имя спасения основных артерий, по которым двигались армии, хлеб, топливо...