Николай Инодин - Звериной тропой

• Название: Звериной тропой
• Автор: Николай Инодин
• Издательство: ИД «Ленинград»
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-516-00183-3

Он не смог жить среди людей и ушёл туда, где их не было никогда. Сможет ли выжить наш современник, оказавшись с пустыми руками один на один с дикой природой? Захочет ли, ведь от себя не сбежишь? У каждого из нас есть место в мире, и, думая, что уходит навсегда, человек всего лишь начинает долгую дорогу обратно. Даже если в начале пути тропу приходится прорубать каменным топором.

---

Обжился, короче, Шишагов, обустроился. Растолстеть не рассчитывал, но и голодать не голодал. По его расчётам, зима уже началась, а особых холодов не было. Температура держалась градусов пять по Цельсию, только по утрам подмораживало, если ночь выдавалась ясная. Только такие ночи случались нечасто, большей частью круглые сутки шёл тягучий мелкий дождь, временами сменяясь мелкой моросью. В горах линия снегов опустилась до самой границы лесов, даже ниже, но в Ромкиной долине погода была как в октябре в Беларуси, только погожих дней было ещё меньше. Любимые сурки давно завалились спать. «Любит ли слонопотам сурков? И если да, то как он их любит?» — ёрничал обычно Шишагов, запекая в углях очередную тушку. Иногда Роман специально говорил с собой вслух, чтобы не разучиться говорить. Раньше, до непонятного провала в памяти, он всё время о чём-то раздумывал, словесная вязь создавалась в мозгу практически непрерывно, замирая только, если занятие отнимало всё внимание, при важном разговоре, например. Теперь, выскабливая каменным скребком или разминая грубо отёсанным колом очередную шкурку, выдалбливая корытце из куска липового ствола, сплетая из высушенных бараньих жил запасную тетиву для лука, короче, почти всегда, Шишагов входил в состояние, близкое тому, в котором он охотился. Пока руки делали привычную работу, человек как-бы растворялся в окружающем мире. Шорох падающих капель, звук ветра, быстрый топоток мышиных лапок в норке под древесным стволом, трепет птичьих крыльев. Запахи хвои, холодок ветра, коснувшийся кожи…. Всё несло информацию, мир окружал человека, говорил с ним, раскрывал себя, и человек раскрывался миру, ощущая себя его неотъемлемой частью, избавленный от щитов бетонных стен, асфальтового покрытия дорог, жести и пластика автомобильных корпусов. Удивительно много можно узнать, просто ступая по земле босыми ногами, а не ломясь напролом, топча поверхность толстыми рубчатыми подошвами фирменных ботинок.

С тех пор, как добывание пропитания перестало занимать всё его время, у Романа появилась привычка вечером выходить к краю обрыва у водопада. Подстелив на камень баранью шкуру, садился, скрестив ноги, укладывал на колени отполированный ладонями посох. Ветер с равнины дул в лицо, приносил новые запахи и звуки. Упругой ладонью гладил щёки, трепал пряди волос, забирался под распахнутую куртку, сквозь многочисленные прорехи обдувал тело. Если закрыть глаза, через какое-то время появляется ощущение полёта. Уходит накопившаяся за день усталость, расслабляются мышцы, нарастает ощущение необъяснимого, беспричинного счастья. Будто ветер каким-то образом передаёт тебе свою силу.

Если идёт дождь, на обрыв можно не идти. Достаточно, набросив самодельный капюшон на голову, встать недалеко от своей берлоги, расслабиться и постараться почувствовать дождь. Падающая вода не только несёт энергию, она связывает тучи и землю, при желании можно ощутить всю массу плывущих над головой облаков, заслонивших небо, ощутить это безостановочное движение, где-то там упирающееся в непреодолимые для низкой облачности вершины гор. Там вся эта масса воды снегом и дождём выпадает на склоны. Снега, накапливаясь, сминаясь под собственным весом, остаются ждать тёплой погоды, а дождевая вода сразу устремляется обратно к морю, просачиваясь, накапливаясь, сливаясь в ручейки и речки, не имея больше возможности впитаться в насыщенную влагой почву. Казалось ли это Роману, или в самом деле получил он возможность ощущать это бесконечное движение? Он не знал, да и не искал ответа.

А ведь был момент, когда Роман уже готов был сдаться.

«Идут. Вожак рогом за выступ скалы задел. Подростки, десяток самок и чуть больше молодняка. Через пару минут будут здесь». К первой охоте на солонце Роман готовился давно, с тех пор как научился с двадцати шагов попадать из нового лука в стоящую на камне шишку. Загодя присмотрел место для засады, несколько вечеров издалека наблюдал за приходящими лизать соль стадами. Испугал и прогнал барса, собиравшегося составить ему конкуренцию. И теперь, выложив три лучших своих стрелы, ждал, когда на фоне светлой скалы прорисуются бараньи силуэты. Вот звуки шагов слышны уже совсем рядом, вот стало слышно дыхание замерших перед выходом на открытое место животных…. Шишагов наложил стрелу на тетиву, приготовился. Идущий первым вожак сделал шаг, другой, охотник вскинул лук…. Хлынувшая изнутри тёмная волна почти смяла сознание, рвущийся на свободу хищник попытался, перехватив контроль над телом, отбросить мешающее ему оружие. Добежать, оттолкнуться, прыжком сбить добычу с ног, сворачивать, ломать шею, напиться свежей крови…. Все мышцы Романа судорожно сжимались и разжимались, выпавший лук со стуком упал на грунт. Испуганное стадо, мгновенно развернувшись, длинными скачками унеслось в горы. Не скройся они, неизвестно, смог бы человек справиться с взбесившейся звериной сущностью или нет. Но в этот раз, вспомнив, наконец, о том, что надо дышать, с огромным трудом, ему удалось усмирить сидящего внутри зверя.

Выжатый, как лимон, Роман сидел, уставившись невидящим взглядом в ночную темноту. Становиться берсерком не хотелось. А оно уже. «Враки это, что скандинавы мухоморами догонялись. Может, сначала только, чтобы человека в себе придушить. А потом зверь сам наружу лезет, только повод дай. Со временем и без повода обойдётся. Не зря таких, как я, из человеческих поселений выгоняли. Потеря контроля над собой — неслабая плата за острый слух, звериное чутьё, силу и скорость реакции, недоступную простому человеку. Хрень какая, а я губу раскатал… Идиот».

Собрав вещи, Шишагов, как побитая собака, поплёлся к «своему» ущелью, уверенно находя дорогу в почти полной темноте. На эту свою способность он уже не обращал внимания. Привык.

Наутро желания вылезать из кучи сухих листьев папоротника, заменявших постель, не было абсолютно. Настроение самое похоронное, в таком состоянии в запой уходят. Или вешаются. Ночью снилась всякая гадость, и погода на улице серая, как советский памятник. Тяжёлые, беременные дождями тучи, затянувшие небосклон, просто физически давят на плечи. Ещё морось эта. «Вроде всё обычно, а там, внутри, сидит зверь, который вырос и окреп, и в любой момент может вышибить меня к чёртовой матери, и жить по-своему. Ещё чуть-чуть, и вопрос ребром встанет, или он, или я. И как его задавить теперь? "

Роман разгрёб золу в очаге, сунул в горячие ещё угли несколько щепок, раздул огонь. Развёл костёр, протянул к пламени ладони. Ограждённое камнями пламя играло языками в непосредственной близости от сложенных под этим же навесом сухих сучьев, но не могло до них добраться.

«Человек приручил огонь, и тысячи лет пользуется им, как инструментом. Бывают, конечно, пожары, но это когда пламя попадает не в те руки. Так неумеха и молотком себя искалечит. Может, и со зверем так? Загнать в клетку. Из чего её только сделать… Старую клетку он уже разломал. И я помог, понравилось мне». Ещё пара сучьев отправилась в огонь. «Надо выбираться под дождь, собирать хворост, сушить, складывать под навес, шевелиться. Хоть горят эти палки медленно, и жару дают много, а запас бесконечным не бывает». Рома одел куртку, накинул на голову капюшон, прихватил недоразумение, притворяющееся в его хозяйстве верёвкой, и пошёл вглубь ущелья — рядом со стоянкой все сучья уже собраны. Лес принял его, как родного, окружил собой, принялся следами, звуками и запахами рассказывать о своей жизни, вырастил на пути семейство боровиков. Мелкая живность, несмотря на плохую погоду, продолжала заниматься своими делами, перепархивали с дерева на дерево птицы, шныряли с деревьев на землю и обратно белки. Заяц из зарослей ежевики проводил идущего человека осторожным взглядом.

«Раньше я и десятой части не замечал. Заяц молодой, года нет ещё, глупый. Матёрый поглубже бы забрался. И слушал. А этот любопытный. И вкусный». Шишагов сознательно проговаривал про себя то, что уже не требовало словесного выражения. Мало того, описание не отражало и половины той информации, которую теперь приносили органы чувств. Освобождённое животное начало слишком многое дало Роману, потерять это, жить, как обычный человек, полуслепым и почти глухим, не хотелось. Но слишком пугает рвущаяся изнутри агрессивная тёмная волна, отнимающая контроль над телом, пытаясь загнать в никуда, умножить на ноль человеческое сознание. Можно ли сохранить одно, и не поддаться другому? В известной Роману истории упоминаний об этом не сохранилось. Вутьи, берсерки и ульфхеднеры, волколаки, прочие оборотни и одержимые амоком малайцы. Списочек не радовал. Из перечисленных скандинавские щитогрызы ещё самые вменяемые. Исключением казались Вещий Олег и Всеслав — чародей, но уж больно изукрашенные народным творчеством личности, первый так и вовсе собирательный образ.

«Что делать… Чернышевский, блин. Как избавиться от этого, не знаю, как бы ОНО от меня не избавилось. Придётся жить как-то. Что делать, если ты вынужден находиться со зверем в одной берлоге? Приручать надо. А в моей ситуации, ещё и дрессировать, иначе сожрёт меня зверь, тут и сказочке конец». Увязав сучья в вязанку высотой себе по пояс, Роман присел, резко, на выдохе, выпрямил ноги, одновременно рывком за витки скрученной из лыка верёвки выдёргивая вязанку вверх и забрасывая себе за спину. «Под центнер, на неделю должно хватить». Развернулся, и пошел к своему лагерю, напевая «Ещё один кирпич в стене». Шишагов никогда не тратил много времени на бесполезные рефлексии.