Лев Разумовский - Моя коллекция

• Название: Моя коллекция
• Автор: Лев Разумовский
• Жанр: Биографии и Мемуары

В начале 60-х мне пришлось около года провести на больничных койках, и, лежа с повязкой на глазах, я весь обратился в слух. И тогда я начал запоминать и позднее записывать истории, услышанные в откровенной беседе или просто подслушанные, стараясь сохранить, как можно точнее, не только что рассказывали люди, но и как они говорили. Так началось мое увлечение — собирать кусочки для лоскутного одеяла моего времени.

---

Раньше-то жили по-простому. Я одиннадцатый в семье был, последыш. С блюдов глиняных больших ели. Деревянными ложками. Что не так, отец ложкой в лоб — хрясь! — наука. Зато и жили как — семьей! А теперь что? Один, двое. «Тебе супчику налить? — Не хочу! — Колбаски положить? — Не хочу!» Тьфу! И здоровья нет…

Ведь вот Ленин что говорил? «Без народа не решай!» А тут что? Корову держишь, а косить нельзя — не твое. Так коси сам! — «А мне не надо!» Ну, чисто собака на сене, и все тут! Кур не держи. Почему? — «Хлебом кормить будешь». Вот куда хлеб-то переводится — на моих восемь куриц да на петуха. А когда эшелоны идут черт-те куда, то ничего.

Хозяина нету, хозяина. Ведь вот Лев Толстой, он с крестьянами дружил. Вы думаете, у нас в России дураков мало? У-уу! Вот ежели сейчас двести лет дураков не рожать, так их еще на пятьсот останется! Верно я говорю?

Вот вы думаете, что за шарлатан такой, а я музыкальный работник. У меня сын окончил по классу баяна, теперь в Волгограде. А дочка-то институт окончила.

А вы что, рисуете, да? Тоже, значит, художествами увлекаетесь? А зайдемте ко мне в дом — я вам сыграю. Вы заходите, не стесняйтесь, вот садитесь.

Это пианино у меня — сам срубил. Корпус березовый, доски два года сушил, а уж нутро-то было. Вот только настроить надо. А это баян у меня старинный. Ведь я все по слуху, нот-то почти не знаю. А у сына моего слуха нет, хоть ноты и знает.

Вот послушайте — «Дунайские волны»… Ведь их как учат? Правая рука одним пальцем.

Я говорю: «Коля! А чего ты всей рукой не берешь? Маслом каши не испортишь!» — «Нет, батя, надо по нотам!» А по нотам — сухота одна — вот, послушайте… Вот… Ну, это хорошо по-вашему? А я вот без нот как… Ведь я же из мелодии не выхожу, если надо в терцию или там в октаву…

Или вот немецкий фокстрот, у пленных немцев перенял, вот послушайте… И что интересно — красивое место тут… а тут обрывается, и вот… Что это по-вашему? Ну, еще раз послушайте… Кукушка! Ку-ку — и улетела, и пошла мелодия… А вот шире пошло, а потом обратно обрыв… и слушайте — ку-ку, и опять улетела… Красиво…

(Жена: «Опять про свою кукушку заладил!»)

Да, вот я с детства так. Как музыку заслышу, так для меня все тут. А вы, значит, рисуете? Меня нарисовать? А приходите завтра! Я вам играть буду, а вы меня рисовать будете…

Ночной попутчик

Переславль, 1965 г.

Давайте-ка я вас провожу остановку, вдвоем все веселее, автобус боле не пойдет, а вы до Дома творчества за полчаса дотопаете.

Я вот сегодня в военкомате был, собирают нас. Взрослым мужикам в войну поиграть охота маленько.

А вы, значит, художник, значит, интеллектуал, лучше меня поймете. Художники на эмоциях живут. Технари — те суше, они умные, конечно, но художник скорее поймет, что я сейчас вам скажу. Художник чувством живет, хоть и умом, но чувством больше.

Вы, наверное, помоложе меня, мне вот сорок шестой пошел. Сколько? Да ну? Не шутите? Ну, правда, сейчас темновато, да и лицо у вас под маской скрыто: очки, борода, кепка — не разберешь.

Я вот что хочу сказать: у нас сейчас наступает время кризиса. В каком смысле? А в том, что жрать нечего, Москва — и та колбаску не каждый день видит… А ведь вся страна на нее работает, на Москву-то, а остальным-то что? Хрен без масла? Мне племянник с Тамбова пишет: макарон нет, сахару нет, крупы нет, на одних помидорах сидим, а как кончатся, тогда что? У нас в Переславле-то еще благодать — и сахар, и макароны, маргарину полно, на той неделе масло давали. Да и Москва рядом, сел в машину да и навез продуктов на неделю, за день обернулся. Мы-то близко, а то и с Рязани едут, и с Ярославля, и с Ростова — жить-то надо!

Ведь вот народ-то избаловался, работать не хочет. А почему? На то глубокие причины. А вас как звать-то? А по отчеству? А, ну тогда все ясно. Но это ничего. У нас все национальности равны, не об этом речь.

Я вот в молодости тоже в милиции работал. Потом ушел. Сам рапорт написал: «не хочу против своей души идти». Нам дадут приказ, мы идем у мужика сено изымать. Он где-то накосил — нам письмо-заявление от соседей. Мы реагируем. Я прихожу, штрафую, сено арестовываю. Мужик на меня с косой, я говорю: «Забери косу, а то я тебя застрелю»… Вот так скот-то и свели, кормить-то нечем, косить негде, все распахано, все земли заняты, а где просто гниет.

Или другой пример. Я вот в радиоателье работаю, радиоинженер. К нам заявка приходит на ремонт телевизора. Иду я по адресу, дед меня встречает. Посмотрел на меня и говорит: «Телевизор у меня в порядке». На другой день опять заявка с того же адреса. Начальник меня вызывает: «Что такое?» Я говорю: «Может, ошибка какая? Я же вчера там был». — «Снова иди, заявка поступила, разберись и больше мне нарядов не порть».

Я прихожу — тот же дед. Я говорю: «Дед, ты что мне мозги пачкаешь?»

Раскрыл телевизор, два анода подпаял, квитанцию выписал: вызов — рубль, ремонт — два тридцать, подпишись.

Ну, дед расплатился и говорит: «Тут у меня были ваши Рамзин и Максимов. Один пришел как общественник электропроводку смотреть, другой — общественник-противопожарник. Так противопожарник у меня в трубе сухари нашел, а другой в сарае свинью обнаружил. Мне штраф 50 рублей. А у меня пенсия 30 рэ. Как же я мог тебя до телевизора допустить?»

Ну, а я этих ребят знал по милиции, я им потом говорю: «Что ж вы, паразиты, делаете?»

А они: «Заявление поступило насчет свиньи и хлеба, а наше дело — выполняй».

Вот так я и ушел, потом в Москве на юрфаке учился. Бросил.

Это я вам все говорю, потому что я немного поддатый, алкоголь, он иногда полезный, сосуды расширяет.

Вот опять же я про главное. Что-то зреет у нас, кризис, значит. В «Советской России» читали статью: тому, кто скотину держит, давать гектар земли? Это что? Это зачатки НЭПа возвращаются. А ведь гектар земли не просто держать. Я вам сейчас цифру скажу: триста тысяч поголовья прибавили, а полтора миллиона частного сектора уничтожили. Вот Москва колбаску-то и реже видеть стала. Надо выход искать. Кровь прольется, этого не миновать. Помяните мое слово.

Вон в Польше что делается, там частному сектору гайки крепко закрутили, вот и дела пошли. Ярузельский выступал. Это ведь у них обновление начинается.

У нас технику самолучшую за границу гонят, а Ваня на старом тракторе без запчастей сидит, как рабочая скотинка, а на новых негры работают в Анголе, а негр он и есть негр, ему хоть любой трактор подай, ни хрена он на нем не наработает, мать его в гроб!

Это я поддатый немного, пива выпил сосуды расширить.

А вы теперь вперед идите, и будет Дом творчества. Будь здоров, Лева дорогой, спасибо за беседу.

Опасная профессия

Лопухин Александр Ефимович, художник-акварелист из Москвы, 82 года. Дзинтари, Дом творчества, 1979 г.

В начале тридцатых годов в «Московской правде» появилась заметка о том, что, мол, наши художники не рисуют и не отражают нашу новую строящуюся Москву, а занимаются пейзажами со старыми деревеньками, и что это нехорошо.

Нас всех тогда собрали в МОСХе, а было нас порядка трехсот пятидесяти человек, зачитали статью и предложили начать отражать строительство новой Москвы.

Ну, а мы-то знали, что за маленькие наброски на улицах моментально хватали и тащили в милицию, особенно усердствовали пионеры. Любой человек, «рисующий объекты» на улице — шпион, а слава Павлика Морозова была тогда высока.

Через несколько дней нам показали отпечатанные на веленевой бумаге с золотом мандаты на право зарисовок в Москве с данными ф.и.о., печатью и т. д. Началась свалка: кому давать, кому не давать. Кто в доверии, а кому лучше воздержаться. Наконец был утвержден список на совместном заседании правления и парторганизации и распределены объекты. На руки мандаты не дали. Мы спросили: «А как же?» — «Не беспокойтесь, вот у нас сидит товарищ, он вам все обеспечит — скажет, когда, где, кому и что рисовать, точный день и час зарисовки». С тем и разошлись.

Дальше началось следующее: Кремль никто брать не хочет — опасный объект. Наконец, после долгих переговоров Кремль взял себе парторг, показал пример, а мы все стали ждать: как он? На следующий день звоним ему — нет его, на другой звоним, на третий — исчез человек. Ну, а нам идти рисовать все равно надо — рисунки заказные, а тогда это было редкостью, кормились кто чем.

Так и я пошел рисовать на Яузу. Вышел к домику сельского типа, сидит там хозяин, мужичок с босыми ногами, ногу за ногу заложил, пальцами шевелит на солнышке. Спрашиваю:

— Можно, я тут присяду, порисую с вашей веранды?

— А пожалуйста, валяй, рисуй. С нашим удовольствием.

Вот в таких царских условиях, сидя на веранде при мягком солнышке, я сделал часа за два большой лист с видом на новостройки, Бородинский мост и Яузу. Получилось хорошо. Я, очень довольный, поблагодарил хозяина, лист сунул в папку и пошел.