Юрий Лаптев - Следствие не закончено

• Название: Следствие не закончено
• Автор: Юрий Лаптев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу Юрия Лаптева вошли роман, повести и рассказы.

В романе много действующих лиц, но главные из них — Михаил, избалованный сын генерала, и Митька, вчерашний вор. Благодаря усилиям коллектива оба они становятся настоящими людьми.

Полна юмора повесть «Старички районного значения» — о пенсионерах районного городка. «Следствие не закончено» — повесть о том, как следователь-коммунист спасает шестнадцатилетнюю девушку, попавшую в воровскую шайку.

«Вот так-с…» — рассказ о короткой, но глубоко значительной беседе студента с В. И. Лениным. В «Напутствии» возникает образ А. М. Горького.

Вошедшие в книгу произведения различны по жанру, но их объединяет серьезное внимание автора к современным нравственным проблемам. Герои их — люди чистые и душевно щедрые. Они активно отстаивают в жизни свои убеждения.

---

Перегнул, думаете, председатель?

Может, и так, но только это на сухом берегу легко рассуждать, что вода в полынье холодна. А в те годы, когда начали мы перепахивать все единоличные наделы поперек межей, а скотину со всего села тулить под одну крышу, у многих, брат ты мой, мужиков засвербило под шапкой.

Ну, а в первый день праздника председателя сельсовета нашего убили. Топором посекли Тимофея Прохоровича насмерть, прямо посередь улицы.

Темень, верно, была, пурга, а главная причина — рождество Христово! Оно и сейчас бывает, что праздники у нас проходят по-дурному, особенно престольные, а раньше — срамота! Мужики, почитай, все пьяные, кругом драки, галдеж. Подпои в такое время ожесточенного человека да подсунь ему под руку косарь или топор — вот тебе и черное дело!

Сыну Тимофея Прохоровича было тогда годков близко к семнадцати. Именно. Сильный, помнится, был парень Александр Тимофеевич, самостоятельный и к девчатам уже подбирался. Но после смерти отца долго ходил по селу будто ушибленный и на людей смотрел дурными глазами.

Однако выправился.

А на комбайнера выучиться Александру помог родной дядя — Балашов Яков Прохорович. Он и тогда большие имел возможности. Известно, мужик длинный!

* * *

Первое мое знакомство с двумя комбайнерами Пастуховской МТС произошло в конце августа тысяча девятьсот сорок седьмого года, когда колхозники области, изведавшие в прошедшем, недоброй памяти тысяча девятьсот сорок шестом году полную меру невзгод от «каленой беды-засухи», начали снимать со своих полей превосходный урожай.

То была заслуженная награда за все беды и лишения; ведь люди так ослабели за голодную, а потому вдвойне студеную зиму, что еще на весенней пахоте и севе буквально валились с ног. Нередко можно было наблюдать такую картину: опустится обессилевший плугарь прямо в борозду и долго лежит, как бы вбирая в себя могучее дыхание земли, уже хорошо обогретой солнцем, но источавшей еще сырой дух подснежной прели.

Тяжело достался сев. Председатели колхозов и бригадиры забегались и охрипли, выкликая, а то и просто-напросто выгоняя людей в поле.

Зато когда наступила страда осенняя, по избам остались только недолетки да перестарки. И озимые и яровые хлеба созрели в том году на редкость дружно, а дни стояли прямо один к одному — жаркие, ветреные, чуть проворонишь, и начнет осыпаться зерно на утеху гусям да курам. Ведь недаром голосистые девчата приравнивают уборочную к лучшей поре своей жизни:

Не покосят в час пшеницу —
Зерно на землю падет.
Не засватают девицу —
Прелесть даром пропадет.

Правильные слова! Время не ждет ни минутки, хотя, кажется, куда бы ему торопиться, времени? Ведь путь-то его — бесконечность!

Когда мы с Егором Васильевичем выехали из лесной просеки Пастуховского лесничества во владения колхоза «Светлая жизнь», нам еще издали показалась неприглядной такая картина.

Поле, уходящее золотистым накатом к дальнему перелеску. Тишина густая, знойная. Под палящими лучами солнца земля струит марево испарений.

А на поле стоит комбайн, как бы завязивший гребень своего хедера в неимоверно рослой и густой пшенице.

В тени машины, сидя на разостланной мешковине, неторопливо и вдумчиво дымили махоркой трое мужчин: помощник комбайнера, тракторист и председатель колхоза Федор Власьевич Поплевин. А в сторонке несколько колхозниц, погрузившихся в ворох соломы, судя по всему, успели уже за время вынужденного бездействия обсудить все сельские новости и сейчас сонливо прели на солнцепеке.

Сам же комбайнер, забравшись в чрево огромной машины, гремел там железом о железо и время от времени подбодрял сам себя такими, понятными только ему возгласами:

— Ага, вот оно, дело-то какое!.. Это же надо выдумать!.. Так, так… А если мы тебя заклиним наглухо, что ты скажешь?

Нашего приезда, казалось, никто не заметил.

Егор Васильевич неспешно спустился с тарантаса, подошел к сидящим мужчинам, деловито поздоровался со всеми за руку, затем неторопливо скрутил цигарку и лишь после этого задал председателю колхоза наводящий вопрос:

— Который день косите, Федор Власьевич?

В ответ Поплевин — здоровенный белесый мужчина с вялыми движениями и неподходяще тонким, просительным голосом — безнадежно махнул рукой:

— Час косили, два дня солому носили! Вон бабы говорят, что эти комбайнеры на сегодняшний день каши больше съели, чем намолотили зерна. И черт ее придумал, такую капризную машину!

— А ты, Федор Власьевич, бабьи шуточки не повторяй! — со злой горячностью возразил Поплевину тракторист — молодой, горбоносый и черный, родом тамбовец, по обличью грузин. — Этому комбайну, хочешь знать, цены нет! Тридцать косарей за ним не угонятся!

— Вон как! — Поплевин насмешливо скривился. — А чего за ним гнаться, когда он на месте стоит?.. Она, может, и хороша машина при таком механике, как Александр Тимофеевич Балашов. Ну, а вам с Иваном Ивановичем самое подходящее заведение — велосипед. Там знай себе болтай ногами, а голове утруждаться не надо!

Вскоре появился на свет и сам комбайнер Иван Иванович Луковцев — низенький, плотный, как бы насквозь промасленный человек лет сорока. Он стянул с головы кепку, отер ею взмокший лоб и сконфуженно пробормотал:

— Пекёт — и никакая сила!

— Да, погода на удивление, — поддакнул Луковцеву Егор Васильевич и, видимо, желая приободрить комбайнера, подал ему совет: — А вот Балаш парусиновую покрышку приспособил над мостиком, на манер зонта. Чтобы, значит, не припекало. И тебе бы, Иван Иванович, взять с него пример. Культурное обзаведение!

— Да на черта ему зонт! — с прорвавшейся злостью вмешался в разговор председатель колхоза. — Он и на мостик-то, почитай, не вылазит, ваш Иван Иванович, а все время внутрях сидит, будто в сенцах. Не иначе, у них вся машина скосоротилась! Да разве могут такие механики тягаться с Балашом?

— Эх, и язык у тебя, Поплевин, пустяшный! — снова зло осадил председателя колхоза тракторист. — Носитесь вы со своим Балашом, как дурные старухи с Николаем-угодником! «Балаш, Балаш»… А то, что Балашов все шестерни и запасные решета потягал со склада к себе на квартиру, — это порядок? Или позавчера: мы шесть часов ждали горючего, а у Балаша запас на полных два дня. Да и на поле такое, как у тебя в колхозе, Александр Тимофеевич свою машину не выведет. Окончательно скажу: вот нас с Иваном Ивановичем вы потчуете каждый день кулешом да луковой баландой, а для Балаша ты не пожалел бы собственной курицы. Да еще и дочку свою наладил бы к его дяде, Якову Прохоровичу, за дешевым вином! Избаловали человека начисто!

В этих из души вырвавшихся словах сердитого тракториста была большая доля истины. Действительно, Александр Балашов являлся для руководителей МТС и района таким комбайнером, которым можно было и козырнуть при случае: дескать, вот каких мы вырастили мастеров уборки, всей области на удивление. Поэтому слава Балаша, как лучшего механизатора района, поддерживалась всеми доступными способами.

Да и сам Балаш — человек среднего роста, но неимоверно раздавшийся вширь, с лицом, крапленным оспой, и неласковым взглядом ястребиного постава глаз — был искренне убежден в том, что он сейчас первеющий и незаменимый работник.

На поле, где убирал пшеницу комбайн Балашова, мы прибыли тоже в неудачный момент: за несколько минут до нашего приезда в режущий механизм хедера попал ржавый ведерный чугун, заброшенный кем-то на поле, может быть, и не без умысла.

И надо же было этому греху случиться как раз в тот день, когда Александр Тимофеевич вознамерился перекрыть областной рекорд комбайнера Протасова!

Для этой цели и участок был выбран подходящий: поле ровное, как озеро, а пшеница — что ни колос, то горсть зерна. И людей на обслуживание комбайна колхоз выделил самых старательных. Словом, уже к полднику обозначилось, что рекорд Протасова будет перекрыт и по гектарам и по умолоту.

И вдруг такая глупая помеха — чугун!

Мудрено ль, что Балаш пришел в ярость. Не обращая внимания на то, что кругом подавленно стояли женщины и девушки, он слал в адрес руководителей колхоза и просто вдоль по полю бешеные проклятия, грубо отпихнул одного своего помощника, а другому — рослому и лобастому пареньку Васе — «навесил» такого подзатыльника, что у того слетел с головы картуз. И хотя, как выяснилось, Вася был родным сыном комбайнера и готовился стать достойным преемником своему папаше, такие повадки Балаша вызывали обидное недоумение. Обидное потому, что когда Александр Тимофеевич собственными руками — золотыми руками мастера — за считанные минуты сменил на хедере поврежденную секцию и занял свое «капитанское место», человека словно подменили: за штурвалом комбайна стоял собранный командир, умный и властный хозяин своей передвижной фабрики зерна.