Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

• Название: Шпандау: Тайный дневник
• Автор: Альберт Шпеер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8159-1266-3

Альберт Шпеер (1906–1981) был личным архитектором Гитлера, его доверенным лицом, рейхсминистром вооружений и военной промышленности и к концу войны стал вторым наиболее влиятельным человеком в нацистской Германии. Шпеер — единственный из обвиняемых на Нюрнбергском процессе — признал свою вину за преступления рейха. Был приговорен к двадцати годам тюремного заключения.

Все эти годы Шпеер записывал свои воспоминания микроскопическим почерком на туалетной бумаге, обертках от табака, листках календаря, а сочувствующие охранники тайком переправляли их на свободу. Таким образом из 25 000 разрозненных листов получилось две книги — «Воспоминания» (вышли в «Захаров» в 2010 году) и «Шпандау: тайный дневник» (публикуется впервые).

---

1 января 1960 года. 1 февраля пройдет две трети моего срока. Интересно, это открывает для меня какие-то новые возможности?

Я без всякого интереса смотрю на новый настенный календарь.

11 января 1960 года. Встреча с Альбертом стала хорошим началом нового года. Мы обсуждали его учебу; он хочет стать архитектором. Не успели мы дойти до личных вопросов, как наши полчаса истекли.

12 февраля 1960 года. Два дня назад русский охранник рассказал мне о своей жене и упомянул, что у них двое детей. Потом вдруг с испугом приложил палец к губам. Неужели ему нельзя рассказывать даже об этом?

19 марта 1960 года. Сегодня мне исполнилось пятьдесят пять.

Функ обычно помнил о моем дне рождения. На этот раз меня поздравил только капеллан. Он подарил мне Четвертую симфонию Брукнера. Однажды я сказал ему, что попросил ее исполнить на последнем концерте Берлинского филармонического оркестра в апреле 1945-го. Мы вместе пошли в часовню, где находится тюремный музыкальный салон. Мы с капелланом сели в пяти метрах от проигрывателя в разных концах комнаты, потому что русский директор возражает, если мы садимся ближе. Ширах остался в камере и даже дверь закрыл.

— В моей голове и так много мелодий; мне не нужны концерты, — сказал он в ответ на мое приглашение.

Гесс лежал на кровати с открытой дверью.

24 марта 1960 года. Харди дал мне почитать «Застольные беседы Гитлера». Эту книгу опубликовал помощник Бормана, доктор Генри Пиккер. Я смутно припоминаю Пиккера, молодого неприметного административного работника в ставке фюрера. Он всегда сидел за боковым столиком вместе с адъютантами, но мне казалось, что он не их круга. Однажды Юлиус Шауб рассказал мне, что своим привилегированным положением при дворе молодой человек обязан исключительно своему отцу, сенатору из Вильгельмсхафена. Он в числе первых вступил в партию и еще тогда пригласил Гитлера в свой дом. Любопытно почитать, что пишет этот молодой человек, которого никто не замечал.

Эти «Застольные беседы» не дают точного представления о Гитлере. Я говорю не только о том, что Пиккер более или менее процеживал его словесные потоки и впоследствии пригладил и стилизовал их. Я хочу сказать, что Гитлер, сидя за столом в ставке фюрера, часто представлял себя в ложном свете. Меня всегда поражало, каким изысканным языком он изъяснялся в присутствии офицеров и других образованных людей, порой используя неестественные высокопарные обороты речи. Этот Гитлер отличался от того, которого я видел в узком кругу; и опять же он вел себя совершенно иначе в компании своих гауляйтеров и других партийных функционеров — с ними он переходил на жаргон их боевой молодости и товарищества. В обычной беседе, если он говорил откровенно, он выражался намного примитивнее, чем его представляет Пиккер, его речь была более резкой и грубой, но в то же время более убедительной. Он неловко обращался со словами; он выплевывал фразы, в которых не было четкой структуры, — за ним невозможно было записывать. Он перескакивал с одной темы на другую, часто повторяя слова типа «фундаментальный», «абсолютно», «непреклонный». Еще он питал слабость к словам и выражениям времен пивных драк, к примеру, «отлупить», «железное упорство», «грубая сила» или «избить до полусмерти». В минуты возбуждения он также часто употреблял фразы типа: «Я придушу его голыми руками»; «Я лично пущу ему пулю в лоб» или «Я с ним разделаюсь».

Пиккер также не сумел передать медленный, болезненный процесс созревания, который можно почувствовать через способ образования предложений. Гитлер часто по нескольку раз начинал предложение, потом обрывал себя на полуслове и начинал снова почти теми же словами, особенно когда был зол или расстроен. Но что касается мыслей, в книге нет никаких фальсификаций. Почти все высказывания Гитлера, которые приводит Пиккер, я слышал от Гитлера в тех же или похожих выражениях. Упущена лишь верхняя часть конструкции, а тягостное, нудное многословие превратилось в живые монологи. В этом смысле точный текст может создать ложное впечатление.

11 апреля 1960 года. Со слезами простился с Харди, одним из моих немногих друзей.

2 мая 1960 года. До Владивостока еще 139 километров.

5 мая 1960 года. Гесс пришел в ярость от статьи в сегодняшней газете, которая, по его мнению, преувеличивает способности фельдмаршала Манштейна. Но когда я сказал, что даже во время войны прославленные генералы считали Манштейна блестящим стратегом, едва ли не лучшим во Второй мировой войне, Гесс взорвался:

— Чушь! Перед войной Бломберг сказал мне, что Манштейн был лишь вторым кандидатом.

— А кто был первым? — спросил я.

Я перечислил все возможные варианты от Фрича, Йодля и Браухичадо Гальдера и Бека. Наконец Гесс с всезнающей улыбкой заявил:

— Мой дорогой друг, вы зря тратите время. Вы ни за что не догадаетесь. Так и быть, я вам скажу: Бломберг ясно выразился: «Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, архитектуре и политике, но я кое-что понимаю в стратегии и говорю без всякой зависти: фюрер — лучший полководец Германии, величайший стратег нашего времени. В области стратегии фюрер — настоящий гений».

5 мая 1960 года. Кто-нибудь должен написать о дилетантстве Гитлера. Он обладал невежеством, любопытством, энтузиазмом и безрассудством прирожденного дилетанта; и вместе с тем вдохновением, воображением и беспристрастностью. Другими словами, если бы мне надо было подобрать фразу, точное и лаконичное описание Гитлера, я бы сказал, что он был гением дилетантства.

Он также испытывал глубокую симпатию ко всем дилетантам; и хотя здесь я ступаю на зыбкую почву, я склоняюсь к мнению, что в Рихарде Вагнере тоже было что-то от дилетанта. Еще эти псевдоученые: Хьюстон Стюарт Чемберлен и Вальтер Дарре, не говоря уж о Розенберге — все они были дилетантами. А самым большим дилетантом из всех, по-моему, был Карл Май.

Гитлер в своих суждениях опирался на опыт Карла Мая, который, по его мнению, доказал, что для принятия решения достаточно одного воображения. Не нужно знать пустыню, чтобы ввести войска в Африку; ты можешь не знать людей, как Карл Май не знал бедуинов или индейцев, однако с помощью воображения и умения поставить себя на место другого, ты узнаешь о них, их душе, их обычаях и привычках больше, чем какие-нибудь антропологи или географы, изучавшие их в полевых условиях. Карл Май убедил Гитлера: чтобы узнать мир, необязательно путешествовать.

Нельзя оценивать Гитлера как командующего, не ссылаясь на Карла Мая. Гитлер не раз говорил, что всегда восхищался тактической хитростью и осторожностью, которыми Карл Май наделил своего персонажа Виннету. Такой человек — образец командира роты, считал Гитлер. Он рассказывал, что в трудных ситуациях эти истории по-прежнему были для него путеводной нитью, он читал их на ночь, и они придавали ему смелости, помогали ему, как помогают многим философские труды, или Библия — пожилым людям. Больше того, уверял Гитлер, Виннету всегда был для него примером благородства. В конце концов, страна нуждается в образце для подражания, ей необходима героическая фигура, которая внушит молодым людям правильные понятия чести и достоинства; герои нужны молодежи, как воздух. Вот в чем главное значение Карла Мая, говорил Гитлер. Но вместо этих книг идиоты-учителя вдалбливают в головы несчастных учеников творения Гёте и Шиллера.

Вечером получил обнадеживающее сообщение от Хильды. Но это ее надежды. Не мои.

7 мая 1960 года. Воскресенье. Черный дрозд купался в пруду, который мы устроили в ванне, а потом пел над моей головой, сидя на ореховом дереве. Молодой воробышек никак не мог найти выход из-под садовой скамейки. Тем временем пять ястребов показывали фигуры высшего пилотажа. Один из них сел на водопроводный кран в нескольких метрах от меня, потом перелетел на газон, чтобы напиться из ванны, и, поскольку он еще молодой и неуклюжий, чуть не свалился в воду. Следом прилетел голубь и уселся на нижнюю ветку орехового дерева, под которым мы с Гессом уже час сидели в полном молчании. Вдруг в этой тишине раздался голос Гесса с оттенком смущения:

— Как в раю.

Будет ли мне потом не хватать этих спокойных дней с книгами и садоводством, дней, не замутненных какими-то честолюбивыми желаниями и недовольством? Иногда мне кажется, что время стоит на месте. Когда я попал сюда? Или я был здесь всегда? В размеренном течении дней, которые просто перетекают из одного в другой, время забывается. Наверное, такой была жизнь в средневековых монастырях. Обособленность не только от людей, но и от суеты мира. Сидя на садовой скамейке, я на минуту представил себя монахом, а тюремный двор — монастырским садом. Только семья до сих пор связывает меня с внешним миром. Интерес ко всему, что составляет основу этого мира, постепенно затухает, и мысль о том, что я могу провести здесь остаток своих дней, больше не вызывает ужаса. Напротив, она успокаивает.