Алексей Щербатов - Из воспоминаний

• Название: Из воспоминаний
• Автор: Алексей Щербатов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Загадочна судьба еще одного человека, прикоснувшегося к катынскому делу - американца Джона ван Влита, который пытался привлечь внимание военной разведки США к этому советскому злодеянию. Полковник Джон ван Влит был взят в плен немцами в Северной Африке и находился в Германии, в лагере для военнопленных. Его вместе с другим американским офицером, Д. Б. Стюартом, немцы возили в Катынь, где в 1943 году продолжались раскопки могил польских офицеров, и он присутствовал при эксгумации трупов. Ван Влит пришел к твердому убеждению, что польские офицеры убиты советскими палачами. В самом конце войны ван Влит с риском для жизни смог выбраться из немецкого лагеря, оказавшегося на территории, занятой советской армией. 5 мая 1945 года он перешел линию фронта и попал в расположение 104-й американской дивизии. При нем находились фотографии раскопанных катынских могил, сделанные в 1943 году. Полковник потребовал, чтобы его немедленно связали с Пентагоном, и был отправлен через Лондон в Вашингтон. Ван Влита принял генерал Биссел, помощник начальника отдела Г2 - военная разведка, которому и был передан большой рапорт о Катыни с фотографиями. Биссел, поместив документы в папку "Совершенно секретно", запретил ван Влиту разглашать информацию о том, что ему стало известно. Прошло пять лет. Политическое положение изменилось, началась "холодная война". В апреле 1950 года ван Влит написал письмо генералу Парксу в Пентагон с просьбой сообщить, где находится его рапорт с фотографиями, переданный в 45-м году генералу Бисселу. Генерал Парке ответил, что найти материалы невозможно, и попросил полковника составить повторное описание. Ван Влит отправил второй отчет. В июне 1950 года началась война в Корее, и 2-я дивизия пехоты, в которой служил ван Влит, отбыла на фронт. Принимавшие участие в войне китайские соединения окружили дивизию ван Влита, он был взят в плен и передан Советам. МГБ не забыло ему участия в катынском деле. Как ни старался его отец-генерал узнать о судьбе сына, все оказалось безрезультатно. По слухам, он содержался в лагерях на острове Врангеля.

Сам я также не выпускал из поля зрения всего, что касалось Катыни и Смоленского архива. После многих лет изысканий в США и в Германии получил сведения о том, что немалая часть архивных документов, содержащая, в частности, дела о похищении генералов Кутепова и Миллера, большое количество дел с биографиями чекистов были возвращены СССР в 1949-50 годах. Это было сделано под давлением охотника за нацистами С. Визенталя, которому в обмен предоставили возможность получать информацию о нацистах из советских, польских и восточногерманских архивов. Но это было потом, а пока...

Примерно через неделю после моего сообщения об архиве, меня вызвал к себе майор Леви, возглавлявший эту работу. Он неприятно-холодно сказал:

- Я знаю, что в этих архивах есть сведения о вашей семье, что вы интересовались документами.

- Да.

- Так вот, не забудьте, что мы являемся союзниками Сталина, а не царского правительства. Я хочу, чтобы вас заменили. Вы будете отправлены в другое место.

Он не мог знать, что и под правительством Сталина осталась часть моей семьи, но мне не захотелось вдаваться в подробности. Дело в том, что две сестры из расстрелянной семьи Щербатовых, Татьяна и Елизавета, смогли спастись. Татьяна уехала в Петроград. Ей помогли друзья сестры ее деда Щербатова, знаменитой графини Уваровой, археолога, имевшей высокий престиж в России. Муж графини, урожденной Щербатовой, граф Уваров был также известным археологом, специалистом по скифским захоронениям. Многие курганы были найдены этой супружеской четой. Уваров к этому времени умер, графиня уехала в Югославию. Татьяне в Петрограде помогли хорошие знакомые Уваровых, просто добрые люди. Татьяна прекрасно рисовала, они отправили ее в Грузию, в Тифлис. Она закончила там школу и стала знаменитой художницей-реставратором. Срисовывала уникальные грузинские фрески, украшавшие православные храмы, которые сохранились в горах с 8-9 веков до прихода арабов. Теперь там мусульманская Чечня. У меня есть журнал "Пари Матч", посвященный ее творчеству и истории жизни. Она считается единственным в России специалистом по грузинским фрескам. Татьяна, несомненно, проделала колоссальную историческую работу. Большая часть рисунков находилась в Тифлисском музее, и многое погибло в 1990-91 годах во время пожара, в период беспорядков в Грузии при разделе СССР. После этого в 92-93 годах она вернулась в Москву, купила в Подмосковье домик, там и живет. Я с ней виделся всего один раз в 91-м, когда приезжал в Москву. Татьяна специально подъехала для встречи. Очень милая и умная, о Смоленске говорить не хотела: "Не будем об этом. Я столько перестрадала". Материально ей помогали из Франции, там для нее были оставлены деньги. Мои тети - Мэри и Анюта (Голицына), урожденные Щербатовы, умерли. Но до революции бабушка Щербатова, мать отца, имела одну из знаменитых диадем императрицы Жозефины, жены Наполеона Бонапарта. В 1914 году диадему, после реставрации, продали. Две сестры унаследовали деньги. Анюта вложила какую-то сумму в участок земли на юге Франции, около Канн. Эта собственность фактически принадлежит Татьяне и Елизавете. Елизавету я видел только в детстве, в 6 лет. Знаю, что она, расставшись с Татьяной, бежала в Сибирь и занималась преподаванием английского языка в Красноярске, умерла там же, и очень рано. Татьяне сейчас должно быть около 96 лет. Она была замужем за Ковалевским, бывшим в начале 30-х годов студентом Петербургского лицея. Его расстреляли через несколько лет. От этого брака остались дочь и сын. Дочь, известный в Москве профессор истории. Я видел ее в Бельгии, когда она приезжала навестить моих сестер, Ольгу и Анну, которые, в основном, и поддерживали с ней связь. Она мне показалась интересным собеседником, грамотным историком, умной, но несколько экзальтированной женщиной. А с сыном ее, довольно милым мальчиком, но похожим на длинноволосого хиппи, я не смог найти общего языка. Ему сейчас около 40 лет, наверное изменился, превратившись в элегантного молодого человека. Может быть, я отнесся к нему несколько предвзято? Сам не был ангелом в детстве. Недавно, разбирая старые бумаги, нашел свое письмо, отправленное из Константинополя "дорогой тете Анюте". Очень удивился своей смышлености. Я привожу этот забавный документ. С другой стороны, из написанного ясно, какой отзывчивой, доброй и всегда готовой помочь была сестра моего отца. Совсем не отличалась от нее по характеру и тетя Мэри. Поэтому члены моей семьи были спокойны за Татьяну и Елизавету, уверенные, что они в хорошем материальном положении.

Тетю Мэри я встречал в последний раз в Зальцбурге, летом 45-го года. Я узнал, что тетушка живет в Австрии, в доме кузена, графа Франца фон Ревертера, и решил сделать ей сюрприз, навестить. Прихватив продукты из 22-го корпуса, я сел в "джип" и через три часа постучал в ее дверь. Не знаю, кто из нас больше испугался: она или я от ее испуга, случившегося при виде меня в форме. Тетя решила, что за ней пришли из НКВД или СМЕРШа и спросила: "Кто вы такой? Вы за мной?" От страха и за давностью времени она меня не узнала. Не удивительно: последняя наша встреча состоялась в Петербурге 1917 года в доме дедушки на Сергиевской улице. Столько лет прошло. Я растерялся и почти закричал: "Тетя Мэри, я твой племянник Алексей, сын Анны и Павла". Она мгновенно затихла, недоверчиво всмотрелась в лицо, наконец обняла меня и заплакала. Через несколько минут моя милая родственница успокоилась, мы вошли в комнату, поставили чайник, и сразу возникла атмосфера домашнего уюта. Тетя по моей просьбе начала рассказывать о своих скитаниях. Младшая сестра отца, замуж она не вышла и в послереволюционный период жила в Тернах, в имении моего деда, князя Бориса Сергеевича Щербатова. Он уехал на Кавказ, в Ессентуки, где, по всей вероятности, в 23-24 году умер. Когда дом его в 1919 году большеви ки сожгли, тетя Мэри переехала в Киев, сумев спасти единственный предмет из уничтоженного дома - икону Казанской Божьей Матери. В столице Украины она провела все годы гражданской войны, НЭПа и Второй мировой. В 37-м тетю неожиданно арестовали. Она навсегда запомнила имя главного чекиста, допрашивавшего ее - Мануильский. Был он из города Сумы Харьковской области. Диалог тетя Мэри воспроизводила, волнуясь и заикаясь:

- Как вас зовут?

- Княжна Щербатова.

- Вы дочь Бориса Щербатова, предводителя Дворянства Харьковской губернии?

- Да.

- Не понимаю, почему вы еще не арестованы? Я позабочусь, чтобы ошибку исправили. Пока идите.

В полушоковом состоянии тетя Мэри отправилась домой. Единственное, на что она была способна, - помолиться иконе Казанской Божьей Матери, которая переходила в нашей семье по наследству, начиная с 16 века. Так и просидела всю ночь, а утром, готовая к худшему, случайно узнала, что Мануильский умер этой же ночью от инфаркта. Тогда смерть чекиста показалось ей Божьим знамением. А теперь мы оба подумали, что он мог бы не отпускать ее, посадить, расстрелять. А вдруг дал шанс скрыться? Может быть, как Леон Дуй, старался помочь, кому был в силах, и сердце не выдержало? Хотелось верить в хорошее и ей, и мне. Мы некоторое время постояли возле нашей иконы, я коснулся рукой красивой ризы. Ее изготовили позднее, в эпоху Екатерины Великой. Хорошо, что тетя Мэри взяла ее с собой в 42-м году, когда немцы заняли Киев и она переезжала в Австрию. Я, тем не менее, посоветовал ей выбираться из Зальцбурга, лучше всего к своей сестре Анюте в Канны, поскольку в Австрии стало неспокойно: шла активная охота за эмигрантами, а советская разведка, надо отдать должное, делала свое дело быстро и эффективно. К сожалению, денег при мне практически не было, лишь двадцать долларов, выигранные накануне в покер. У меня в это время вообще наличных почти не водилось: ежемесячную зарплату, что-то около 200 долларов, большинство военнослужащих, и я в том числе, отсылали домой. И все-таки для тети на тот момент это было неплохим подспорьем. Мы расстались, вскоре мне стало известно, что тетя Мэри, вняв моим советам, уехала к тете Анюте, после смерти которой в 60-х годах, поселилась в Брюсселе, у моей сестры Елены Виттук. Когда весной 1979 года Елена умерла, я получил простую бандероль из Брюсселя, и не сразу открыл, уверенный, что там какие-нибудь старые бумаги. Каково же было мое удивление, когда в полуразвалившейся коробке я увидел дорогую семейную икону, с которой попрощался в Зальцбурге 45-го года. Никто не украл ее, по-видимому оттого, что она никак не была оценена. Я люблю эту икону, что всегда стоит в моем изголовье как память о моей дорогой тете.