Андрей Щупов - Бродяга

• Название: Бродяга
• Автор: Андрей Щупов
• Жанр: Научная Фантастика

---

всей видимости, хозяин кабинета пытался стирать надпись ластиком, но терпения хватило лишь на нижнюю подпись, где ранее значилось: "Сенека Маркус Аннус". Такие вот, братцы, пироги! Бунтари порой заводились и в затхлом пруду института. Подобно пескарикам в случайной лесной луже. Должно быть, перелетные птицы заносили их издалека -- с вольных озер, морей и океанов. Но действовали они все равно скрытно, по-хулигански. Как партизаны.

Покинув кабинет, первым делом Евгений Захарович прошел в курилку и, привычно стрельнув папироску, пристроился на подоконнике. Народу как всегда хватало, говорили густо и рассыпчато.

-- ..значит, ноготком ей по шарабану -- раз! Селедке, значит. Что, мол, будем и дальше глазки строить?

-- Ха, ха!..

-- ..и тоже ничего. Крепкий такой парнишка. Вроде Стивенсона. Врежет, будь здоров! Наверняка на тренажерах качается. Боксеры такими не бывают...

Из никотинного облака выплыл лаборант-очкарик, костлявый, с отрешенным лицом гения. Кому-то из завлабов он чинил видеоприставку. Чинил уже вторую неделю, и ничего не выходило. Сходу чиркнув по стене спичкой, очкарик окутался клубами дыма.

-- Не запускается, гнида! -- пожаловался он. -- Никак синхрона не могу добиться.

Кто-то тут же радостно откликнулся:

-- А я тебе сразу говорил, что не пойдет. Схема-то -- наша! Еще на той неделе говорил!

-- Элементарно! Впаять пару емкостишек -- и заработает.

-- Да впаивали уже!

-- Значит, мало впаивали. Это ж барахло, не схема! С ней только так и надо. От пикушек к нанам и далее.

-- ..и тоже крепышок такой. Растяжечка, как у гимнасточки! Интересно бы столкнуть его со Шварцнеггером. Машутся-то оба, будь здоров...

-- .. Я вот про голову долго не понимал.

-- Про какую еще голову?

-- Да Ильича нашего. Всюду же писали -- большеголовый, да большелобый. А я с сопляком своим в мавзолей как-то сходил, -- сын вышел оттуда и спрашивает: чего, мол, у дяди голова такая маленькая, представляешь? Вслух спрашивает, паршивец! А рядом мильтон стоит, зырит, как чекист последний.

-- А ты ему затрещину! Ишь, расчирикался!

-- Так ведь потом где-то писали. Про мозг и так далее. Дескать, меньше даже, чем у женщины. У Тургенева -- у того аж раза в четыре больше, а у него меньше...

-- Значит, читаешь какую-нибудь ерунду. Цэйрушники для дурачков печатают, а ты веришь.

-- Так "Огонек" же!

-- А я говорю: пропаганда!..

-- ..Нет, серьезно! Чего смеешься? Я их так и делю: ленинградки-аристократочки, ростовские девочки и, значит, амурские красавицы. Так сказать, три совершенно различных генотипа.

-- Гено -- что?

-- Да ерунда это все! Вы лучше на усы глядите. Я вам точно говорю, если попадется какая усатая, наперед знайте -- если не задушит, так замучит до посинения! Нимфоманки -- они все усатые...

-- А Горыныч наш, представлете, обе своих ибээмки списать умудрился. Дескать, устарели морально, износились и поломались. Людка рассказывала, обе машины у него теперь дома пылятся. Главное, он работать-то на них не умеет, а упер, старый хрен!

-- Это что, он стенку главбуховскую хотел списать. Губешки, что твои ворота, раскатал! Внаглую пришел к заму с бумажками под списание. Зама чуть кондратий не хватил от такого нахальства.

-- В самом деле охамел. Я такие вещи -- как делаю? Спокойно беру на вахте ключ от черного хода, нагружаю чего надо в сумки и выношу. А он, гад, списывать вздумал!

-- Точно! Воруй, но честно!

-- Вот и я толкую!..

Евгений Захарович ущипнул себя за ухо, яростно растер лоб. Скука -- слово на букву "С", огромное и тошное. Закусив папиросу на блатной манер, попеременно щуря то правый, то левый глаз, Евгений Захарович сунулся в отдел смежников. Совсем как на стендах, справа и слева высилась настраиваемая аппаратура -моргающие глазки светодиодов, кнопки "микриков", рычажки, тумблеры, торчащие наружу платы удлинителей. Гудели мощные трансформаторы, и с пробниками в руках, точно художники с карандашами, вдоль стенда прохаживались хмурые настройщики.

-- Здесь тест не проходит, а тут вместо синусоиды -- пила какая-то.

-- Фильтры надо смотреть!

-- Смотрели уже! Пять раз.

-- В шестой посмотрите!..

Стоящие рядом с мастером лаборанты улучили подходящий момент и одновременно зевнули -- торопливо и все ж таки с несомненной сладостью, выжав из глаз мелкие, как семечки, слезы. Хмыкнув, Евгений Захарович затянулся беломориной покрепче и, зайдя за стенд пустил дымную струю в щель между лохматыми от проводов субблоками.

-- Степан Степаныч, смотрите!..

-- Что за черт! Быстро отключай питание!

С той стороны стенда произошло тревожное шевеление. Лаборанты враз прекратили зевать, стремглав бросились к тумблерам. Евгений Захарович на цыпочках ретировался обратно в коридор. Диверсия прошла незаметно. В подобных фокусах и розыгрышах они все тут поднаторели. Ассы, мастера и профи. Каждый второй мог бы стать сэнсеем по хохмам. А иначе было нельзя! Не пошалишь -- не выживешь. Тоска сгложет до мяса, до костей...

Швырнув папиросу в набитую с бугром урну и протерев глаза, Евгений Захарович проследовал в родную лабораторию. В гости. Кабинет начальника ему выделили только на время работы с проспектом, но работа затягивалась, и, заглядывая в лабораторию, он все чаще начинал ощущать себя человеком залетным, оказавшимся здесь случайно.

Играло радио, в отгороженном тумбочками углу -- маленьком женском государстве, дамы пили чай с пряниками и кексом. На мужской территории, на столах, обугленными окурками дымили брошенные паяльники, угрюмо стояли полуразобранные приемники и телевизоры. Телевизоры были какие-то до мелочей одинаковые, кряжистые, больше похожие на серванты и шкафы. В скучном одиночестве очкарик щелкал рукоятками осциллографа, сосредоточенно тычась в расцвеченную проводами схему. Хрупкая спина его нервно подрагивала, лицо выразительно морщилось. Евгений Захарович поймал

себя на мысли, что стоять и смотреть на работающего человека удивительно приятно. Еще бы прилечь, да подпереть голову ладошкой...

По институту разнеслись далекие удары. Кто-то опять ремонтировал мебель. Сколько помнил себя Евгений Захарович, в институте постоянно чинили мебель. Гвоздями, шурупами, казеином, эпоксидной смолой и обыкновенной проволокой. Свинченные и склеенные столы и стулья держались неделю или две, а затем начинали постепенно чахнуть. Раскачиваясь на ревматических ногах, они теряли с грохотом одну за другой составные части и в конце концов бессовестно разваливались, оставляя хозяев с носом. Такая уж это была мебель, и сбей ее хоть стальными уголками, Евгений Захар

ович не сомневался, -- все повторилось бы в точности и в том же порядке.

Посмеивась, в лабораторию грузно вошел Васильич, любитель чешского и жигулевского пива, отец троих детей, заядлый горе-рыболов. Продолжая начатый в коридоре разговор, он почему-то обратился к ним.

-- Так что не надо, ребятки! Фортран, Ассемблер -- все это чепуха! Десять-пятнадцать лет, и всем вашим языкам придет форменная хана. Как и этой опилочной мебели. Ты, Женек, как считаешь?

Евгений Захарович пожал плечами. Ему было все равно. Очкарик же, оторвавшись от загаженных канифолью плат, глубокомысленно потер лоб.

-- Ну, положим, мебель испустит дух раньше.

-- Согласен, -- Васильич с готовностью хохотнул.

-- О чем говорим? Чему хохочем? -- в лабораторию гуртом возвращались курильщики. Дверь со скрипом заходила туда-сюда, пропуская степенных и кряжистых лаборантов. Евгению Захаровичу показалось, что она устало зевает.

-- Спорим, кто проживет дольше -- машинные языки или мебель.

-- Кто пива не пьет, долго не живет, -- многозначительно произнес некто.

-- Вот и я говорю: пивка бы! -- шаркающим шагом, последним обеспокоив дверь, в лабораторию вошел длинный, как жердь, Паша.

-- Кто за пивко, па-пра-ашу поднять и опустить!

-- Пивко -- это неплохо, -- подтвердил Васильич.

-- Вот и проголосовали! -- Паша крутанулся на месте и, отыскав зорким глазом укрывшегося за телевизорами студента-практиканта, по-сержантски гаркнул: -- Слышал Лешик?.. А если слышал, сумку в зубы -- и в центр!

-- Ящичек! -- заорали из коридора.

-- Ага, может, два?

-- Не рассуждать, курсант!

Лешик красноречиво похлопал себя по карманам.

-- Тогда, мены, гоните бабки. И лучше в долларах.

-- Ничего, карбованцами возьмешь.

"Мены" послушно зашарили по кошелькам. Из коридора потянулись измученные жарой курильщики. В числе прочих Евгений Захарович сунул в исчерканную чернилами ладонь зажеванную трешку. Поучаствовав в важном, поплелся обратно в кабинет. Сенека уверял, что быть добрым -- просто. Надо только этого крепко захотеть. Хлебнувший пива добреет на глазах. Значит... Значит, хотеть пива -все равно что хотеть быть добрым. Стало быть, через час или два все они тут станут добрыми. Целый отдел добряков...

Прежде чем сесть за стол, он придвинул к себе телефонный аппарат и, барабаня по клавишам, набрал номер особой засекреченной лаборатории института. Откликнулся знакомый голос, и не называя имен, Евгений Захарович рассеянным тоном поинтересовался ходом ЭКСПЕРИМЕНТА. Ответили с привычной уклончивостью, с должной долей тумана. Таких ответов Евгений Захарович не любил. Сказав: "Эх, ты, а еще друг!..", он положил трубку. Рассеянным щелчком сбил со стола проволочную скрепку.