Дмитрий Щербинин - Падаль

• Название: Падаль
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Не надо, ничего не надо. Помолись господу, папенька. Сходи в нашу церковь разрушенную и там у ликов древних встань на колени и душою помолись усердно... Там ты лекарство и найдешь.

"Что - это дочь моя семилетняя сказала? Разве же могла она так сказать, да и рот у нее не открывался, да вон она и спит... так я же видел ее с открытыми глазами... глаза то ангела были... неужто привиделось только нет, все ясно видел... В церковь... нет, что за глупость - только время терять, это ведь сказки все про бога то; мне уж раз ночью под звездами привиделось такое, теперь жалею - тогда надо было этой "жерди" глотку перерезать... Да если бы был бог, разве он допустил бы такое, да ему стоило бы только пальцем махнуть и всего этого безумия не стало бы... А что же я так часто поминаю его... Нет - все бред. Сегодня же я совершу это... Непременно хоть одной твари глотку перережу, докажу всем, что все еще боец я!"

Спустя несколько часов он, опустив плечи, брел среди покрытых копотью войны, болезненно стонущих машин и танков. Где-то совсем уже близко за городом ухало, часто сотрясали землю громкие разрывы... Он сжимал в кармане тот самый, отброшенный им в далекую звездную ночь ножик. Как казалось ему с той памятной ночи небесная глубина все время была скрыта холодной грязной занавесью и если занавесь эта и прорывалась где-то, так совсем ненадолго и у самого горизонта.

Быть может, и было солнце, и свет звезд в эти дни, да он их не видел. Не мог больше вырваться он из маленького, клубящегося в кровавой пыли мирка...

Вот и теперь, весь мир сжался для него в узкий, орошенный кровью коридор, железные изукрашенные погнутыми крестами стены которого двигались в зыбком, леденящем кожу мареве, отплывали назад. И между этих стен шевелились, заходясь часто руганью раздраженные безликие существа и Иван без конца твердил про себя:

"Вот они эти ничтожества, подонки разрушившие мой мир. Гонимые великой силой они бегут поджав хвосты. Испуганы теперь, следы свои заметают, пытаются скрыть сотворенное; да не скрыть теперь - нет! Ведь среди этих раздраженных, думающих о том как бы только поскорей ноги унести есть ведь и те, кто прибивали тогда солдата к забору! И те кто другого штыками кололи и женщину и младенца..."

Он увидел какого-то, по-видимому, отбившегося в общий суматохе от своей части солдата. Он, как и Иван, вжав голову в плечи брел по обочине дороги. По его неровной походке видно было, что он очень устал, шел издалека и, быть может, был ранен, но из-за грязи этого точно было не понять.

- Вот он, - от волнения заговорил вслух Иван, - этого то подонка я сейчас и прирежу. Точно это он был тогда во дворе - помню, как он смеялся, когда гвоздь нашему солдату в руку вбивал! - так с гневом, голосом совершенно безумным выкрикивал он и плотная слюна стекала из его рта. И он действительно убедил себя что этот безликий, уставший солдат был тогда во дворе больницы - он хотел себя убедить, представить этого солдата полным злодеем - чтобы вымести на нем всю накопившуюся за адские месяцы ярость.

Быстрым шагом он подошел к нему и прошипел:

- Эй ты, посмотри на меня, узнаешь?

Солдат, не осознавая, что это к нему обращаются, шел дальше. Тогда Иван схватил его за плечо.

- Что, не понимаешь меня, фашист проклятый? Не понимаешь, да?

Солдат вскинул голову и усталыми, сонными глазами заскользил по лицу Ивана - совсем еще мальчишка, усы только пробиваются над верхней, припухлой губой, худющий, бледный, с огромными синяками под глазами.

- Не понимаешь меня, да? Ну и хорошо! Но вот это ты должен понять - это то все понимают! - он достал из кармана несколько дней назад "взятую" у "карапуза" маленькую бутыль с водкой. При этом совершенно не понимая, что он делает из другого кармана он выхватил и нож.

В его замыслы входило отвести его в какой-нибудь закуток, подальше от дороги, напоить там этой водкой и затем совершить задуманное. Но даже ночью в наполненном тишиной сарае (отступая немцы перерезали всю живность), когда он обдумывал этот свой незамысловатый план, мысли его летели беспорядочно, срывались панически из стороны в стороны, дрожали, как и зыбкий осенний воздух. Теперь же он совершенно не понимал, что делает; словно бы в его тело вселился демон, он уже не мог остановиться...

Бутылка выпала и, булькнув в луже, была смята, размолота в острую пыль оглушительно дребезжащей, горой живого железа, которая двигалась с ними рядом.

Сжимавшая нож, рука Ивана дернулась вперед...

Солдат, все еще не понимая, что происходит, все еще находясь в своем маленьком мирке, в котором передвигал он ногами и, как казалось ему, стоял на месте - почувствовал, как острая боль ворвалась в его живот - именно туда нанес Иван первый удар. И он не закричал, чем непременно привлек бы внимание, а отшатнулся от этой боли назад. Его сознание уже было замутнено и ему чудилось, что там позади стоит мягкая кровать, на которой он сможет спать долго, долго... мягкая, со взбитыми подушками кровать...

Но позади него был почти двух метровых подорожный ров, и оступившись он, так и незамеченный никем рухнул в него. Иван скатился следом.

Там, на дне рва, в грязи они сцепились - солдат, пробужденный наконец нестерпимой болью, и рычащий от ярости Иван. Истекающий кровью солдат по прежнему не издавал ни звука - он забыл, что у него есть рот, ибо слишком долго он прибывал в одиночестве... Иван неудачно упал на дно оврага, он вывихнул руки и выронил нож и теперь сжимал со всей силы дрожащие руки на шее солдата. Тот же, вырываясь, раздирал его лицо давно не стриженными ногтями, все норовил выцарапать Ивану глаза.

Земля задрожала толи от холода, толи от боли за своих детей, а спустя несколько мгновений задрожало в морозном воздухе эхо ближнего взрыва. Это где-то под самым Цветаевым бомбили отступающих с самолетов...

Все покрытые грязью, они были похожи на каких-то болотных чудовищ; они барахтались в этой вязкой жижи и со стороны (если бы кто-нибудь мог их видеть со стороны), не различить было где Иван, а где солдат.

Но Иван видел лицо своего противника, оно с каждым мгновеньем становилось все более уродливым, и оттого ярость в нем, пульсируя, восходила до немыслимых пределов.

Он вдавливал свои большие пальцы все глубже и глубже в плоть, до тех пор пока шея не затрещала и не размялась как пластилин под его пальцами. Тогда изо рта этого безымянного солдата сильным потоком хлынула кровь, и, смешавшись с грязью, превратило это юношеское лицо в нечто подобное тем кускам изуродованной плоти, которые видел Иван во дворе тюрьмы.

Иван, в виде куска окровавленной бесформенной грязи отвалился от другого дрожащего, истекающего кровью куска грязи, развалился в ледяной жиже, на дне оврага. Только его голова, впечатавшаяся в мерзлую стенку возвышалась над жижей.

"Ну вот и сделал. Убил. Что легче стало?..."

- Ха-ха-ха! - он засмеялся пронзительным безумным смехом, - Нет ведь: только сильнее теперь мука тебе, убийца! Теперь я пал еще ниже, господи, да есть ли конец этому падению...

И он дернулся к массе, едва поднимающейся над жижей. Обмороженные пальцы совсем не слушались его, не гнулись, а, казалось, ломались с костным треском при каждом движенье... Он не мог сделать то, что он хотел сделать расстегнуть пуговицу на погруженном в жижу кармане мертвого, но он ДОЛЖЕН был это сделать, а иначе, от нестерпимой душевной боли, он бы стал рвать зубами самого себя. И он, чувствуя как ледяной холод постепенно пронизывает его тысячами тоненьких ветвистых игл, вновь и вновь пытался расстегнуть карман; вцепился потом в него зубами, оторвал пуговицу и тогда, достал то, что там было... Он был уверен, что найдет там это и он не ошибся...

Он, готовый к смерти, откинулся обратно к жесткому срезу промерзшей земли держа в белых, промерзших руках, грязную промокшую фотокарточку...

То ли ранняя ноябрьская ночь близилась, толи его глаза наливались тьмой, а скорее и то и другое вместе, но мир для него стал совсем тусклым и мертвым. От земли его голове передавалась дрожь, но грохот железа слышался теперь размытым и невнятным, долетающим издалека.

Он смотрел на фотографию и видел там молодую девушку, которая любила, задушенного Иваном парня... Фотография давно уже разъехалась и шлепнулась с мягким хлопком в жижу, но Иван все еще видел ее и держал, в своем воображение перед глазами. Девушка задвигалась, налилась цветами, чему Иван совсем не удивился; по щеке ее покатилась слеза, а за спиной зажил, задвигался огромный, просторный и светлый мир.

- Здравствуй Иван, - негромко и печально проговорила она, а по щекам ее катились полные боли слезы.

- Здравствуйте, барышня, - отвечал Иван и встал перед ней на колени. Он по-прежнему чувствовал боль, но в тоже время ему было и легко, ничто не давило его, в голове было ясно; а тела словно бы и не было - в любое мгновенье мог он взмыть к небу.

- Какой красивый мир, не правда ли? - тихим, нежным голосом спросила барышня и чуть повернула голову в сторону колосящихся у самого далекого горизонта полей. Засмеялись дети: маленькие девочки и мальчики одетые в красивые летние одежды. Они играли у озерной глади и на полных густых теней парковых дорожках.