Лариса Васильева - Граф салюки

• Название: Граф салюки
• Автор: Лариса Васильева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2014

Это история любви крепостной девушки и богатого графа. В счет карточного долга молоденькую крепостную девушку отдают помещику Кукушкину. Тот увозит Варю к себе в имение и выдает за племянницу, скрывая ее происхождение. Он проделывает это, преследуя корыстные цели. Ему необходимо, чтобы в девушку влюбился граф Воронцов. Красавец граф попадает в расставленные сети, влюбляется, хочет жениться и тут узнает, что его провели. Граф жестоко расправляется с девушкой. Варя убегает и попадает в дом Элен, хозяйки модного салона. Именно здесь происходят основные события: совершаются покушения на жизнь Вари, завязываются и рушатся любовные связи.

---

Больше ему не спалось. Девушку тошнило от него.

Накинув халат, Сергей Иванович вышел из комнаты. Большой дом просыпался. В вестибюле босоногая девка, прикрывая одной рукой зевок, другой смахивала чистой тряпкой пыль с купидонов, стоявших на постаментах у подножия лестницы. Рядом валялась на полу швабра, стояло ведро с водой. Служанка, увидев графа, испуганно присела, от неожиданности забыв поприветствовать его. Граф свернул на хозяйственную половину дома. Из-за закрытой двери кухни доносился плеск воды, тихий звон посуды. Навстречу ему, через заднюю дверь, вбежала другая служанка, веселая и румяная, с пучком зелени в руках, за ней еще одна, с яйцами в поднятом переднике. Они остановились, кланяясь ему, он молча, не отвечая, прошел мимо. Двор его встретил особенной свежестью после дождя, ароматом жимолости, росшей у входа, длинные плети каприфоли обвивали опоры навеса. Земля была усыпана сорванными грозой листьями и веточками. Отовсюду доносились звуки просыпающегося большого хозяйства: мычание коров, звонкий голосок птичницы, созывающей кур. На скамье сидели два мужика, потягивающие самокрутки. Было еще рано и можно посидеть, но граф прошел мимо с таким свирепым выражением, что они, крякнув, загасили самокрутки, похватали грабли, ведра, метлу и отправились мести дорожки, собирать опавшие листья и ветки на газонах — после грозы всюду был мусор.

Серж свернул на боковую дорожку, густо обсаженную высокими кустами сирени, и вышел к пруду. Вытянутый пруд одним концом терялся в низко склонившихся ивах. У ближнего берега росли несколько рябин, под ними стояла скамья. Берега пруда были покрыты бархатистой низкой травой, сейчас серебристой от ночного дождя. Граф бросил свой халат на мокрую скамью и голышом кинулся в ледяную воду, легко, в несколько взмахов, переплыл прудик и, оттолкнувшись от дна у противоположного мелкого берега, поплыл назад, потом — еще один круг. Прибежал старый камердинер с полотенцем:

— Сударь, голубчик, да мыслимое ли дело, купаться в такую рань! Выходите, ужо, сударь, простынете, — он бегал по берегу, причитая.

Граф вышел на берег, старик кинулся к нему с полотенцем. Тот молча отобрал полотенце, слегка обтерся, накинул халат и зашагал к дому. Камердинер бежал следом:

— Сударь, это что ж вы с собой делаете? Что же это из-за девки какой-то малахольной так над собой измываться? Дак вам бы сразу чайку с малинкой, а?

Егорыч уже знал, что граф спал не один, что девица эта — соседская барышня, Варька. Он уж утречком слышал, как ее рвало, как граф вроде уговаривал ее, да не решился зайти в спальню. Что же это за девицы такие — без венца к мужику в постель идут? Плохо подумать о своем графе Егорыч не мог. А раз граф не в себе, значит, это она виновата.

— Ступай, Егорыч, сам пей свой чаек.

Серж вернулся в спальню, Варя так и лежала отвернувшись. Платье ее, уже чистое, висело на стуле. Он оделся, велел ей вставать и ушел в кабинет. Долго сидел за столом. Пытался работать, но не смог. Завтракать Варя не стала, и у него аппетита не было. Через час приехала Евдокия с Вариными вещами. Позвали Варю. Она сидела в спальне у зашторенного окна и не шевельнулась, не откликнулась на зов, тогда Дусю провели к ней. Варя молчала, даже не поздоровалась. Евдокия, увидев застывшее от горя лицо, расплакалась, хотела было обнять Варю, пожалеть, но та отстранилась. Экономка поставила саквояж и баул и вышла. Ничем помочь она не могла. Не думала она, что у графа девочке будет так плохо. Таким казался влюбленным, все жалел и опекал Варюшку. Хоть и в содержанки отдали, так ведь такой человек был славный. Она и сама жила на таком положении, но ей было лучше, чем сестре с законным мужем. А казалось, граф любит Варю, не то что Семен Семеныч ее. Значит, стоило только узнать, что девушка — крепостная, и стала Варя для него плоха. Как же так можно обойтись с девочкой в первую ночь! Каким надо быть, что у нее такое горе на лице сейчас. Самые грубые мужики ласкают и жалеют своих подруг поначалу. Вот тебе и «французский любовник» (Дуся знала это прозвище). Сергей Иванович догнал Евдокию и хмуро сказал:

— Передай Семен Семеновичу мою просьбу: пусть никому не говорит, что Варя у меня. Вообще ни о чем пускай не говорит.

— Про то, что крепостная, никому не говорить? — поняла Евдокия.

— Так ты тоже знаешь? — нахмурился граф. — Кто еще?

— Да хозяин мне только и сказал вчера вечером. А я так утром сразу уехала и никому ничего не говорила. А что же слугам сказать? А ваши-то все знают?

— Мои никому ничего не скажут, а своим — придумайте сами. Семенович, мол, в гости отвез ее к кому-нибудь.

Дуся закивала. «Может, еще все и наладится», — с надеждой подумала она.

Граф решил жениться на Варе. Лучше всего было бы отправить ее сейчас домой и только после свадьбы забрать. Но как ее в таком состоянии привезти к Семен Семеновичу?! Стыдно. Надо здесь уговаривать.

Евдокия передала просьбу графа Семен Семеновичу. Тот оживился:

— Так, может быть, за лесок и платить не придется…

Варя просидела весь день в темном углу малой гостиной. Слуги с любопытством заглядывали в комнату. Они решили, что граф соблазнил девушку, никто не мог подумать что он взял ее силой. Еще и осуждали ее: «Ишь, ночью, небось, было хорошо, а теперь сидит, надулась, кто же ей виноват. Могла бы и дождаться венца». Все были уверены, что граф вот-вот женится на ней. Они что-то спрашивали у Вари, но она — как не слышала: никому ничего не отвечала и есть в тот день не стала совсем.

К ночи решимость графа не касаться ее стала таять. Серж понял, что не сдержит данного самому себе обещания, если она будет спать рядом, и распорядился отнести ее вещи в маленькую комнату для гостей. Варя ушла туда. Когда перед сном он заглянул к ней, она сидела все так же, не раздеваясь. Так она и задремала, сидя на стуле у кровати. Только ночью, чуть не упав во сне со стула, она перебралась на кровать, но раздеваться не стала.

Графу всю ночь не спалось. К утру он решил, что лучше всего дать Варе какое-то время успокоиться, недели три-четыре, и уж потом молить ее о прощении. Сидеть просто так рядом с ней сейчас дома было невмоготу. На следующий день Сергей Иванович велел пожилой Маняше ухаживать за Варей, как за маленьким ребенком, следить, чтобы ела, раздевать ко сну, ни в чем ей не отказывать. Всем приказал выполнять ее малейшие желания и никому посторонним не говорить, что Варя живет здесь. После этого объявил, что уезжает на месяц в П. Дел у него накопилось много, последнее время он изменил своим правилам и забросил дела, уж лучше сейчас заняться ими.

Еще не доехав до города, Сергей Иванович понял, что сделал большую глупость. Как он мог оставить ее в таком состоянии? Если тот его поступок был подлым, то нынешний отъезд — трусливым и эгоистичным. Ему, значит, стыдно смотреть ей в глаза, а бедная девочка сидит одна, не ест, не пьет… Он должен был ежечасно молить ее о прощении, и не откладывать венчания. Может быть, повезти куда-нибудь, сменить обстановку? Да если она захочет, они никогда не вернутся в Воронцовку, чтобы Варе ничто не напоминало о том ужасном событии. Но видеть сейчас ее было так стыдно, выше его сил, и Серж решил, раз уж он приехал в П., надо заняться делами. Он отобрал самые неотложные, за три дня решил их и отдал все необходимые распоряжения. На душе было гнусно: и домой ехать было не в радость, и оставаться в городе больше не мог. Даже с друзьями видеться не хотелось — словно со стороны кто-то мог по его лицу прочитать, какой неблаговидный поступок он совершил. И тогда он вдруг решил заехать в монастырь. Жил там старец, святость которого все превозносили. Надо было сделать лишь небольшой крюк. Дорога была разбита, немногие сюда сворачивали.

Старец принял графа, выслушал его исповедь. Говорить Воронцову было стыдно, выдавливал по слову из себя.

— Набросился на нее, как зверь… Она лишь скрывала правду, а я подумал, что она лжет мне. А хоть бы и лгала, она так молода…Хоть вешайся.

— Нет, не греши еще больше. Ты должен жить и помнить всю жизнь о том, что сделал. Все грешны, живи, моли Господа о прощении и другим прощай их грехи, не суди строго людей.

— Так что мне делать?

— Молись.

— Как мне добиться ее прощения и самому простить себя?

— Молись, сын мой. А коли и она согласится помолиться о твоем прощении, было бы лучше.

Сергей Иванович отстоял службу в церквушке и потом один долго молился на коленях, так что с трудом поднялся и размял затекшие ноги. На душе и вправду стало легче. Может быть, она и простит его? Она ведь крепостная, куда ей деваться, мелькнула подлая мысль. А он докажет ей всей своей жизнью, что любит ее.

…После его отъезда Варя сидела в одиночестве в своей комнате. Только одна мысль все билась у нее в голове: «За что?» Год назад, когда ее увозил Кукушкин, она думала о Николеньке, мечтала, как он ее найдет. Теперь даже в мыслях считала себя не вправе обратиться к нему: ведь она вроде как предала его — была уж согласна выйти замуж за графа. И не казался Николай сейчас защитником — мальчишка, да и опять же, он барчук. Зачем ему крепостная? Не к кому ей было идти, никому она не нужна. Она была осквернена, самой себе противна. Не хотелось дотрагиваться до своего тела, видеть себя в зеркало. Жить не хотелось… Но и Богу она была не нужна: самоубийц он не прощает. После того, что с ней случилось, и в монастырь стыдно идти. Если бы это с ней сделал кто-то незнакомый, решила бы, что это Господь послал испытание, но то, что это был Сергей Иванович, ее просто уничтожило. Она любила его и считала идеалом, и раз он так поступил, значит, это в ней есть какой-то дефект. Варя в мыслях уже оправдала его — ведь и правда, врала ему, молчала, что крепостная, а он-то граф… Да лучше бы она проговорилась, и пусть бы Семен Семенович высек ее, отдал кузнецу или продал еще кому-нибудь, зато она потом вспоминала всю свою жизнь о Сергее Ивановиче с радостью. Это она виновата в том, что он так дурно поступил с нею. Трижды ее предали близкие люди — те, кто о ней заботился или кого она любила, значит, она сама такая плохая. Пусть же ей станет еще хуже. У Семена Семеновича она жила, как барышня, вот Бог и наказал ее: надо знать свое место.