Самсон Шляху - Надежный человек

• Название: Надежный человек
• Автор: Самсон Шляху
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Роман
• Год: 1978

Действие романа известного молдавского прозаика Самсона Шляху происходит в годы Великой Отечественной войны в оккупированном фашистами городе. Герои книги — подпольщики, ведущие полную опасностей борьбу. Роман отличается детальной разработкой характеров, психологизмом, постановкой серьезных нравственных проблем.

---

Илие чувствовал, что готов впасть в бешенство, что больше нет сил терпеть. На дождь ему было наплевать, хоть он и промок до последней нитки. «Сколько еще будет прятать меня Сыргие за этими проклятыми печами?»

Небо на востоке начинало светлеть — недалеко утро. Вот появился и первый трамвай, следующий по своему обычному маршруту. Он остановился, однако люди, толпившиеся у остановки, входить почему‑то не торопились. Несколько пассажиров — многие еще протирали глаза — сошли. Стали собираться люди, не намеревавшиеся садиться в трамвай, привыкшие ходить на работу пешком. Неужели несчастный случай, кого‑то раздавило?.. В таком тумане…

Кику подошел к толпе. Люди смотрели куда‑то поверх голов: прикрепленный к электрическому столбу, развевался на ветру флаг. Виднелась надпись, вышитая ярко–желтыми буквами.

 — «Смерть оккупантам!» — по слогам, словно учась грамоте, прочитал кто‑то.

Закурив сигарету, пекарь протиснулся в самую гущу людей. На дороге между тем сгрудились несколько доверху груженных машин, подводы, запряженные быками, — все они заслоняли проезд. Прибавлялось и людей, хотя никто из толпы не собирался что‑либо предпринимать, звать, например, полицию или хотя бы расчищать дорогу транспорту.

 — Куда тут, к черту, взберешься, — проговорил кто-то. — Еще убьет током.

А машины? посмотрите только, как нагружены! — подхватил другой.

 — Нагрузились — дальше некуда, — вздохнула какая-то женщина. — Теперь уже прибыли немцы, бежавшие из‑под Умани. Налетели, будто чума. Что хотят, то и делают: издеваются, грабят.

 — Да, как будто проклятье обрушилось на город…

 — Операция под Корсунь–Шевченковским, — стал объяснять какой‑то человек, чей голос казался словно бы процеженным сквозь шарф, которым было повязано у него горло. — Взяли в окружение десять дивизий!

 — Это все Ватутин их косит, — дыша в кулак, проговорил сухонький старичок. — Может, господь и даст…

 — Господь — на небе, мы же пока еще тут…

 — Ничего, фюрер скоро получит новое оружие, тогда покажет большевикам…

Мастер, лесенку подай!
Зумбалай, зумбалай, мастер…
И полезем в божий рай,
Зумбалай, зумбалай, мастер! —

начал петь какой‑то парень. Он притворялся пьяным просто для того, чтоб заглушить типа, вспомнившего фюрера.

Кто‑то попросил у Кику прикурить, и пекарь, подняв глаза, вздрогнул: перед ним был Сыргие. В душе шевельнулся легкий испуг, смутный и необъяснимый: как бы ответственный не прочел по лицу все колебания, которым он предавался в эту ночь. Волох, в конце концов, не может о них догадываться.

 — Не думаю, чтоб это было делом твоих рук, — еле слышно бросил Сыргие. — Тогда зачем ты здесь в такое раннее время?

 — Разве уже и на это не имею права? — Пекарю не понравился тон ответственного. — Тогда и у тебя нужно спросить: чего ты здесь ищешь? У тебя же только одно на уме: конспирация! Ради нее всех нас готов обратить хоть в леших! А сам?

 — Не стоит спрашивать…

Кику посмотрел на Волоха: в серых рассветных сумерках видно было, как метались у того глаза — то вверх, где висело пурпурное полотнище, то на лица людей, то на циферблат часов — и все словно бы искали кого‑то, затерянного в толпе.

 — Тебе сейчас нужно стоять у печи, следить за хлебом, ты же бродишь как неприкаянный. По–видимому, что‑то случилось, так вот, хотелось бы все‑таки знать: почему ты здесь?

Тут Кику вспомнил, — чего это вдруг, он и сам не мог понять, — где жила Лилиана, и подумал, что она совсем близко отсюда… Может, как раз на это и намекал Сыргие? Какая глупость, господи! Тем более что…

 — Не беспокойся — хлеб давно в печи, — заверил пекарь. — Просто бессонница, не могу заснуть.

 — Значит, что‑то случилось?

 — Случилось…

 — Ну ладно… Как тебе нравится толпа, собравшаяся вокруг красного знамени? — ответственный переменил тему, а заодно и тон. — По–моему, больше бьет в цель, чем настоящие выстрелы. Хотя относится к другому арсеналу: оружие слова!

Арсеналу… — все еще не мог успокоиться пекарь. — Все равно что дети. Запустили бумажного змея… В тебе самом тоже что‑то осталось от ребенка… Появился ни с того ни с сего… Здесь, где столько людей…

 — Ты, кажется, подал стоящую мысль! — довольно проговорил Сыргие. — Большой красный змей, и на нем — лозунги… Мне кто‑то рассказывал, что в гитлеровской Германии коммунисты выпустили над Берлином целую стаю журавлей с крыльями, выкрашенными красной краской… — Волох отвел пекаря в сторону. — Завтра, кажется, мы должны встретиться — так вот: я не смогу. Перенесем на послезавтра. Скажи, пожалуйста, Гаврилэ поддерживает с тобой связь?

 — Нет, ни разу не выходил на встречу. Когда собиралась вся группа, тоже не пришел. И вообще отказывается от любого задания… Даже не узнает на улице, остерегается, будто мы какие тифозные.

 — Вот как… — задумчиво проговорил ответственный. — Вот, значит, как…

 — У человека семья, дети. Ждут еще одного. Такому только с кумовьями поддерживать отношения: крестины за крестинами. А сам, по–моему, строит из себя великого конспиратора. Хотя что ему таить, этому Гаврилэ?

Он огляделся вокруг. Сыргие молчал, как будто не слышал его, и это слегка тревожило.

 — Может быть, ты в самом деле башковитый и серьезный человек, только мне все равно кажется, если каждый из нас и заползает в свою берлогу, то виной этому как раз то, что ты слишком уж мудришь, — решил высказать наболевшее пекарь. Он ждал, что Сыргие оборвет его, однако тот по–прежнему молчал. — Один возится с весами, чинит примусы ради пользы хозяина, второй якшается с братьями во Христе, третий вообще заделался дипломатом. А цистерны с горючим стоят, как и стояли, целехонькие… Разве не так? Зато меня стараются изолировать от Антонюка, нас обоих — от Бабочки, Бабочку — от Дана. Получается, что из всей группы остался только один честный человек, тот самый, который заменил троих арестованных.

Он понял, что переборщил, хотя сделал это намеренно, чтоб вывести Сыргие из себя.

 — Подумать только, как любуются люди красным флагом! — прошептал Волох, словно не расслышав пекаря, — Как хорошо, аккуратно сделана вышивка! И лозунг, и кайма по краям — до чего здорово!..

 — Здорово, здорово.

 — В самом деле здорово, — машинально повторил Сыргие.

Он снова поднял глаза, даже сделал несколько шагов вперед, чтоб еще раз полюбоваться ровным рядом букв, составляющих призыв. Потом присмотрелся к крюку, которым флаг был прикреплен к столбу. Подобный крюк он совсем недавно видел на верстаке у Гаврилэ.

 — Вот так! — совсем по–детски воскликнул он, затем, поймав на себе недоуменный взгляд пекаря, так же шутливо добавил: — В конце концов окажется, что я выиграл на пари… железный крюк!

 — Нехорошо, что мы стоим на одном месте — с минуты на минуту появятся индюки, — недовольно заметил пекарь. — Значит, завтра не можешь выйти на встречу? Очень хорошо. Я как раз хотел кое‑что сообщить… если так, то потерпи. А флаг вон как развевается!

 — Не беспокойся, — поспешил рассеять его сомнения Волох. — Можешь сердиться — и на меня, и на кого угодно, только не ставь под сомнение наше дело. Слышишь, брат мой, — верь в него до конца! Даже если случится так, что не увидишь результатов, — оно все равно будет жить в тебе. Вот, смотри, красный флаг, скорее даже флажок…

 — Ну ладно, ладно, — пекарь смягчился, хотя решил не подавать виду. — Если сам все время твердишь про оружие слова, то, значит, скоро получишь удовольствие!..

 — Там видно будет, — проговорил Волох, стараясь рассмотреть что‑то поверх головы Илие. — Пока что нужно… смываться. Сначала ты… топай, парень!

 — Только не считай меня всерьез этим своим братом! — даже на прощание подпустил шпильку Илие. — Меня вполне устраивает «товарищ»!

Сыргие и на этот раз не принял всерьез его слов. Так они и разошлись; теперь, даже если бы и захотели найти друг друга, не смогли бы. Илие твердо решил: скорее, прямо сейчас же браться за листовку!

Ну вот, можно возвращаться в пекарню. Однако он и сам не смог бы понять, почему оказался у знакомого дома, у калитки, настежь распахнутой в такое раннее время. Ее даже не нужно было толкать — только легонько поддеть коленом. Пройдя несколько шагов, он очутился у парадного. Но нет, входить не будет. Не имеет права. И внезапно заметил, что в комнате горит лампа. В такой глухой час! Неужели проснулась ни свет ни заря? Или, наоборот, до сих пор не ложилась? Постой, постой, ее ли это окно? Ее! Значит, что‑то случилось — нужно непременно разведать, что именно. До слуха донесся легкий скрип дверей. Потом — громкие голоса… Он приник к стене, прячась в черной тени, которую она отбрасывала.

«Кажется, сыщики!»

XIV

В это время Сыргие торопился на встречу с Тудораке Хобоцелом.