Николай Карабчевский - Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

• Название: Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия
• Автор: Николай Карабчевский
• Издательство: Ольга Дьякова и К°
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1921

Воспоминания русского адвоката Н. П. Карабчевского (1852–1925).

Выпущены в Берлине в 1921 г. Старая орфография изменена.

---

Соблазненный тем, что именно ленинцы на первых порах не только не препятствовали ему забираться на вершину власти, но даже всячески этому способствовали, он самоуверенно лез все выше по стволу вновь насажденного «государственного древа». При этом он еще спешил тщательно обрубать за собою все попутные ветки, по которым взбирался, чтобы не вздумал с ним кто-нибудь конкурировать. Со слепым рвением честолюбивой белки, взращенной в партийно-замкнутом колесе, Керенский карабкался все выше и выше.

Вот он уже не министр юстиции, где еще мог разбираться кое-как; он уже и военный и морской министр; он и главнокомандующий и председатель Временного Правительства (князь Львов от Черновского угара едва не задохнулся и дольше выдержать не мог) он уже в Зимнем дворце и, не сегодня, завтра, — всемогущий диктатор.

Говорят, что на предпарламентском собрании в Москве он уже стал заговариваться: хотел сказать «Россия», а сказал — «Держава Наша».

Не мудрено, вышка державы российской на головокружительной над землею высоте, а он уцепился уже за самую ее вершину. С этой вышки полчища преданные незаменимому Корнилову, надеявшемуся еще спасти Россию, привиделись ему лишь кошмарной угрозой его бредовому величию. Партийному ставленнику слишком сладко спалось на царской кровати.

А в то время Ленин, лишь своею мефистофельскою усмешкою считался с платоническим приказом о своем аресте, благополучно отсиживаясь в Кронштадте. Он продолжал делать свои шахматные, замысловатые ходы и они были верны. Арестовали не его Ленина, а генерала Корнилова, которого он только и мог опасаться.

Этого момента ленинцы только и ждали.

Теперь они могли действовать открыто.

Им оставалось только тряхнуть «державное древо», стараниями самого Керенского превратившееся в голую мачту, чтобы честолюбивый лилипут, уцепившийся за ее вершину, шлепнулся на землю, распластавшись на ней, со всего размаха, как тряпичная кукла.

Тряпичная, к личному своему благополучию.

Из более ценного материала и кукла разбилась бы вдребезги, без остатка.

Характерно, что не один Керенский, обладавший лишь ограниченным, узко-партийным кругозором, но и более его образованные главари и лидеры кадетской партии так попались впросак, и уже только после большевистской экзекуции поняли то, что обязаны были понимать ранее, чем устремляться на публичную политическую арену и революционирование страны.

Я имею в виду, как пример, лекцию, читанную Родичевым в Киеве (пока еще туда не добрались большевики) на тему о том что народ наш еще не дозрел до вершин идеалов российской интеллигенции, почему и получился в итоге бессмысленный и жестокий бунт, а не планомерное освободительное движение.

Уже одна, почти повальная, крепость задним умом, характерный признак для суждения о той интеллигенции, которая устремилась созидать новую Россию. Заоблачные высоты ее идеалов всегда мешали ей наблюдать действительность. Она считала ретроградом каждого, кто, отличаясь большею вдумчивостью, не хотел слепо следовать за нею искать спасения в революции…

И вот она дождалась ее.

И очутилась тотчас же в положении гоголевской унтер-офицерской вдовы, которая «сама себя высекла».

Глава сорок девятая

Но большевистское засилье доказало только одно: что твердая, абсолютно твердая власть необходима России, и что наша интеллигенция, весьма талантливая в качестве «оппозиции», никуда не годится в качестве творческой, правящей силы.

Поглядите хотя бы на нашу «буржуазную» бесспорно (талантливую) печать после февральского переворота. Все, или почти все, превратились разом в демократических республиканцев, да и каких ярых, непреклонных. Ни малейшего соображения о том, что в сознании народа пустое место царя означало вообще пустоту, из которой вполне естественно выскочил дьявол большевизма.

А все эти Родзянко, Гучковы, Милюковы, потерявшие голову и не усадившие, хотя бы насильно, Михаила на престол.

Тогда была бы еще борьба, может быть, также кровопролитие, но гораздо менее для России позора, страданий и унижения, чем выпало на ее долю теперь.

Я убежден, что клич нового царя с реальной, немедленно осуществленной, программой настоятельных аграрных реформ сплотил бы сильную партию и в войске и в простом люде, в глазах которого, с падением царя, рухнуло все земное и небесное, и воцарилось одно дьявольское.

Но все умывали руки, спасая только себя, выставляя на общественный показ жалкого дергуна Керенского, в качестве спасительной революционной эмблемы.

Ему же решили взвалить на плечи тогу «диктатора», когда уже бессилие спасительной революции ярко обозначилось.

А у будущего диктатора уже давно кружилась голова от упоения властью и собственного бессилия.

В конце концов, на протяжении всех восьми месяцев ни одного верного, смелого шага, ни проблеска такта и властного чутья.

Он не потерпел подле себя ни одного выдающегося, энергичного человека. Собрал со всего света оторванных от России и ее интересов беспочвенных революционеров, насытил партийными друзьями все щели правительственных комиссий и канцелярий, стяжал громовые рукоплескания на подмостках всех столичных театров и лопнул, как мыльный пузырь, каковым он был в действительности.

И эта-то, потешная «государственная» фигура стоила России столько крови и унижения, столько бедствий.

От него реально остались России в виде плодов «бескровной» революции только потоки горячей невинной крови и «отмена смертной казни» на бумаге, да «еврейское равноправие» с последующим «штыком в живот» для всей российской, в том числе и еврейской, буржуазии.

Не в счет программы, общее разграбление, унижение и паралич моральных ценностей России.

И этот человек не расправился с самим собой в сознании всей глубины своей заслуги перед родиной. Нет, он благополучно улизнул из большевистских лап, которые душили всех невинных направо и налево, улизнул мастерски, как умеют укрываться только преступники, либо входя в стачку с блюстителями порядка, либо переодетые, проживающие по подложным паспортам.

Костюмироваться по маскарадному Керенский вообще любил, и был на это мастер.

Как мне в свое время передавали, он однажды в масляницу явился в квартиру одного думца, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времен республики, с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из под которого торчали его характерно-растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких ногах, он весьма удачно выразил стойкую храбрость русского революционера.

Позднее ему пришлось маскироваться уже не по случаю масляницы.

Поцарствовав недолго в рабочей куртке, во имя углубления революции, и затем в походной форме потешного «главнокомандующего», он бежал из Зимнего дворца, как утверждали, в платье и в головной косынке сестры милосердия, что при его брито-бесцветной физиономии, дало ему возможность благополучно скрыться. В каком костюме он в последствии удирал от большевиков заграницу мне в точности не известно.

Лишь бы это удачное бегство не выпало ему в награду за своевременное благополучие самого Ленина, когда последний должен был быть безотлагательно арестован, чтобы предстать на суде в качестве неприятельского агента.

Был момент, когда я всеми силами был готов поддерживать Керенского. После отречения Михаила Александровича и распыления Государственной Думы, поневоле, приходилось все надежды возлагать на него одного.

В бытность его министром юстиции я старался не колебать его авторитета, в надежде, что он постарается справиться со своей нелегкой задачей, а когда он ездил на фронт, бодрить войска, выражал ему свое сочувствие. Я еще хотел верить, что он найдет момент, забыв узкую партийность, подумать, о России и поставить ее на ноги.

На первых порах и вплоть до ареста Корнилова, ему представлялось для этого несколько прекрасных случаев.

Но тупая недальновидность революционного послушника, каким он был во всю свою предыдущую карьеру, дала ему возможность уподобить свою участь лишь участи самозванца, выброшенного из Кремлевского дворца, также стремительно, как был выброшен он из Зимнего дворца, куда забрался не по праву, не проявив ни черточки, приличного для такой обстановки, величия.

Уже в качестве министра юстиции он повинен в тяжком бездействии власти, когда тонеры большевизма еще сами давались ему в руки, как наемные агенты и ставленники воющей с нами Германии. Когда же, добравшись до главнокомандующего и председателя Временного Правительства, он помешал генералу Корнилову исполнить свой патриотический долг, с решительным ударом по анархии, он прочитал себе отходную.

Сейчас для России Керенский только зловещий призрак страдальческого горячечного бреда. Для будущего историка России яркая эмблема бессилия и растерянности в трагическую минуту ее ответственного исторического бытия.