Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

• Название: Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
• Автор: Сергей Цветков
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04364-1

Книга известного писателя и историка С.Э. Цветкова посвящена эпохе расцвета Древней Руси (XI—XIII вв.). Автор показывает это время во всем его сложном противоречии: с одной стороны — бесконечные княжеские распри, с другой — настойчивое стремление великих представителей древнерусской государственности объединить страну. Цветков подробно прослеживает постепенное угасание могущества Киева и перемещение государственного центра тяжести на земли Северо-Восточной Руси. Необычайно интересно прорисованы ключевые фигуры этого времени: Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.

---

Изяслав оказывал покровительство Печерскому монастырю, с игуменом которого его связывала самая теплая дружба. Но дело было не только в духовной притягательности личности Феодосия, смиренного «простеца» и «трудника», создателя нового, русского типа святости — очищенной от аскетических крайностей, со строгим чувством меры, открытой для общения с миром и стремящейся просветить его светом евангельской истины. Феодосии был проводником общежительного (киновийного) идеала иноческой жизни, который приобщал печерское и вообще русское монашество к служению миру, а значит, в той или иной степени и княжеской власти, — и это если не разумом, то инстинктом понимал Изяслав.

Совсем иные отношения складывались у князя с Антонием, который «бе обыкл един жити не терпя всякого мятежа и молвы», и другими приверженцами строгой аскетики. Погруженные в молитвенное уединение в своих «пещерах», они не нуждались в княжьей благотворительности и потому не искали ее. В этой отрешенности от всего мирского была страшная сила, ибо князь не имел никаких рычагов воздействия на Печерских отшельников. А между тем последние не боялись идти поперек княжьей воли. Изяславу порой приходилось вступать с ними в жестокие столкновения.

Печать великого князя киевского Изяслава Ярославича 

В преданиях Киево-Печерской лавры сохранился один характерный рассказ о том, как Антоний и его ученик Никон постригли в монахи без ведома князя двоих его знатных придворных[61], уступив их настоятельным просьбам. Изяслав пришел в негодование, что «пещера» отнимает у него лучших людей. Вызвав к себе Никона, он потребовал, чтобы тот убедил беглецов вернуться на княжий двор, грозя в противном случае раскопать «пещеры», а самого Никона вместе с Антонием и всей братией послать в заточение. «Делай что хочешь, — был ответ, — мне не подобает отнимать воинов у Царя небесного». Кончилось тем, что Изяслав, обеспокоенный намерением Антония уйти в другую область, должен был умолять преподобного остаться в киевских «пещерах» и просить у него прощения за свой гнев. Правда, Никон впоследствии все же почел за лучшее переселиться из Киева в Тмуторокань, к Ростиславу.

Изяслав не мог не считаться с огромным нравственным авторитетом печерских старцев. Более того, ему была настоятельно необходима поддержка духовенства, поскольку в последние годы в Киеве зрело недовольство против него. Ему ставили в вину как дурное управление, так и личные нарушения христианского закона. Суть возводимых на князя обвинений помогает прояснить вставленное в Повесть временных лет анонимное поучение под условным названием «Слово о казнях Божиих». Основная мысль этого философско-дидактического произведения сводится к тому, что исторические и природные катастрофы не случайны: посредством их Бог карает грешников, дабы они оставили зло и обратились к добру: «Наводить бо Бог по гневу своему иноплеменьникы на землю, и тако, скрушеным им, воспомянутся к Богу… Земли ли согрешивши которей любо [какая-либо], казнить Бог смертью, ли [или] гладом, ли на-веденьем поганых, ли ведром [засухой], ли гусеницею, ли инеми казньми… Да сего ради казни приемлем от Бога всяческыя и нахоженье ратных, по Божью повеленью приемлем казнь грех ради наших». Памятник выдержан в предельно отвлеченном духе, в нем нет конкретных имен или ссылок на известные исторические события, но его местонахождение в составе летописной статьи под 1068 г. (между рассказами о нашествии половцев и восстании киевлян) с достаточной очевидностью характеризует его предназначение: объяснить причину бедствий, постигших Русскую землю в конце 60-х — начале 70-х гг. XI в. Стало быть, перечисленные здесь «грехи», переполнившие меру Божьего терпения, имеют непосредственное отношение ко времени княжения Изяслава. Перечень их довольно велик, и часть из них, по всей видимости, касается злоупотреблений княжеской администрации и вообще киевской знати: лишение «мзды» наемного работника, какие-то «насилия» над «сиротами и вдовицами» и т. п. Но, по крайней мере, четыре обвинения несомненно целят в самого Изяслава. Это, во-первых, инвектива против «уклоняющая суд криве», ибо суд на Руси был прямой прерогативой князя. Во-вторых, сюда же относится упоминание «прелюбодейцев». Супружеские измены Изяслава, его сожительство с наложницами, от которых он имел двух сыновей — Мстислава и Святополка, засвидетельствованы его женой Гертрудой, матерью Ярополка — единственного отпрыска Изяслава, родившегося в законном браке{37}. В-третьих, Изяславу ставили в вину увлечение языческими непотребствами, строго осуждаемыми церковью, — «трубами и скоморохы, гусльми и русальи[62]». То, что в данном случае имеется в виду разгульная жизнь княжьего двора, — бесспорно, поскольку тот же самый стандартный набор княжеских развлечений встречаем в Житии преподобного Феодосия Печерского и ряде других произведений древнерусской литературы. Наконец, в-четвертых, прозрачный намек на Изяслава — нарушителя крестной клятвы — содержится в цитируемых анонимным автором поучения словах Господа: «Буду свидетель скор… на кленущаяся именем моим во лжю».

Само существование такого произведения, как «Слово о казнях Божиих», указывает на то, что часть печерского монашества выступила с обличениями нечестия Изяслава[63], вероятно требуя от него немедленного освобождения Всеслава и более строгого соблюдения христианских норм общественной и личной жизни. Искать обличителей следует среди «пещерных» затворников, и последующий разрыв Изяслава с Антонием подтверждает это.

Раздававшиеся из Печер речи с осуждением поступков князя, угрожавших Русской земле многими «казньми», подтолкнули киевлян к открытому возмущению. Во второй половине лета в городе произошли беспорядки. Подробностей их мы не знаем; известно только, что мятеж был подавлен, а его зачинщики брошены в погреб.

Осенью разразилась катастрофа.

II

В начале сентября 1068 г., после семилетнего перерыва, Переяславское княжество вновь подверглось нашествию степняков. Вторжение было предпринято силами нескольких половецких орд, общим числом не менее 15 000 всадников. На этот раз Всеволод не отважился биться с ними один и запросил помощи у братьев. Через несколько дней Изяслав и Святослав были в Переяславле со своими дружинами; киевский князь привел с собой также городское ополчение. Половцы уже стояли рядом, на реке Альте. Летописец говорит, что битва произошла ночью, не поясняя, впрочем, по чьей инициативе. Но, судя по его замечанию, что «грех же ради наших пусти Бог на ны поганыя, и побегоша Русьскыи князи», половцы, должно быть, внезапно атаковали русский лагерь. После поражения русское войско распалось: Святослав ушел к себе в Чернигов, а Всеволод укрылся вместе с Изяславом в Киеве.

15 сентября до Киева добрались уцелевшие ратники из городского ополчения. Неудача на Альте не обескуражила их; напротив, они горели желанием поквитаться с «погаными». Их настроение передалось всему Подолу[64]. На рыночной площади («торговище») собралось стихийное вече, в котором, вероятно, приняли участие и жители окрестных сел, укрывшиеся за городскими стенами от половецкого разбоя. К Изяславу были отправлены послы передать единодушное требование киевского «людия»: «Се половци росулися [рассеялись, рассыпались] по земли, дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними».

Однако Изяслав «сего не послуша». На то у него было две причины. Вече, собравшееся без ведома князя и городских старшин («старцев градских»), по правовым понятиям того времени считалось мятежной сходкой. И главное, после недавнего бунта Изяслав уже не доверял киевлянам, опасаясь, что розданное народу оружие может быть обращено против него. Но его желание предотвратить повторные беспорядки только ускорило взрыв.

Отказ князя выдать «оружие и коней» не охладил боевого пыла простонародья, а лишь направил его в другое русло. Гнев киевлян немедленно перенесся с половцев на непопулярных лиц княжеской администрации. Толпа двинулась на «Гору» ко двору воеводы Коснячко с намерением расправиться с ним. Возможно, Коснячко исполнял обязанности киевского тысяцкого, предводителя городского полка, и киевляне возлагали на него ответственность за разгром на Альте[65]. При приближении погромщиков воевода успел скрыться. Обыскав воеводин двор и не найдя жертву, толпа в нерешительности «сташа» у находившегося по соседству «двора Брячиславля». Как видно, у мятежников не было ни осмысленной цели, ни четкого плана действий. То и другое они обрели здесь, у «двора Брячиславля», — и, конечно, не случайно. Это был двор Всеславова отца, Брячислава Изяславича, союзника и «братанича» Ярослава{38}. Почти сорок лет полоцкие князья хранили верность договору 1021 г., и у Ярославичей не было повода запрещать им иметь в Киеве свою резиденцию. И вот теперь населенный людьми полоцкого князя «Брячиславль двор» сформулировал дальнейшую программу восстания: освободить Всеслава из поруба и посадить его вместо Изяслава на киевском столе. Призывы слуг полоцкого князя были услышаны. Заточенный в порубе Всеслав пользовался симпатиями киевлян как невинная жертва обмана. А клятвопреступление в Орше теперь напрямую связывалось в народном сознании с поражением на Альте, о чем свидетельствует летописная запись, венчающая статью под 1068 г.: «Се же Бог яви силу крестную: понеже Изяслав целовав крест и я и [клялся на нем]; темже наведе Бог поганыя… Бог же показа силу крестную на показанье земле Русьстей, да не преступают честнаго креста, целовавше его; аще ли преступить кто, то и зде прииметь казнь и на придущем [будущем] веце казнь вечную. Понеже велика есть сила крестная: крестом бо побежени бывають силы бесовь-скыя, крест бо князем в бранех пособить, в бранех крестом согражаеми вернии людье побежають супостаты противный…» Таким образом, в глазах киевского «людия» победа половцев над Изяславом была очевидным доказательством того, что последний больше неугоден Богу.