Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

• Название: Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
• Автор: Сэмюэл Блэк
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69160-9

1502 год. Благословенная земля Италии, колыбель Высокого Возрождения, сотрясается в конвульсиях гражданской войны. Молодой, но крайне амбициозный политик и военачальник Чезаре Борджиа мечтает стать вторым Цезарем и образовать новую Римскую империю. Его победоносное шествие по стране на время останавливается в Имоле, где Чезаре переводит дух перед новым рывком. Волею судеб туда же попадают Никколо Макиавелли, ведущий переговоры с Борджиа от имени Флорентийской республики, и Леонардо да Винчи, которого победитель Имолы пригласил поработать над образцами нового оружия. Три по-своему великих человека, оказавшиеся в одном месте и в одно время, — это обещает многое всем троим. И жизнь каждого круто изменится после этой встречи…

---

— Простите… я не самый ловкий танцор Италии.

Я снисходительно улыбнулась.

— На самом деле, возможно даже худший в Имоле.

— На сей раз вы излишне к себе строги.

— Вам приходилось танцевать с кем-то более неуклюжим, чем я?

— О, таких много.

— Бедняжка, со мной Фортуна обманула вас.

— А вы не так уж безнадежны, — рассмеявшись, ответила я.

— Ах, я догадался. Мы играем в такую игру, и по правилам нам нельзя говорить правду.

— Вовсе нет.

— Увы, вы подтверждаете мои подозрения. Могу я узнать ваше имя?

— Стефания Тоццони.

— Стефания Тоццони? Свежо предание… Гм-м, интересно, каково может быть ваше настоящее имя.

Его прикрытые маской глаза, казалось, видели меня насквозь, и я слегка испугалась, что он раскусил мои намерения. Но мы продолжали болтать, и вскоре стало очевидно, что наш разговор сводился к остроумным шуткам; они предоставляли Никколо возможность не слишком открыто флиртовать со мной.

Мелодия закончилась, и я, выразив желание подышать свежим воздухом, спросила, не проводит ли он меня к окну.

— И правда. Давайте подышим теплым летним ветерком… а то здесь слишком холодно.

— Неужели? Тогда почему же капельки пота стекают по вашим щекам?

Он взглянул на меня с наигранной серьезностью:

— Моя госпожа, эти капли не имеют к поту никакого отношения. Я смеюсь сквозь слезы, видя, как вы уродливы и нескладны.

На мгновение я потрясенно открыла рот… а потом поняла, что он продолжает шутить. Я игриво шлепнула его по руке и повела в прохладную уединенную нишу за тяжелым занавесом.

— Вы родились в Имоле, донна Стефания?

— Да. Я прожила здесь всю свою жизнь.

— Ах… иноземцы! Сам я романьолец до мозга костей.

Я спросила, как ему нравится Имола, чем он занимается, и, разыграв кокетливое смущение, поинтересовалась его семейным положением. Не моргнув глазом, он сообщил мне, что женат и имеет девять детей — подразумевая, разумеется, что он холост и бездетен. Двойной блеф. А он изысканный лжец, этот Никколо. С ним надо держать ухо востро.

Мы продолжили беседу, и он нежно погладил мою затянутую в перчатку руку. Очевидно, у него на уме только одно желание, но я, увы, не смогу полюбить его. Мой флирт с ним подобен игре с умным ребенком: услужливым, забавным, невинным.

Мы вновь отправились танцевать, и я вдруг заметила, что в зал вошел Чезаре. Музыканты мгновенно умолкли, а льстецы окружили его, расточая благодарность за такое великолепное празднество и объявляя его новоявленным Александром.

— Как же почтительны здешние гости, — пробормотал Никколо. — А местные поэты в особенности потрясли меня — где еще встретишь людей столь величайших дарований и искренности!

Я рассмеялась. Ах, Никколо, какой же вы шутник! Мне почти жаль, что придется поступить так с вами.

Фоссомброне ЛЕОНАРДО

Я больше не смотрел на трупы. Сначала я говорил себе, что это необходимо: опыт — отец учения, а здесь, в этих разрубленных телах, мне открывалась человеческая анатомия. В конце концов, в молодости в Милане я посещал тюрьмы, чтобы наблюдать обезображенных пытками преступников. Я был в госпиталях, чтобы увидеть деформированные тела и ампутированные конечности, и даже в сумасшедшем доме, чтобы сделать наброски гротескных лиц его обитателей. Но здесь я быстро утолил свою любознательность. В такой человеческой бойне рассечения слишком грубы, и в них нет ничего ценного.

Впрочем, я пытался взглянуть на окружающий меня ужас как на картину. Несколько лет тому назад, готовясь к написанию одной так и не завершенной мной фрески, я живописно изобразил батальную сцену с пажами — облака пыли, вздыбленные лошади, бледные лица и мучительные гримасы боли падших героев, вспаханная копытами земля, растоптанная запекшаяся кровь. Но это было до того, как мне пришлось увидеть настоящее убийство. Сейчас я вдруг осознал, что в глаза бросаются совсем иные детали. Вид свертывающейся под солнцем крови не побудил меня удивиться тому, что на полотне ее помогут изобразить сочетание киновари, сажи, свинцовых белил и сурика, а возникло лишь ощущение тошноты.

Увы, мне пришлось оставить сие зрелище без внимания. Я восхищался кружением ястреба в облачной вышине. Сделал набросок затейливой горгульи на стене замка. И главное, я стремился избежать непосредственного соприкосновения… Вокруг царила кошмарная, убийственная мерзость. Я словно шел по узкому, раскачивающемуся подо мной мостику.

Тропа под ногами и зияющая за ней бездна…

А потом я случайно увидел то, от чего не смог отвести глаз. Тихо плача и прижимая ко рту тряпичную куклу, из горящего амбара вышла девочка, видимо четырех или пяти лет. Я направился к ней, и она сжалась от страха. Ее лицо потемнело от грязи и дыма, и по нему текли светлые ручейки слез. Я показал ей, что у меня нет оружия, что я не собираюсь причинять ей вред, а, наоборот, хочу помочь, и с отчаянной осторожностью раненого зверька она замерла в ожидании моего приближения.

Когда она наконец поверила мне и позволила взять ее на руки, то почти мгновенно уснула. Меня поразила легкость моей ноши. Я погладил ее полуобгоревшие волосы и направился к выходу из города. На подъемном мосту пьяный стражник со смехом спросил меня, куда это я собрался.

Вот каково оно… чувство страха…

— Прошу, позвольте мне пройти. Мне надо найти кого-то, кто сможет присмотреть за этим ребенком.

— Не слишком ли она юна для твоей подружки? — презрительно усмехнувшись, выпалил солдат. — Ах ты, грязный старый развратник!

И он, намереваясь скорее напугать, чем ранить, замахнулся на меня мечом. Потрясенный такой внезапной злобой, жгучую боль в предплечье я ощутил значительно позже.

Застыв от ужаса и гнева, я отступил и вытащил из кармана плаща выданный мне Борджиа охранный документ и, показав его солдату, сказал:

— Если я сообщу дону Микелотто, что вы сделали, вам придется сильно пожалеть о вашем поступке.

Мерзкая усмешка исчезла с лица этого человека, пока он разглядывал мой документ, и мне показалось, в его глазах отразился ужас. Он не сумел прочесть ни слова, но бумага выглядела на редкость впечатляюще. Очевидно, он жутко боялся своего генерала, и в тот момент я вдруг осознал, что он гораздо моложе, чем мне показалось сначала, — едва оперившийся юнец. Не сказав ни слова, он бросился в сгустившуюся тьму, а я пересек мост и вышел из крепости.

За стенами замка жуткий шум сменился почти полной тишиной истощения, облегчения и скорби. В центре пригорода, озаряемого завуалированным лунным светом, я отыскал монастырскую больницу. Пожилая монахиня приняла девочку из моих рук и пообещала, что о ней позаботятся.

— Боюсь, завтра у нас будет много сирот, — скорбно прибавила она.

Потом она глянула на мое плечо и спросила, не хочу ли я, чтобы она промыла и перевязала рану. Удивленный, я опустил глаза и увидел на моем плече разрез дюймов шесть в длину. Рана была поверхностной, хоть и обильно кровоточила, но из-за свернувшейся и запекшейся вокруг крови выглядела более серьезной.

Монахиня промыла плечо теплой водой со спиртом. Почувствовав жжение, я тихо охнул. Рана напоминала крошечное устье, раскрывшийся бутон внутренних органов. Крошечные уста, безмолвно кричащие о чудовищном осквернении человеческого рода.

Перевязав меня, монахиня сообщила, что я везучий — на плече не останется даже шрама.

Имола ЧЕЗАРЕ

В укромной темноте спальни Доротея подробно рассказала мне свою бальную историю. Как он пригласил ее на танец. Как она болтала с ним за занавесом.

Она сообщила мне о его игре: ни слова правды. И как она заставила его прекратить лгать. «Мне нравится ваше остроумие, — игриво заметила она, — но не нравится ваша обманная игра. Говорите мне правду. Только правду».

И вот он открыл ей свою душу. Признался о жене, признался о ребенке. Признался в своих страхах и надеждах.

— И каков же ваш вердикт? — спросил я.

— Он любит жену, — ответила она. — Но грешит. Она не привлекает его как женщина.

— Черт с ней, с женой, — сказал я. — Расскажите о его службе. Какие у него полномочия. Чему он предан. Чем его можно соблазнить.

— Он любит свой город, — сообщила она. — Но его любовь весьма своеобразна. Он презирает его правительство. Ему нравятся идеалы республики, но претит то, во что она превратилась в реальности. У него есть некоторая власть — благосклонность гонфалоньера. Но также много врагов. Он опасается, что они строят козни против него. Он считает, что его недооценивают.

— Флорентийцы не любят вас, — продолжила она. — Они вас боятся. Никколо считает, что будет трудно убедить их стать на вашу сторону.