Владимир Щербаков - Летучие зарницы

• Название: Летучие зарницы
• Автор: Владимир Щербаков
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Как люди, - заметил Леша.

- А есть муравьи-портные. Для постройки гнезд они сшивают листья деревьев.

- Хорошо живется разной твари... - задумчиво пробормотал подсевший к нам Поливанов.

* * *

За нашими плечами - бои и тяжелые, долгие переходы, но бодрость Пчелкина, какое-то душевное его здоровье удивляли... Поздно вечером я видел его у речки. Он вел в поводу коня. Медленно, как-то смиренно вел его, и красно-чалый конь шел за ним уступчиво, бережно переступая усталыми ногами, опустив голову. Повод ни разу не натянулся, конь осторожно нюхал воду, но не ступал в нее, ждал... Они вместе вошли в реку, и темные струи раздались перед конским крупом и ленивой, невысокой волной набежали на берег - от нее шелохнулись тростники в заводи.

Они поплыли на тот берег. Пчелкин нырнул, а конь обеспокоенно косил глазом. Но тотчас успокоился, как только показалась над водой голова Пчелкина и он снова заработал руками. Они вышли на другой берег, и вдруг все переменилось: они побежали по берегу - сначала человек, за ним конь. Послышались ржание, звонкое, веселое ржание коня, глухие удары его копыт и снова тихое, протяжное ржание... А человек крикнул что-то веселое, что-то похожее на "огой!" или "оэй!". И конь припустил так, что далеко оставил за собой человека, и, поняв оплошность, остановился и стоял, повернув назад голову. Человек приблизился к нему, и они снова побежали, но теперь они были связаны поводом, и конь бежал впереди, как будто это он вел человека в поводу...

- Гей! Гей! - кричал человек и бежал вслед за ним; оба промелькнули в прибрежных кустах; красно-чалый конь был похож на быструю тень. И человек, светлое продолговатое пятно, летел за ним так быстро, так резво перебирал ногами, что я не успевал ловить мелькание странной группы в темневшей ночной зелени...

- Оэй! - донеслось до меня издалека.

- И-и-и! - задрожал воздух от ржания. Оно было пронзительным и еще более веселым, чем когда конь увидел другой берег.

Они ушли дальше от берега, так что я теперь не видел их. Только слышал человеческий крик: "Оэй!", конь отзывался: "И-и-и!"

* * *

Фонарь "летучая мышь" на железном крюке, густые тени, яркое пятно света над картой, бинокль, планшет на столе, охапка зеленых веток в ведерке на полу. За столом - замполит батареи лейтенант Иван Драгулов, бойцы сидят на низких, наспех сколоченных нарах. Идет разговор.

- А что пишут в газетах? - раздается заинтересованный голос.

- Да вот пишут, что Гитлер малость напутал, объявил, что под Орлом и Белгородом не немцы первыми перешли в наступление, а Красная Армия.

- Хитрит, бандюга. Карты путает.

- Зачем это нужно ему? - спросил сержант Поливанов. - Какая от этого выгода?

- А Гитлер жаждет триумфа, компенсации за Сталинград. Сам рассуди: под Курском он бросил против нас не один десяток дивизий, в том числе немало танковых, перебросил из Западной Европы самолеты, а потом подумал-подумал, да и решил подороже продать свои первые успехи: мол, Красная Армия перешла в наступление, а он, Гитлер, не только сумел оборону удержать, но и перехватил инициативу.

- Трудно было там... на Курской дуге.

- Да уж не сладко.

- Газеты пишут об артиллеристах, отбивающих атаки "тигров". По бронированным зверям вели и ведут огонь прямой наводкой, драться приходилось и в окружении, пока не подходили наши. Сейчас совсем другое дело в смысле обстановки, - пояснил Драгулов. - Теперь немец бежит, и я думаю, артиллеристы за ним все же поспевают. Как вы думаете?

- Да уж не отстанем теперь до Берлина, - раздался уверенный голос.

- Танкистам нашим тоже нашлась там работа. Командир танкового взвода лейтенант Бессаробов на своей тридцатьчетверке за один только день уничтожил три фашистских "тигра".

- Не могут немцы теперь так воевать, как раньше, факт.

- А вот что я вам расскажу об одном нашем летчике... Фамилия его Горовец. На своем истребителе он атаковал двадцать вражеских бомбардировщиков. Запомните: двадцать! И сбил за каких-нибудь полчаса девять из них. Никто еще в одном бою не сбивал девять самолетов. Достойный пример и для нас, артиллеристов.

- А сам Горовец? Жив?

- Погиб в этом бою. И показал тем самым, как погибает настоящий человек.

- Может, скоро наша очередь. Будем наконец наступать. Сидим здесь в обороне...

- Всему свое время. К тому же в обороне не легче, чем в наступлении.

- Это уж точно, не легче. О чем еще пишут?

- Союзники наступают в Сицилии. Сначала приземлились парашютисты, взяли плацдармы, потом началась переброска частей на планерах.

- На планерах над морем? Неужто осилили?

- Самолеты буксировали эти планеры почти до острова.

- Чудно как-то все...

- Да пусть хоть так помогают!

- Пора бы им настоящий второй фронт открыть!

Кто-то заботливо протягивает Драгулову газетный лоскут.

- Пишут еще о тех, кто в войне не участвует, но в мыслях идет намного дальше Наполеона. Есть ведь и такие. Польский министр Мариан Сейда заявил, что он за федерацию народов Европы, начиная с Литвы через Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию и до самой Югославии и Болгарии. На что это похоже, Пчелкин, как по-твоему?

- Делить шкуру неубитого медведя, вот на что это похоже, товарищ лейтенант.

- Нет, Пчелкин, ошибаешься. Это посерьезней. Министры сидят в Лондоне, далеко от Польши, и хотят... Чего они хотят, Долина?

- Чужими руками жар загребать...

- Нет, брат. Тоже неточно. Им только рук чужих мало. Они хотят, чтобы целые народы, и поляки тоже, отдавали бы жизни сынов своих и дочерей, а им достались бы места министров в этой новой федерации, и они поспешат туда в белых манишках после того, как затихнут выстрелы. Ясно?

- Ясно, товарищ лейтенант.

- Ну все, по местам! Эй, Никитин, задержись-ка!.. - Драгулов положил руку на мое плечо и добавил: - Поговорить надо.

Он быстро повернулся, стремительно выкинул из-под дощатого стола ящик, который должен был служить мне стулом, фонарь осветил его лицо резким боковым светом. Глаза его казались теперь глубокими, темными. И он со вниманием, неторопливо разглядывал меня, точно впервые увидел. И вдруг попросил:

- Расскажи о себе.

Я рассказал. О бабке, о матери, о том, что отец умер еще до войны, о Школьной улице, Таганке, о моей тетке и двоюродной сестре, о своей учебе в МГУ. Рассказал не останавливаясь, на одном дыхании. Он молчал, почему-то хмурился, а я подумал вдруг: "Зачем ему все это надо знать? Неужели интересно?"

- Танк ты подбил тогда вовремя, - сказал он, глядя мимо меня, на пустые нары, где только что размещались батарейцы.

- Это был первый бой. Поливанов поставил меня вместо раненого Федотова.

- Знаю, знаю... Капитан о тебе рассказывал. В октябре я тоже попал в окружение. Снег в ту осень выпал рано, ты помнишь... Обледеневшие гроздья рябины у нас считались лакомством. Шли сначала с пушками. Потом съели лошадей. По бездорожью три дня тащили артиллерию на себе. Потом закопали затворы и прицелы орудий. Нашли в лесу наши артиллерийские склады. Взорвали несколько тысяч тонн пороха, мин, снарядов. Немцы так обеспокоились, что подтянули минометы и начали обстрел этого места. А мы уже были далеко... В три часа ночи перешли фронт у села Митяева. Отправили нас в тыл, а под Москвой шли тяжелые бои, и я каждый день подавал рапорты об отправке на фронт, в действующую армию. Да и не я один. Так что нам с тобой не унывать, а радоваться надо, что воюем. Так?

- Так точно, товарищ лейтенант!

- Ладно. В партию не думаешь вступать? Ты ведь комсомолец еще довоенной поры.

- В последний день войны, товарищ лейтенант. Так решено.

- Вон ты какой, - улыбнулся замполит. - Ладно, подумай. А за рекомендациями дело не станет. Я за тебя готов поручиться. Да и капитан Ивнев тебя хорошо знает...

- Подумаю, товарищ лейтенант.

ПОСЛЕ ПЕРЕПРАВЫ

Зарево над горевшими городами было видно за многие километры... Все время - тяжелые бои, марши по плохим дорогам и без дорог. Переправы без мостов, осенние топкие болота, незнакомые озера с открытыми плесами.

Ночь, одна из многих...

Огонь... Тусклые языки жмутся к земле, лижут отражение терема. Вдруг какой-то шальной удар прекращает агонию: бревна разметаны, словно щепки, терем рухнул, приподнявшись сначала над землей. Снаряд угодил прямо в дом. Теперь мы видим черную, слепую воду, полоску берега. Справа в воде отражается пламя: несколько бревен, оставшихся на месте, горят, пожалуй, сильнее, чем раньше, взрывная волна положила их так, что образовался костер, и запах дыма стал явственнее.

Слева всплески весел... Черная лодка отчаливает от берега. Глаза привыкают к темноте. Я вижу причал в ста метрах от нас. Там заметно движение, кто-то отталкивает черное, обугленное бревно. Проступают звезды. Становится спокойнее. Перед нами речной простор, он скорее угадывается, чем ощущается. Выплывает темная громада парома, протягивает нам хобот трапа. Спешит к берегу второй паром, укрытый от прицелов немецких пушек теменью и черной, с летучими проблесками звезд водой.