Алесь Пашкевич - Сімъ побѣдиши

• Название: Сімъ побѣдиши
• Автор: Алесь Пашкевич
• Жанр: Историческая проза

Роман-парабола

Роман «Сімъ побѣдиши» — про власть тиранов и власть слова. Повествование ведется в двух временных срезах: XVI столетии и в наше время. В центре текста три главные пары персонажей-двойников: царь Иван Ужасный (Грозный) и диктатор Иван Мороз; митрополит, который возвел царя на трон — и профессор-историк, который помог своему бывшему студенту выиграть президентские выборы; первопечатник Иван Федорович (Федоров) и тележурналист Иван Федоренкин. А еще — Катерина Ягелонка, племянница короля Сигизмунда, которая не покорилась московскому царю и стала королевой Швеции, и — студентка Катерина...

«Все исчезает — ничего не меняется» — основной лейтмотив романа. А побеждает в результате не сила, а любовь. И — слово.

---

       — Хорошей ли была дорога? И как течет жизнь на Афоне?  

       — Слава богу, и дороги, и жизнь наша достойны суть… — начал Нил — и остановился, не зная, как подступиться в разговоре со своей заботой.  

       Но патриарх словно отгадал его мысли:  

       — Однако вижу тревогу в глазах твоих, сказывай.  

       — На двенадцатом году черного скита открылось нашему старшему брату Филофею видение небесное: Матерь Божья показала ему бой двух голубей, черного с белым. И увидел брат наш... смерть Константинополя и разрушение Святой Софии... — игумен испуганно перекрестился и отвел от патриарха глаза.  

       Через окно в зал заползали первые вечерние тени. Блеснула под низкими лучами остывшего светила золотая оправа Евангелия на патриаршем троне и отобразилась в светлых зрачках игумена.  

       — Глаголь дальше, — приказал-попросил патриарх.  

       Игумен вздохнул, нервно сжал зубы и продолжил:  

       — Опекунша Небесная спустилась в огонь высокий, в котором горели слова Божьи — книги Святого Писания... «Иди и расскажи», — приказала Повелительница Целомудрия старцу Филофею, и увидел он в том сне, как вышла Безгрешная из огня и положила на воду книгу, и сказала: «Вот тело Сына моего». И развернула книгу, и перст свой к строкам поднесла, и сказала: «А это кровь Его»...  

       Патриарх встал, прошел к трону, встал на колени перед Евангелием:  

       — Господь Бог наш! Ты поставил землю на твердых основах, не покачнется она вечно! — прошептал слова псалма и, не поворачиваясь к игумену, спросил: — И как брат Филофей объяснял видения свои?  

       — Велел отправляться к Вашему Всесвятейшеству и предупредить об опасности. «В Константинополе хранится самый богатый скрипторий, — молвил. — Спасайте и расширяйте слово Христово. Тело Божье от крови Его отделять нельзя»...  

       — И коим образом спасаться Святому граду? Мне, может, игумен, пойти к императору и попросить его новую столицу основать, когда этой вы смерть пророчествуете?! — в патриаршие слова вплетались нотки возмущения. — Константинополь теперь как никогда силен. Готовится Флорентийский собор и подписание церковной унии с Римом... И турки сейчас ослабли — Тимур-монгол на Анкаре из них надолго спесь выбил. Вспомни, как восемь лет назад Мурат Второй осмелился напасть на Константинополь — и что из того сталось?! — Патриарх напряженно помолчал, подошел и опять присел к игумену: — Ступай с Богом, брат Нил. Спасибо за рассказ. Отдохни, сколько надобно, да возвращайся крепить веру Христову в душах монашеских...  

       Они расцеловались и распрощались.  

       А ночью в патриарший сон вошла печальная Небесная Опекунша. В деснице она держала раскрытую огненную книгу, а левой рукой гладила константинопольского владыку и шептала: «Вот тело Сына моего». И книгу поближе подносила. «А это кровь Его», — и переставала гладить, и проводила перстом по строкам. И отошла в огненную сферу, откуда еще долго слышались Ее слова: «Делай, Иосиф, что надобно... Поутру явится тебе третий знак...»  

       Патриарх упал перед иконою Божьей Матери и долго молился, а когда поднялся на колени, солнечный свет уже заполнил храм. Там его и отыскал распорядитель — хотел сообщить о какой-то надобности, но потрясенно застыл, прикрыв рукою рот. Патриарх встал и недоуменно нахмурился, но слуга не шевелился — как прикипел глазами к иконостасу. Оглянулся патриарх — и его как пламенем окатило: впервые на его глазах мироточила древняя икона Божьей Матери.  

       Он снова пал перед ней на колени и умоляюще зашептал:  

       — Опекунша Небесная! Сжалься и помоги нам, грешным... Спаси и сохрани!.. — по его дрожащим щекам побежали слезы. Затем обратился к распорядителю и попросил как не своим голосом: — Позови афонского игумена.  

       Но тот, проведя ночь в молитве, как только прозвучала первая варта, направился со своим келейником к корабельной пристани. Там его и отыскал испуганный патриарший слуга. И вот игумен снова в тронном зале.  

       — Садись, брат, на мое место, — указал ему патриарх на трон, — а я, грешный и слепой, буду у ног твоих милости просить. — И встал на колени перед игуменом. Тот все понял и ополз, свял возле патриарха.  

       Они обнялись и плакали, не имея сил на слова. И слезы были их словами.  

       Так и сидели — друг напротив друга.  

       — Что еще поведал брат Филофей? Что сам о том мыслишь?  

       — Думаю, что храм — внутри каждого из нас, и когда есть вера — никакой враг его не разрушит. А в каждой душе должно быть слово Божье. Думаю, — игумен вдохновенно взглянул патриарху в глаза, — святую Константинопольскую библиотеку не в одном месте хранить надобно.  

       — Предлагаешь перевезти скрипторий?  

       — Да, частично. Разделить, скажем, на три трети — и в спокойные места, под опеку братьев праведных... «Почему солнце освещает всю землю? — сказывал брат Филофей. — Потому что странствует по всему миру. Так и святые книги должны освещать все земли Господние. Особенно те, где мало света».  

       Опять долго молчали.  

       — И еще... — очнулся игумен. — Надобно ширить Евангелие и слова апостолов, святых отцов Церкви Христовой. Некогда при патриархе Фотии процветала большая школа переписчиков. Деятельность его ученика, просветителя Константина-Кирилла, от болгар до русов воплотилась в буквах и словах. И уже близок час, когда святую книгу будет иметь каждая овца Христова.  

       Патриарх недоуменно опустил брови, а игумен пояснил:  

       — Свет веры Христовой ширится по всему миру, и переписчики уже не могут, не успевают удовлетворить книгами даже священников нововозведенных церквей. Не хватает пергамена, не говоря уже о тонком велене... — И глаза Нила вдруг засияли: — Мы должны дать книжному слову новую жизнь!  

       Брови патриарха опустились еще ниже.  

       — Да, новую! — Игумен Нил оглянулся вокруг, поднялся (за ним — и патриарх) и подошел к глиняной вазе, осторожно повернул ее, прищурился: — Да, вот... — он постучал пальцем по гончарной метке. — Вот знак оттиснутый, а не написанный. Это — новое рождение и знака, и слова.  

       Патриарх стоял около игумена, слушал, но, было видно, мало что понимал.  

       — Или еще... Ваше Святейшество, сколько раз вы прилагали на буллы и послания свою патриаршую печать?  

       — Так разве ж то сосчитаешь?  

       — Вот! — обрадовался игумен. — А теперь вообразите, что печать имеет размер книги — это же сколько страниц за одну варту сотворить можно! Тысяча писцов с тем не справится!  

       Патриарх сжал уста, пригладил аккуратно подрезанную бороду, а игумен продолжал:  

       — На то мне недавно молодой монах указал, брат Максим. Он пришел на Афон откуда-то из приморской Сербии и послушником выжимал маслинное масло. Однажды подложил под винт оливни глиняную доску и содеял на ней кресты Господние. Принес ко мне и сказал: «А на их месте могут буквы быть. А вместо глины — пергамен или бумага!»  

       После службы еще долгий вечер и бессонную ночь проговорили патриарх с игуменом. Решено было увеличить школу переписчиков скриптория и разделить древнюю библиотеку на три части. А вот куда отправлять… И кто будет охранять...  

       — Сколько в твоем монастыре монахов? — вдруг о чем-то вспомнил патриарх.  

       — Кроме тех, кто в скитах, тридцать два...  

       — С тобой, значит, тридцать три?  

       — Да… — Игумен еще не понимал причины вопросов.  

       — Даже и в этом — символ... — патриарх встал и положил на плечо игумена руку. На перстнях завеселились отблески свечей. Игумен тоже вознамерился встать, но патриаршая рука остановила его, и взоры обоих встретились. — С небесной помощью Господа нашего Иисуса Христа, со святым заступничеством Матери Его Вечнодевы Марии возвещаю о создании патриаршего монашеского братства, заботами коего отныне и навеки станут сохранение да умножение слова Евангельского и книг церковных. В них наше начало и конец, и возрождение. «Исконе бе слово, — учил святой апостол Иоанн, — и Слово было у Бога, и Слово было Бог»... — На мгновение воцарилось звенящее молчание. Патриарх перекрестился и окончил: — Верую в промысел Божий, сподобивший тебя, брат Нил. Быть тебе магистром братства, и называться ему отсель и навеки в честь любимого ученика Христова апостола Иоанна...

* * *

       1453 год.

       Гонец из Константинополя добрался к афонскому монастырю росной июньской ночью. Монах-привратник провел его к игумену, а когда услышал новость — выпустил из рук факел.  

       — У меня послание от патриарха, — прохрипел измученный гонец. Его лицо было покрыто грязью и потом, и в тусклых всполохах свечей казалось восковым. Длинные волосы, стянутые на лбу бечевкой, сбились в пряди. Глаза после долгой конной дороги — морской путь был перекрыт — потухли. — Город городов Византий умер... «И затмились солнце и воздух от дыма... И с дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть...»