Исаак Зингер - Последняя любовь

• Название: Последняя любовь
• Автор: Исаак Зингер
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7516-0438-5

Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.

Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.

Исаак Башевис Зингер

Зингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.

«Вашингтон пост»

Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.

В оформлении использован фрагмент картины М. Шагала «Голубые любовники»

---

Сейчас в своем халатике, расшитом цветами, и тапочках с помпонами она была похожа на японку. Все, что имело отношение к Лене, было маленьким, изящным и аккуратным. Марку она напоминала фарфоровую куколку с витрины антикварного магазина.

— Лена, я ухожу.

— А? Ладно.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Хотя день только начинался, ее губы уже были ярко накрашены. На длинных заостренных ногтях поблескивал свежий лак. Завтрак в точности соответствовал рекомендации врача: яйцо, ломтик хлеба и чашечка черного кофе. Регулярно по нескольку раз в день Лена взвешивалась. Стоило ей прибавить хотя бы четверть фунта, немедленно принимались надлежащие меры. Ее день обычно состоял из чтения модных журналов, посещения модисток, портних и парикмахера Станислава. Время от времени она совершала прогулку по Маршалковской, не пропуская при этом ни одного магазина. Она всегда была начеку — от ее внимания не могла ускользнуть ни одна безделушка. Смысл всех этих покупок Марку был не доступен. К чему, например, нужны бесчисленные бусы из искусственного жемчуга всех цветов и оттенков, инкрустированная музыкальная шкатулка из слоновой кости, играющая «Доброе утро», или экстравагантные серьги, браслеты и цепочки, которые можно надеть разве что на маскарад?

Марк Мейтельс давно уже понял, что Лена все еще ребенок, правда не умеющий по-детски радоваться, — избалованная, злая девчонка, готовая в любую минуту надуться, стоит хоть в чем-нибудь ей отказать. «Ошибка, роковая ошибка», — в сотый раз твердил про себя Марк. Но развестись с такой женщиной тоже было невозможно. Она сляжет, а ее мать поднимет страшный шум. В конце концов он кое-как приспособился к ее капризам. В квартире всегда был идеальный порядок. Стася боялась Лены и выполняла все ее распоряжения. Полы сияли, пыль с мебели стирали ежедневно. Сама не ударяя пальцем о палец, Лена вела хозяйство с чрезвычайной строгостью. К счастью, Стася была девушкой выносливой и покладистой. Она работала с шести тридцати утра до позднего вечера, а выходной брала только раз в две недели по воскресеньям — чтобы сходить в церковь, а может, встретиться с кем-нибудь из своих ухажеров.

Марк Мейтельс был высокий статный мужчина лет сорока с небольшим. Работал он учителем физики и математики в частной женской гимназии. Но на одну зарплату не проживешь — Марку приходилось еще писать учебники для польских школ. Эти учебники неизменно получали хвалебные отзывы, регулярно публиковавшиеся в педагогических журналах. Когда-то Марк Мейтельс служил офицером в Легионе Пилсудского и во время польско-большевистской войны был награжден медалью за отвагу. Он принадлежал к тем редким людям, которые добиваются блестящих успехов во всем, за что бы ни взялись. Он знал несколько языков, играл на рояле, великолепно ездил на лошади и обладал репутацией одного из лучших учителей в Варшаве. Его ученицы были от него без ума, но он не позволял себе даже малейшей нескромности. Что-то военное чувствовалось в его осанке и во всей манере держаться. Он был немногословен и четок, равно вежлив с администрацией гимназии и с гимназистками.

Его главное достоинство как преподавателя заключалось в том, что он умел объяснить алгебраическую формулу или геометрическую теорему девочкам, лишенным каких бы то ни было способностей к математике. Его часто приглашали на работу в другие учебные заведения, но он оставался верен той гимназии, в которой началась его учительская карьера.

Прежде чем выйти из дома, Марк осмотрел себя в зеркале, висевшем в прихожей. Пальто было пригнано точно по его стройной фигуре; галстук, шляпа — все сидело идеально. У Марка было узкое лицо, длинный нос, полные губы, заостренный подбородок, темные брови и большие черные глаза. Его взгляд был взглядом собранного и серьезного человека, который знает, как себя следует вести, и обладает достаточной внутренней силой, чтобы оставаться последовательным. Знакомые Марка, и мужчины, и женщины — все из учительской среды, — говорили о нем с восхищением. Марк Мейтельс жил согласно принципам, которые исповедовал, никогда не выходил из себя, никогда не сплетничал, и не участвовал ни в каких интригах. После стаканчика-другого на вечеринке он мог сделаться немного саркастичным, но и тогда его не покидало врожденное чувство такта.

Но его женитьба, бесспорно, была неудачной. Да, конечно, теща Марка обладала немалым состоянием и когда-нибудь оно перейдет к нему, но пока она была бодра, да еще и скупа в придачу. А ситуация в Польше в начале тридцатых годов не позволяла загадывать слишком далеко.

Марк Мейтельс без труда мог бы завести роман на стороне, но, насколько можно было судить, оставался верен своей законной жене. Все понимали, что жизнь с Леной не доставляет ему ни физического, ни духовного удовлетворения. Однажды в минуту слабости он признался в этом ближайшему другу, и «тайна» мгновенно распространилась. Чтобы дать хоть какой-то выход скапливающейся в нем энергии, Марк предпринимал долгие прогулки. Летом он плавал в Висле, а перед сном поднимал гантели и делал холодные растирания Это приводило к бесконечным скандалам с Леной, обвинявшей его в том, что он заливает пол в ванной и устраивает беспорядок в кабинете.

Надо сказать, что Лена была не только его прямой противоположностью, но и непримиримым оппонентом. Стоило ему похвалить какую-нибудь книгу, она обязательно находила в ней множество недостатков. Если ему нравился спектакль, она заставляла его уйти до начала второго акта. Лена ненавидела математику, физику и вообще все, связанное с наукой. Она читала популярные тогда романы Декобра и Маргерита. Ей нравились сентиментальные мелодрамы. Слабым высоким голоском она напевала популярные арии из мюзикла «Qui pro quo» и других развлекательных пьесок. Она часто требовала, чтобы Стася готовила блюда, которых Марк терпеть не мог: бульон, который нужно было потягивать из маленькой чашечки, пирожные, густо набитые кремом, какао с неимоверным количеством сахара. После обеда Марку всегда хотелось есть. Во время своих долгих вечерних прогулок через Пражский мост до Пелковизны или мимо Мокотова по пути в Вилянов он часто покупал буханку ржаного хлеба или пакет яблок.

Особенно ярко Ленина самовлюбленность проявлялась в спальне. Она не позволяла Марку прикасаться к ней в течение нескольких дней до и после месячных. Ей не нравились разговоры в постели, и она всякий раз зажимала ему ладошкой рот, когда, с ее точки зрения, он говорил что-нибудь неэстетичное. Прежде чем лечь, она проводила около часа перед зеркалом, проделывая разнообразные эксперименты со своими волосами, умащая себя всевозможными кремами, мазями и духами. Лена часто говорила, что в половом акте есть что-то грязное и звериное. Требовала, чтобы Марк проделывал все как можно быстрее, и жаловалась, что ей больно. Если браки вправду заключаются на небесах, часто думал Марк, кто-то либо жестоко ошибся, либо сыграл с ними злую шутку.

2

Марк Мейтельс всегда выходил из дому заблаговременно и шел на работу пешком. Он не любил набитых трамваев, и ему хотелось размять ноги перед уроками.

Странно! Он родился и вырос в Варшаве, а город оставался ему чужим. У него практически не было знакомых поляков. Хотя евреи жили в Польше уже восемь веков, их отделяла от поляков пропасть. И время здесь было бессильно. Но не одни поляки, евреи тоже казались Марку чужими, и не только набожные в своих шляпах и лапсердаках, но и светские. Отец Марка Мейтельса, ассимилированный еврей, архитектор, либерал и атеист, не дал сыну никакого религиозного образования. С детства Марк слышал множество язвительных замечаний о хасидах и их рабби, об их безнравственности и фанатизме, но то, во что они собственно веруют, так и осталось для него загадкой. После Первой мировой войны значительно усилился еврейский национализм. Появилась декларация Бельфура, и многие халуцим уплыли в Палестину. В гимназии, где он преподавал, стало больше уроков иврита, но Марка не привлекали ни иудаизм, ни Палестина, полузаброшенная пустынная азиатская земля. Еще большее отвращение он испытывал к евреям-коммунистам с их демонстрациями.

Его отец не имел бы никаких возражений, если бы он крестился, но Марка не привлекало христианство. Ассимилированные евреи в Варшаве называли себя поляками Моисеевой веры, а Марк верил только в одно: в научно установленные факты.

После восстания Пилсудского 1926 года многие из бывших товарищей Марка по Легиону получили высокие воинские звания и важные министерские посты. Марк Мейтельс отдалился от них и не посещал их вечеринок. Там было слишком много бахвальства, и к тому же многие из них сделались антисемитами. Газеты, даже полуофициальная «Газета Польска», печатали выпады против евреев. В Германии нацистская партия пополнялась все новыми и новыми сторонниками. В Советской России арестовывали Троцкистов и угоняли в Сибирь миллионы так называемых кулаков.