Мирча Дьякону - Когда у нас зима

• Название: Когда у нас зима
• Автор: Мирча Дьякону
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989
• ISBN: 5080003294

Книга современного румынского писателя рассказывает о событиях первых послевоенных лет, происходящих в глухом горном селе. Непримиримее, смертельное противостояние двух враждебных сил показано через восприятие ребенка, умеющего претворить в счастье самые пустяковые, незаметные для взрослых вещи. Согретая юмором, книга глубоко серьезна и решает сложные вопросы человеческого бытия.

---

Но как только мы придем в гости и поедим, у нас все проходит. Играет радио, мама говорит с тетей Чичи про фасоны и вышивки, папе не о чем говорить с дядей Джиджи, а мы с братом молчим.

Но сегодня все было по-другому. Стол для нас накрыли в гостиной, после обеда взрослые сели играть в нарды, а нам дали детскую игру, очень раскрашенную, но мы к таким не привыкли и решили лучше смотреть альбом с фамильными фотографиями, на которых все равно никого не узнали. На прощание они завернули нам остатки пирога, и папа, пока шел, все спрашивал, с чего бы это. Через четыре километра я начал ссориться с братом и говорил «сам дурак» без перерыва до самого дома, потому что нас никто не останавливал.

Мы сняли новые ботинки и приготовились к затмению. Пришел и дедушка, чтобы мы были вместе, всей семьей. Мы взяли закопченные стеклышки и пошли на школьный двор, где уже собралось очень много народа. Алуница Кристеску пришла со своей мамой, поэтому мы не могли с ней разговаривать, я не спускал глаз с моего брата, ждал сигнала идти смотреть на ружье. Хорошо, что мы живем близко от школы.

Кто-то рассказал, что две старушки, сестры, написали завещание: раз конец света, они завещают друг дружке имущество, чтоб не попало в чужие руки. Буфетчик, небритый дяденька, закрыл буфет, прикатил целую тачку с пивом и стал продавать вразнос, на два лея дороже,— дескать, все равно завтра конец света. Мне было как-то не по себе, мучили мысли, и я жалел, зачем мы это затеяли, с ружьем. Тот сосед, что проводил жену на курорт, затянул песню, в которой он родился бесталанным, потом прилетала кукушка, он ее спрашивал, почему лист осыпается в лесу, потом снова говорил, что родился бесталанным, и умирал. Мне не нравилось, что это затмение так похоже на свадьбу.

Вдруг я вспомнил, что забыл отнести ученого в школу. Быстро сбегал за ним и успел как раз, когда их развешивали. Хорошо, что учитель торопился, иначе бы он заметил двух ученых с одинаковыми именами, но совсем друг на друга не похожих. Не зря я перенес счастье в сарай!

Началось затмение. Сосед больше не пел. Зато ревел скот. Воробьи и синицы прибились к нам. Совсем рядом завыла собака, и тогда я, чтобы не было страшно, представил себе, что сейчас вечер и все просто забыли накормить свою скотину. Это помогало, пока одна старушка не принялась причитать по солнцу, как по покойнику. Папа велел ей перестать, чтобы не пугать детей. Но только когда ей сказал дедушка, как священник, она перестала. Солнце уменьшилось уже наполовину и убывало почти на глазах. Кто-то сказал, что Плэмэде́ску ушли со скотиной в лес, потому что после темноты будет огонь. Земля на школьном дворе стала мягкая, и я в ней увяз. Попробовал вытащить одну ногу и не смог. Мой брат меня подпирал, а я смотрел на Алуницу Кристеску. Если это правда конец света, хорошо, что мы все вместе. Я чувствовал себя почти храбрым, и даже жалко, что не было конца света. На самом деле для конца света сегодня неподходящее число: конец света может быть только в круглую дату или на крайний случай тринадцатого. Сосед смотрел через стеклышко и говорил, что он ничему не верит, что все подстроено, он знает кем, и что после нас точно соберут на собрание. Слава богу, не было тихо и я не слышал трубу!

Вдруг я почувствовал на своей ноге ботинок. То есть я хочу сказать — чужой ботинок. Это был мой брат, и я сначала обрадовался, что он сумел вытащить ногу из трясины. Когда моей ноге стало больно, я понял, что это сигнал. Я надеялся, что он передумает, но он очень серьезный, и в хорошем, и в плохом. Я сказал, что замер и не могу идти. Он дал мне еще два сигнала в ту же ногу и убедил. По дороге он напомнил мне пословицу — не пословицу, а в общем, он всегда мне ее говорит, когда я веду себя как младший брат: «Не знаешь — научим, не можешь — поможем, не хочешь — заставим».

По-моему, это последнее нравится ему больше всего, ему бы только меня заставлять.

План был такой: крадем ключи, потом он входит в парадную комнату, протягивает телефон до сундука с ружьем, а я остаюсь за дверью и, если что, даю ему знать по телефону.

Я взял в одну руку спичечный коробок, то есть телефон, а в другую — краюху хлеба. Но куснуть не успел, потому что в телефоне начались разные шумы: будто кто-то ходил, потом будто разбилась чашка и потом будто кто-то замяукал. Я страшно перепугался, мяукал точно не мой брат, он только-только успел отпереть дверь. Я затаил дух на минуту, на дольше я не могу. Ничего не было слышно, кроме затмения, то есть кроме рева и мычания. Делалось все темнее. Я быстро перевел дух и снова его затаил. В телефоне опять началась возня: шаги, звяканье осколков, шепот, шаги, тихо — и вдруг что-то очень громкое, то ли «мама», то ли «мяу». Я понял, что там внутри есть кто-то еще и этот кто-то напал на моего брата. Я выронил хлеб. Мрак стоял кромешный, мне было страшно, а когда мне страшно, у меня пропадает аппетит.

Я совсем не знал, что делать, полагалось бежать к нему на помощь, но не с голыми же руками. Я попробовал найти нож, но мама все ножи почистила, и их на столе не было. Она чистит все, что под руку подвернется. Я уже хотел схватить полено из печки, как телефон сказал: «Тсс!» — и я замер и снова перестал дышать. «Чего расшумелся»,— сказал телефон. Я не двигался, но рукой нашаривал нож. «Алло, внимание!» Я был весь внимание. «Если кто подойдет, сигналь. У меня все». Я нащупывал нож. Тот, кто говорил, кажется, поймал моего брата. Было темно, и сердце во мне билось так, что я качался. Длинный скрип, означавший сундук, тишина, пинок, бормотание. Нож никак не находился. «Алло, скажите, пожалуйста, вы кто?» — спросил я. Мне не ответили, и я нагнулся и полез за ножом в буфет. «Внимание! Не шуметь!» — «Я не шумлю».— «Слушай меня: мы влипли, его тут нет!»

И в эту минуту я нашел нож и выпрямился. «Кто вы такой?» — спросил я еще раз, потому что так принято. «Ох, и дурак»,— прохрипел телефон, и я понял, что это мой брат. Я хотел по привычке ответить «сам дурак», но не успел. «Мы влипли, нет никакого ружья, а кошка почему-то в доме, ну мы и влипли». Тут начало светлеть.

Надо было скорее бежать на затмение, чтобы нас не хватились. Я подобрал свою краюху, положил нож обратно, и мы вышли. Санду был очень напуган, хотя если ружья не оказалось, значит, это не мы его взяли. Он снова обозвал меня дураком, но мы уже дошли до школы, и не имело смысла начинать «сам дурак». На солнце больше никто не смотрел. Раз оно на месте, чего им интересоваться. Даже старушка, которая его оплакивала, не смотрела. Она выспрашивала у мамы рецепт какого-то кушанья. Сосед снова завел песню, в которой он рождался бесталанным и прилетала кукушка. Я почувствовал, что соскучился по Алунице Кристеску.

Санду подал мне в ногу сигнал, и мы шепотом решили пока что никому ничего не говорить, и, когда папа выпил пива, за которое не захотел переплачивать два лея, потому что с концом света не вышло, мы все вместе отправились домой.

Мне было немного грустно, что я пропустил и затмение, и ружье. Хорошо, что во мне долго ничего не держится. Мы начали строить замки с Алуницей Кристеску, то есть я говорил: «Здесь я построю замок, а здесь буду охотиться»,— а она говорила: «Нет, здесь я». И мы ссорились, но не как-нибудь просто, а до умопомрачения, иначе неинтересно. А вообще в свободное время я жду весну. Как ждешь конца противной болезни, когда все время озноб и течет из носу.

Как-то раз, через несколько дней, я не мог уснуть из-за полной луны. Я могу уснуть даже с включенной лампой, даже с невыученным уроком, но с полной луной — никогда. Мама говорит, что я лунатик, но, кажется, она имеет в виду что-то другое. Так вот, я не мог уснуть и нечаянно услышал их разговор. Я говорю нечаянно, потому что обычно слушаю нарочно.

Папа говорил, что ему совершенно не нравится, что делается в деревне, и что он завтра пойдет звонить дяде Леону, пусть тот приезжает за своей трехстволкой, ее тут только не хватало, и так в лесах бандиты, их кое-кто в деревне укрывает, и папа дорого бы дал, чтоб узнать, кто именно, а вся их храбрость: забраться в дом ночью, пригрозить пистолетом и отобрать у хозяев припасы. Не дай бог проведают про ружье и нагрянут к нам, потому что раз про ружье знают наши родственники, считай, что вся округа знает. И вообще не надо было ему уходить из дому, когда нас пригласил дядя Джиджи, и что теперь он ни за что никуда не уйдет, и что ему это приглашение не понравилось.

Мама отвечала, что ей тоже, но что мы должны быть цивилизованными людьми: если пригласили, отказываться невежливо, и что ружье заперто и никакой опасности нет, потому что не выдадут же нас родственники.

Луна была похожа на Алуницу Кристеску. Меня подмывало выйти к папе и сказать, что ружья больше нет и что мы нашли кошку запертой в парадной комнате. Но я побоялся подкроватных человечков, которые хватают за ноги.

Папа сказал, что отдаст им и овец, и сливы, и все, что им будет угодно, только чтоб они больше к нам ни ногой, иначе он об них обломает все колья из забора. Пусть мама их позовет, когда его не будет дома, чтоб они забрали все, что считают своим, и проваливали. Мама плакала и говорила, что надо быть цивилизованными людьми.