Самсон Шляху - Надежный человек

• Название: Надежный человек
• Автор: Самсон Шляху
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Роман
• Год: 1978

Действие романа известного молдавского прозаика Самсона Шляху происходит в годы Великой Отечественной войны в оккупированном фашистами городе. Герои книги — подпольщики, ведущие полную опасностей борьбу. Роман отличается детальной разработкой характеров, психологизмом, постановкой серьезных нравственных проблем.

---

В это время буфетчица принесла вино.

Кыржэ выпил один две кружки подряд. Чтоб оборвать, как сам объяснил, «идиотский, истерический смех», душивший его.

 — Ну и вот… Если умрет Маламуд? — Подражая выговору заключенного, Кыржэ стал картавить. — «Если умрет Маламуд, то Тома Улму останется жить». И только потом я понял, — он стал подводить итог исповеди, уставившись глазами в дно кружки, — хитрец тянул кота за хвост, чтобы выиграть время: еще день–другой и уже некогда будет искать настоящего, который… — Он погрозил кому‑то пальцем.

 — Ну и как… ты укокошил его? — едва не поперхнувшись, спросил Хобоцел.

 — Налей еще, — попросил Кыржэ.

 — Но я не понял, о каком другом идет речь! — Для Тудораке больше не существовало никаких страхов — нужно было узнать все до конца. Конечно, в ответ он мог услышать: «С какой стати суешь нос, куда не просят?» — если не что‑то более грозное…

Однако эксперт только слегка склонил набок голову — чтоб лучше разглядеть лицо кельнера. Он стал пытливо всматриваться в него — потом вместо ответа спросил:

 — Только что, если я не ослышался, ты хотел заказать мититей? Почему ж потом передумал?

Ответил Тудораке не сразу.

 — Сейчас, сейчас… — сказал он без всякого энтузиазма. Потом поднялся со стула, ненадолго отлучился. — Я ведь не знал, захотите ли ужинать.

 — Дело не в том, укокошили его или нет, — вернулся к прерванному разговору Кыржэ. — Неважно даже и то, кого именно укокошили. Дело — в замысле! В лице Маламуда уничтожить Тому Улму — вот что самое главное!

 — Как это? — Кельнер вытянул шею, будто всматриваясь куда‑то в клокочущее тучами небо, откуда из–за далекой кромки виднелось как раз то, что он больше все. го страшился увидеть.

Потом он убежал за ширму и, бросившись к крану подставил голову под струю холодной воды.

 — Так бывает, если хлебнешь лишнего, — извинился он, вернувшись к столу. Но Кыржэ даже не обратил внимания на эти слова, будто и вовсе их не слышал. Более того, сделал вид, что вообще не заметил отсутствия кельнера.

Немного погодя он спросил:

 — Значит, мититей готовят или ты отменил заказ?

 — А… что ты мне сделаешь, если даже отменил? — гримасничая, проговорил Тудораке. — Сам же сказал, что больше не носишь оружие… Один только раз, когда уложил из пистолета троих… — Он делал вид, что хочет как-то выпутаться, на самом же деле пытался вырвать у нею как можно больше подробностей.

 — Подумать только: вся картина — как на ладони! — ни с того ни с сего заговорил эксперт. Взяв в руки карандаш, он стал чертить какие‑то узоры на обложке меню. — Завтра, самое позднее — послезавтра на рассвете, когда обеих барышень вместе с кавалерами… поведут на расстрел, все их бесстрашие, гордость как рукой снимет. Тут уж человек только на одно способен; одно остается: считать минуты, сколько осталось жить. И конечно же вышеназванный… не останется в стороне. Каким‑то образом, а все же даст знать о себе!

Кыржэ наслаждался, все более пьянея и витая в облаках, даже стал размахивать руками — точно дирижер перед оркестром, смакуя сцену, которая должна будет разыграться во время казни…

 — Мне крайне нужно оправдаться перед немцами, — проговорил он сквозь икоту. — Сделать бы очную ставку! Если признает руководителя… даже если он только примерещился ей… то и тогда все будет в порядке! Спасен! — прокричал он, точно плохой трагический актер. — Лишь бы произнесла имя! Имя, ничего более!

 — Буфетчица! Что ж не несут мититеи? — чуть ли не со слезами в голосе прокричал Тудораке, увидев женщину на пороге зала.

 — Уже готовы, можете получить.

Кельнер взял в руки графин и пошел за нею. Однако на полпути передал графин кому‑то из официантов — пусть наполнит вином — и тут же вернулся. Ему, обер-кельнеру, следует стоять у гратара, следить, как подают блюда посетителям… Вскоре он вернулся к столу с деревянной тарелкой на подносе, — красиво разложенные, румяные, остро пахнущие, там красовались мититеи.

Кыржэ торопливо, будто по команде, принялся жевать и довольно скоро покончил с едой, приправляя кусочки мяса красным перцем и заедая «урсом», лепешкой из мамалыги, запеченной с брынзой. Делал это он в полнейшем молчании. И, что могло показаться странным, совсем не глядя на кельнера, делая вид, будто не замечает его… Однако в конце концов он нарушил молчание.

 — Большое спасибо, — ни к кому не обращаясь, проговорил эксперт, затем принялся наводить на столе порядок — отодвинул подальше тарелку, заслонил ее солонкой, бутылочкой с уксусом. Потом даже сделал знак, чтоб ее поскорее убрали, — и тарелка тут же исчезла со стола.

Выполнив пожелание клиента, Тудораке вскоре вернулся — эксперт как будто слегка изменился в лице, однако стал еще болтливее.

 — Большое спасибо, — повторил он машинально и зачем‑то засунул руку за пояс брюк. — Большое спасибо… Что же касается Маламуда, то мне ничуть его не жаль — тоже рыльце в пуху. Столько водил за нос, хитрец, так долго рядился под Тому Улму, что я уже и сам не знал, что думать. И что‑то еще было в этих печальных еврейских глазах…

Кельнер сосредоточенно глядел на дно кружки, затем поднес ее ко рту, пытаясь ухватить губами последние капли вина.

 — Осторожнее, захлебнешься, — заметил Кыржэ с горькой иронией. Затем стал говорить ровным, спокойным, голосом. — Как видно, тебе не по вкусу намеки: конечно, он такой же Тома Улму, как я поп. Но другого выхода не было. Завтра на рассвете будет расстрелян, одним из первых. Пока не дошло до немцев, что он — совсем не тот человек… Хотя старая лиса Кранц, кажется, сообразил. Но более всего виновен сам Маламуд: таким образом держался на допросах, что у меня возникла мысль выдать его за оригинал. Ты тоже здорово мне помог.

Хобоцел застыл с пустой кружкой в руках.

 — Именно тебе я сообщил об аресте Томы Улму, зная, что сведения дойдут куда нужно.

Эксперт по–прежнему не вынимал руки из‑за пояса — она словно компрессом лежала на животе, так как уже некоторое время он испытывал сильную боль.

Там словно раскалывалось что‑то, крошилось, и переносить эту боль становилось все труднее. Наконец он вынул из кармана вторую руку — ту, что никогда не показывал на людях, — и, ухватившись посиневшими пальцами за край стола, стал раскачиваться из стороны в сторону. Однако боль все равно не проходила. Лицо его исказила судорожная гримаса.

 — Прости меня за то, что использовал тебя в качестве передатчика сведений — изменить игру уже было поздно. Возможно, завтра во время расстрела будут присутствовать немцы… Ничего хорошего не приходится ждать от Илоны. Мало я рассчитываю и на Лилиану Дангэт. Барышня… Барышня, однако, должна сыграть главную роль… по установлению личности Улму. В конце концов — обычный спектакль, к тому ж., и Косой попытается разжалобить шефов, возможно даже, заслужит прощение… Теперь это уже не имеет значения. Называй или не называй Тому Улму — все равно это он. Чем ждать пули в лоб от немцев, лучше выдать копию за оригинал…

Он потупил взор.

 — А мититеи были просто замечательные… Давай же… поскорее уведи меня отсюда, как можно дальше… Просто замечательные мититеи… Скорее, скорее, пока еще держусь на ногах! Чтоб не было неприятностей и из‑за моей смерти. От коммунистов — тоже. Сам знаешь их моральные устои! Возьми под руку, вот так… И не беги сломя голову, все равно вся группа сегодня арестована — ничем уже не поможешь… Ты один только и остался на свободе… Но… и… ох… Все! Конец!

XXIX

Никто не мог уснуть.

 — Все это — чистая комедия, ей–богу, — заявил Василе Антонюк, — Наши уже перешли Днепр, быть может, Буг, а эти… Посадили тут, как на сцене, выставили вместо декораций. Сиди и жди, когда кто‑то поднимет занавес.

 — И не говори, — вздохнул Тудораке. — Буг… Выходит, только наш Бык не могут перейти! Хотя бы услышать, как бьют пушки. Но и то не слышно.

 — Услышишь, услышишь, только на том свете… — Лица сейчас трудно было различить — день едва начинался, но кому еще мог принадлежать этот убийственно хмурый голос, если не Гаврилэ Грозану?

 — Извини, дорогой мастер, но твой голос в самом деле слишком замогильный! — снова вздохнул Тудораке. — Если не веришь мне, спроси хоть у Илоны — подтвердит то же самое.

Илона лежала на голом полу, положив голову на какой‑то узелок. Угол, отведенный ей, наименее продувался сквозняками. Она вся оцепенела, была почти в беспамятстве. Рядом сидела Лилиана, ласково, точно на старшую сестру, глядевшая на Илону.

 — Зачем вмешивать Илону, ей сейчас не слишком полезно разговаривать, — пробормотал Гаврилэ. — Когда моя супруга, Катерина Васильевна, ожидала последнего, она тоже не очень… Господи, к чему я все это говорю? Извините…

 — Какой застенчивый наш Гаврилэ, — попытался оправдать слесаря Тудораке. — Что тут, в самом деле, скажешь? Трое ребят, четвертого скоро принесет в клюве аист…