Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

• Название: Шпандау: Тайный дневник
• Автор: Альберт Шпеер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8159-1266-3

Альберт Шпеер (1906–1981) был личным архитектором Гитлера, его доверенным лицом, рейхсминистром вооружений и военной промышленности и к концу войны стал вторым наиболее влиятельным человеком в нацистской Германии. Шпеер — единственный из обвиняемых на Нюрнбергском процессе — признал свою вину за преступления рейха. Был приговорен к двадцати годам тюремного заключения.

Все эти годы Шпеер записывал свои воспоминания микроскопическим почерком на туалетной бумаге, обертках от табака, листках календаря, а сочувствующие охранники тайком переправляли их на свободу. Таким образом из 25 000 разрозненных листов получилось две книги — «Воспоминания» (вышли в «Захаров» в 2010 году) и «Шпандау: тайный дневник» (публикуется впервые).

---

Мы проехали еще несколько сот метров к так называемому Земельному музею.

— Его построил Бруно Шмитц, — рассказывал Гитлер. — Серьезный архитектор, как вам известно. В молодости я часто совершал паломничество сюда и любовался всем этим великолепием. Посмотрите на эти ворота — какие роскошные украшения! А эта стеновая панель со скульптурным орнаментом. Ее длина — больше ста метров. А некоторые уверяют нас, что это был период упадка! Что это искусство распада. Отнюдь. Я сам думал о чем-то подобном, когда делал наброски фриза для моей триумфальной арки после тюремного заключения в Ландсберге. Брекер сделал превосходные эскизы, но эти ничем не хуже. Правда, потом мои вкусы изменились под влиянием Трооста. Но сейчас, когда я опять вижу это здание, должен признать, что оно остается одним из высших достижений немецкой архитектуры.

Через полчаса мы прибыли на металлургический завод, который установили здесь только после присоединения Австрии. Нас уже ждали Гудериан, генеральный инспектор бронетанковых войск, и гауляйтер Эйгрубер.

16 января 1951 года. Прошлой ночью пришлось прервать рассказ о Линце. Несколько раз мне казалось, что я слышу звук резиновых подошв, и в конце концов так разволновался, что отложил письменные принадлежности. Лежа в темноте, я вспоминал жаркие споры по поводу планов Гитлера, разработанных еще в 1938 году и предусматривающих строительство гигантского промышленного завода рядом с Линцем. Геринг одобрил их и включил в четырехлетний план, но Тодт и особенно планировщики города выступили против. Гитлер лично выбрал строительный участок рядом с городом. Ему говорили, что восточные ветры с Дуная принесут в город вредный промышленный дым, но он отмахивался от всех возражений. Доктор Тодт убеждал, что прекрасный старый Линц превратится в закопченный промышленный и пролетарский город, наподобие Эссена, но Гитлер не желал прислушиваться к его доводам. Точно также он проигнорировал мои возражения, что огромный завод закроет городу выход к берегу Дуная, а это — наиболее ценный участок с точки зрения городского планирования. В его собственных аргументах не было и намека на романтику; это был трезвый математический расчет. По словам Гитлера, осуществление его далеко идущих планов в отношении Линца станет возможным, только если город сам сможет нести расходы по обслуживанию новых зданий. С налоговыми доходами от заводов Германа Геринга будущее Линца будет обеспечено на все времена.

Когда пешком, когда на машине, мы осмотрели раскинувшийся на огромной территории завод. Он занимал площадь примерно 2500 акров и был раза в три больше завода Круппа в Эссене. Мы начали с осмотра прокатного стана, потом заглянули в сталелитейный, кузнечный и другие цеха. Гитлер наблюдал за чистовой обработкой корпусов и орудийных башен для тяжелых танков. Довольный увиденным, он отвечал на приветствия инженеров и рабочих, иногда обменивался с ними парой слов или пожимал им руки.

Когда мы покинули большой металлургический завод, Гитлер с восхищением заговорил о современной архитектуре, о зданиях из стекла и металла. «Видите этот фасад Длиной больше трехсот метров? Какие великолепные пропорции. Здесь другие требования, не те, которыми мы руководствуемся при строительстве залов для проведения партийных съездов. Там наш дорический стиль является выражением нового порядка; здесь же необходимо техническое решение. Но если какой-нибудь современный архитектор захочет построить тут дома или здания муниципалитета в заводском стиле, я скажу: он ничего не понимает. Это не модерн, это безвкусица, и к тому же нарушает вечные законы архитектуры. Свет, пространство и функциональность необходимы для рабочего места; в муниципалитете мне требуется благородное достоинство, а в жилом доме — чувство защищенности, которое помогает мне справиться с суровой действительностью. Только представьте, Шпеер, рождественская елка у стеклянной стены. Невозможно! Здесь, как и везде, мы должны думать о разных сторонах жизни».

После металлургического завода мы проехали несколько километров к востоку на завод Нибелунгов, крупнейший производитель танков в нашей программе вооружений. Мы хотели узнать, как продвигается строительство семидесятитонного танка «Тигр Порше», который Гитлер намеревался использовать несколько месяцев спустя во время наступления под Курском. Он был уверен, что этому танку нет равных, и рассчитывал, что несколько десятков таких танков смогут изменить ход летней кампании 1943-го и, соответственно, помогут ему выиграть величайшую из всех войн. Через полчаса он и думать об этом забыл и с тем же интересом обсуждал с Глассмейером, руководителем создававшегося в то время оркестра Брукнера, идею ежегодного фестиваля Брукнера, наподобие Байрейтского. Когда после всех этих архитектурных фантазий, музыкальных грез и военных видений мы приехали к спецпоезду, его грубо вернули к действительности. Адъютант доложил о массивной бомбардировке Парижа. Бомбили среди бела дня при мощной поддержке истребителей; немецкая противовоздушная оборона оказалась бессильна.

23 января 1951 года. В последнее время много читал, все подряд: Мопассана, Д. Г. Лоуренса, Герхарта Гауптмана, Теодора Драйзера, Шницлера, Свифта.

Но из этого чтения я извлек настоящую пользу — у меня появилась новая идея. Я больше не читаю пьесы; вместо этого я раз в неделю хожу в театр. Покупаю билеты, оставляю пальто в гардеробе, собираю труппу и вхожу в фойе с воображаемой программкой в руке. Когда поднимается занавес, со сцены веет прохладным ветерком, и я чувствую запах клея, пыли и папье-маше. На днях посмотрел «Ганса-живодера» Цукмайера; завтра у меня в программе Нестрой с пьесой «Кавалер роз».

Мой мир фантазий настолько совершенен, что в конце пьесы Цукмайера я едва удержался, чтобы не захлопать.

30 марта 1951 года. Кошмарные разговоры о еде, как обычно в течение русского месяца. Небольшое изменение в меню, и мы сразу оказались во власти банальности. Я только что разозлил Дёница, рассказав в саду, как в конце 1939-го Гитлер посылал свой четырехмоторный самолет в Позен за рождественскими гусями. Пилот Гитлера Баур в оправдание говорил, что самолет, который почти не используется, должен иногда совершать полеты для профилактики. Гусей Гитлер отправлял в подарок близким друзьям. Любопытная смесь буржуазной заботы и расточительности монарха, но Дёниц видит в этом лишь нарушение приличий. Он пришел в сильное волнение, но в конечном счете нашел выход, отказавшись поверить в мою историю.

2 апреля 1951 года. Последние дни моего отпуска, который я устраиваю раз в полгода. Каждую ночь принимаю таблетку снотворного. Но сегодня меня переполняют эмоции благодаря письму от моей секретарши фрау Кемпф. Пол Генри Нитце, который много меня допрашивал по поводу вооружений и воздушных бомбардировок, пока я находился в Фленсбурге, и который сейчас занимает солидный пост директора отдела стратегического планирования в Государственном департаменте, выразил в письме сочувствие к моему положению в Шпандау.

4 апреля 1951 года. Это проявление внимания имеет для меня большое значение, хотя в целом письмо лишь выражает сожаление по поводу того, что Нитце ничем не может Мне помочь. Что такого в этом письме? Почему оно меня так взволновало? Возможно, все дело в том, что в этом мире чиновников, охранников и директоров со мной говорит человек моего круга и положения. Какими бы дружелюбными ни были охранники, мне приятно, когда меня хоть раз не называют «номером пятым».

5 апреля 1951 года. Архитектор часто автоматически подсчитывает «кубатуру» здания, вот и я только что прикинул, что объем тюрьмы, в которой содержат нас, семерых заключенных, составляет примерно тридцать восемь тысяч кубических метров. По сегодняшним ценам строительство такого помещения обошлось бы в семь-восемь миллионов марок. Таким образом, моя одна седьмая часть, размером с небольшой дворец, стоит более миллиона марок[12]. Никогда еще не жил с таким размахом.

У нас три кухни: одна для нас, одна для охранников и одна для директоров. Охранникам и директорам еду подают официантки; но, конечно, не нам, хотя в газетах писали, что каждого из нас обслуживают три официантки. Есть секретари, электрики, истопники, уборщицы и прачки. Мы сами поддерживаем порядок в нашей части тюрьмы; мы сами стираем свое белье и приносим себе еду. Тем не менее, на нас работают два повара и два санитара.

Два года назад берлинским властям разрешили вдвое урезать расходы, составлявшие примерно 400 000 марок в год. Число работников тогда сократилось с пятидесяти до тридцати человек. Тем не менее, по моим подсчетам тюрьма обходится примерно в 300 000 марок. Еще 400 000 уходит на содержание охраны западных стран, состоящей из двадцати четырех человек. А еще расходы на ремонт и обслуживание здания. Через пятнадцать лет, когда придет время моего освобождения, в Шпандау будет вложено 15 миллионов марок.