Марина Палмер - Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе

• Название: Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе
• Автор: Марина Палмер
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-054139-3

Танго — танец страсти…

Буэнос-Айрес — родина танго…

Где, как не там, сможет женщина найти мужчину своей мечты?

Тридцатилетняя американка, устав от скуки и одиночества, решает проверить, есть ли в легендах о «городе танго» истина, — и отправляется в Буэнос-Айрес.

Что ждет ее там?

Веселые приключения?

Знойные ритмы ночных клубов?

Или, быть может, долгожданная встреча с настоящим «латинским мачо», ради которого можно оставить в прошлом все и начать жизнь заново?..

---

Мы проходили мимо множества антикварных магазинчиков, бесчисленных арт-галерей, бывших особняков аристократических семейств. Несмотря на количество магазинов и толпы туристов, увешанных фотоаппаратами (хоть я сама и туристка, но считаю Туристов-которые-не-есть-я явлением оскорбительным; еще я уверена, что их нужно срочно депортировать из страны, в то время, как меня… ну, это ведь совсем другое дело, верно?), району, где мы оказались, удалось-таки сохранить какую-то свою особенную атмосферу. Возможно, по той простой причине, что большая его часть находится в состоянии упадка, все более усиливавшегося… Упадок, как правило, всегда почему-то увязывается с неким очарованием.

Пока мы прогуливались и мирно беседовали, от моего взгляда не укрылся один любопытный факт. Многие ветшающие, а следовательно, очаровательные строения, некогда бывшие красного, розового, голубого, желтого или зеленого цвета, теперь различались оттенками коричневого — из-за двойного влияния, времени и сажи. Как ни забавно, это лишь подчеркивало и ничуть не скрывало изящества их фасадов и не уменьшало общего радостного впечатления от лепных орнаментов вокруг окон и замысловатых цветочных узоров из кованого железа на перилах балконов, гордо выпяченных вперед. Остановившись перед одним из этих потрясающих мастодонтов — элегантным каменным зданием (оно как раз находилось в особенно поэтическом состоянии упадка), мы смогли украдкой бросить взгляд через застекленные двери. Мне удалось рассмотреть шкаф с пыльными книгами в кожаных переплетах, массивную каминную полку из резного красного дерева и тяжелый хрустальный канделябр, висевший на потолке над ней. Единственным живым существом в комнате была сиамская кошка, лениво разлегшаяся на подоконнике.

Наконец мы подошли к Доррего, главной площади. Уже наступил полдень, солнце стояло в зените. Еще более накаляли атмосферу людские толпы, сквозь которые мы вынуждены были протискиваться. Палатки превратились в настоящий капкан для жары, а все из-за шиферной крыши, мешающей воздуху нормально циркулировать. Но если вы решили, что столь ужасающие условия способны умерить пыл поклонников блошиных рынков, вы ошибаетесь: им все было нипочем, они толкались и протискивались со всех сторон. Лично я очень сомневаюсь, что они действительно находят нечто имеющее хоть какую-нибудь ценность среди всех этих вещей, напоминавших мне горы мусора. Хотя я не слишком-то хорошо в этом разбираюсь, уверена лишь в одном: уйма блох им обеспечена.

«Такси! Отвезите меня в «Шанель»!» — Я изо всех сил пыталась подавить в себе этот крик, уже готовый вырваться из моей груди.

Я уныло плелась за Хелени, пытаясь понять, когда же наступит подходящий момент и я смогу спокойно заявить: «Ты права, мне здесь очень понравилось, а теперь давай мы наконец пойдем домой». Каждые две секунды я перед кем-то извинялась, кто-то наступал мне на ноги и толкал под ребра. Через некоторое время я заметила, что в большинстве палаток выставлена одна и та же фотография. Лицо этого человека было мне незнакомо.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Гардель, — ответила Хелени.

— Он кто? Святой? — Предположение, не лишенное оснований: огромное количество пластиковых цветов и свечей перед фотографиями наводило на мысль, что это иконы. Человек, здесь изображенный, действительно вполне мог оказаться святым — ведь я еще никогда и ни у кого не видела таких харизматичных ямочек на щеках.

— Не совсем. Он… он был певцом, исполняющим танго, — сказала Хелени. Вот и вся информация. По собственному ее признанию, Хелени нельзя назвать экспертом в вопросах танго.

Мы остановились у стенда одного особенно преданного последователя святого певца, судя по величине алтаря, воздвигнутого в его честь. На вид владельцу стенда было около восьмидесяти, и, несмотря на невыносимую жару, на нем была черная синтетическая рубашка, служившая прекрасным фоном для перхоти, которая нападала на его плечи из грязных с проседью волос. Он курил сигарету без фильтра, а когда открыл рот, я смогла воочию увидеть, что сотворила эта вредная привычка с его зубами. Они были практически того же цвета, что и некоторые из домов, которые мы проехали по дороге сюда.

Хелени вызвалась быть моим переводчиком, и я спросила у продавца о Карлосе Гарделе. Мне хотелось понять, что же в нем такого особенного. Мужчина у стенда буквально потирал руки от радости. Перед ним открылась блестящая перспектива — просветить двух невежественных особ относительно занимающего его предмета.

— Вы никогда не слышали об эль Сорсал Криоло? — спросил он недоверчиво.

— El zorzal[12] — птица. A criollo — так говорят про первых испанских поселенцев в Аргентине, поэтому если что-то называют criollo, то хотят подчеркнуть, что оно истинно аргентинское, — вклинилась Хелени.

— А голоса у дроздов приятные? — спросила я у нее, поскольку и об этом я не имела ни малейшего представления.

— Думаю, скорее всего да, — отозвалась Хелени.

— Нет, мне стыдно признаваться, но не слышала, — сказала я парню у стенда. — Однако учиться — всегда пригодится, правда?

Слова после этого полились потоком. Уолтер, именно так звали нашего рассказчика, предоставил нам полную версию жизни святого певца. Нам повезло, что жизнь его была довольно короткой, иначе бы мы проторчали у одной палатки весь вечер.

— Говорят, Гардель с каждым днем поет все лучше и лучше, — подвел итог наш рассказчик.

— Минутку! Вы хотите сказать, он жив? — Последнее замечание поставило меня в тупик.

Уолтера, похоже, только восхитило мое невежество. Он разразился смехом, и живот его заколыхался словно желе.

— Нет, нет, нет! — Состояние веселости внезапно сменилось глубоким унынием, и он печально покачал головой.

Я почувствовала, что мне следует скорбеть вместе с ним. Возможно, эта история похожа на трагедию, произошедшую с принцессой Дианой, и Уолтер все еще скорбит об утрате. Но когда он поведал, что Гардель погиб при крушении самолета в Колумбии в 1935 году, услышанное произвело на меня еще большее впечатление. Да, мы явно обсуждаем не обычного певца. Прошло уже более шестидесяти лет, а по нему все еще горюют Я часто задавала себе вопрос, через какое время после моей смерти перестанут оплакивать меня, и давала окружающим месяц на то, чтобы они полностью забыли о моем существовании. Месяц — это в лучшем случае.

Я обратила внимание, что Уолтер в своем рассказе о «Карлитосе» практически постоянно использовал настоящее время. Самое яркое доказательство того, что этот человек превратился в легенду. Хотя многие погибают преждевременно и при ужасных обстоятельствах (мне даже иногда кажется, это стало непременным условием, если хочешь добиться славы), легенды не умирают никогда.

— Без Гарделя танго осталось бы навсегда похороненным в трущобах, — объявил наш собеседник.

Поскольку его замечание абсолютно ничего нам не сказало, Уолтеру пришлось во всех подробностях объяснять, что до Гарделя ни одного уважаемого аргентинца нельзя было застать за таким занятием, если только он не укрылся надежно в борделе в какой-либо трущобе. Танец считался слишком дерзким и вызывающим, чтобы танцевать в его обществе, и, честно говоря, я понимаю почему. Хелени прошептала мне, что в некоторой степени дело обстоит так и по сей день. Ни одна ее подруга из так называемых приличных семей не позволит увидеть себя на милонге.

Но затем французское высшее общество влюбилось в Гарделя и во все, что связано с танго, включая и сам танец. Аргентинские снобы, до тех пор относившиеся к танго свысока, теперь запели на другой лад. Все это Уолтер рассказывал таким тоном, будто пересказывал нам «Танго для чайников».

Затем он вытащил черно-белую открытку и помахал ею перед нашими носами:

— Видишь фото? На нем Карлитос снимает фильм «El dia que me quieras»[13].

— А кто этот маленький мальчик рядом? — перебила я его.

— Астор Пьяццолла[14], — сказал Уолтер. И ни с того ни с сего прокашлялся и смачно плюнул. Плевок чудом не попал на Хелени и приземлился в нескольких дюймах от моих открытых сандалий.

— Ах, ну да! Пьяццолла! Конечно! О нем я слышала! — вздохнула я с облегчением. Хоть немного, но в танго я разбираюсь. — Он очень знаменит, — продолжила я, не подозревая, что только глубже рою себе могилу.

Хелени же пришлось совсем нелегко. Она изо всех сил пыталась угнаться за негодующими восклицаниями, вызванными моим невинным замечанием. Одно было абсолютно ясно: Уолтер не в восторге от Пьяццоллы.

— Я сидел в первом ряду, когда Амелита пела то… ужасное произведение: «Balada para un loco» («Баллада для сумасшедшего»). Я никогда его не забуду. Это было в ноябре шестьдесят девятого года. Однако временами приходится защищать то, во что веришь.

— Как? — спросила я.

— С помощью помидоров, — ответил он. — Самых спелых, что мне только удалось достать. Конечно, стоило бы пожалеть Амелиту. — Теперь в его голосе промелькнула ностальгия, словно у солдата, погрузившегося в воспоминания о войне. — Но какая же это была ночь, — вздохнул он, и голос его стал глуше, будто затерявшись в прошлом.