Ян Козак - Адам и Ева

• Название: Адам и Ева
• Автор: Ян Козак
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Действие романа известного чешского писателя Яна Козака происходит в местечке у исторической горы Ржип, где, по преданию, легендарный родоначальник чешского народа — Чех — завещал своим потомкам превратить чешскую землю в страну изобилия. Герои романа — садоводы Адам и Ева — стремятся воплотить в жизнь этот завет. Во взаимоотношениях супругов, в их увлеченности трудом, творческим и самоотверженным, в их служении людям проявляются черты человека нового, социалистического общества.

---

— Я тут! — в любовном восторге воскликнула роза, — Погляди, я добралась до тебя. Теперь ты мой, Океан!

Тут Океан, набрав воздуху, глубоко вздохнул:

— Ах, роза! Наверное, ты была прекрасна. Но что с тобой сталось? Ты попусту растратила свою красоту. Не сердись, но я не смогу тебя полюбить.

И только тут ошеломленная, опечаленная роза увидела себя и ужаснулась. В прозрачных, чистых водах Океана отражалась ее оголенная сердцевина.

Вскоре пустилась в путь и красная роза. Свежий прекрасный цветок будто полыхал алой кровью. Она тоже пылала страстью к Океану. И эта роза тоже услыхала манящие и завлекательные, льстивые посулы дикой горной быстрины. «Нет, — шептала про себя роза, — моя краса — только для любимого Океана». Бросилась она в быстрые, бушующие воды. Теченьем подхватило ее, швырнуло на каменья, но роза не уступала, упорно преодолевая преграды, пока не очутилась на другом берегу. Тогда перед нею возникла гора, но и ей не отдала роза свой лепесток. Отважно начала она подъем в гору: одолевала скалы, брела по снегу, мокла под проливными дождями, пока, наконец, окоченев и зачахнув, не оставила гору позади. Не успела перевести дух, а там — целая горная цепь, а в ущельях — бурные горные реки. Долго страдала роза и мучилась, пока, совсем выбившись из сил, не добралась до Океана. Любовь переполняла ее. Но Океан, с шумом вздохнув, пророкотал:

— Ах, роза! Как же тяжко тебе пришлось! Честь тебе и хвала. Без сомненья, ты была прекрасна. Не сердись, но полюбить тебя я не смогу.

Ужаснувшись, роза оглядела себя. Воспаленные ее глаза слезились от усталости, в прозрачной воде отражалось избитое, изломанное тело. Беспомощно поникли редкие, помятые, рваные лепестки. Пламя, снедавшее ее в пути, померкло. Она стояла, совершенно лишившись сил. Словно и не жила никогда…

На пути третьей, черной розы, тоже встречались бесчисленные стремнины и горные пики. И тоже молили подарить один-единственный лепесток из ее освещенного любовью темного цветка. И она, так же как и красная роза, ее сестра, мужественно встречала их лицом к лицу. Храбро бросалась в бурлящие водовороты и проплывала между камнями. Безбоязненно поднималась по скалистым отрогам гор, брела, спотыкаясь, по снегу, мокла под проливными дождями, дрожала под порывами студеного ветра. Падала, но поднималась снова и снова. Одолевала преграды, громоздившиеся у нее на пути. И только когда верх горы оказывался непомерно высоким и неприступным, а поток настолько бурлив и неистов, что в его водах легко можно было погибнуть, только когда роза выбивалась из сил и усталость и изнеможение грозили смертью, она с болью в сердце отрывала лепесток, отдавая его горе или стремнине… Наконец и она очутилась перед желанным своим Океаном.

— Вот и я рядом с тобой, — прошептала роза.

— Я вижу тебя, — отозвался Океан. — Значит, ты все-таки добралась! Как же ты хороша, моя драгоценная черная роза! Не так уж ты молода, жизнь оставила след на твоем лице. Немало пришлось тебе выстрадать. Прелесть твоя не в холеной, но пустой красоте. Есть в тебе упорство и отвага, изящество и сила. Полнота и аромат жизни. Как радостно смотреть на тебя! Сердце мое раскрывается; я ждал тебя, самой судьбою назначено мне полюбить тебя. Приди же в мои объятья, черная роза!

Грудь Океана поднялась. Вздыбившейся волной он крепко и ласково подхватил розу и прижал к себе. И с того мгновенья не может насытиться ею. Ласкает и легонько покачивает в объятиях. А роза согревает его пламенем своего сердца и одаряет счастьем…

Ева, опершись локтями о доску стола, не спускала с меня глаз. Выражение их было мне непривычно. Она словно пыталась проникнуть в мое сердце, заглянуть мне в душу… Я выдержал этот долгий пристальный взгляд. Она первой опустила глаза. И, словно вдруг очнувшись, отвернулась и принялась за работу. И я, и Олдржих для нее больше не существовали.

Такого никогда раньше не случалось. И тут мне припомнилось… Однажды, прощаясь, я положил руку Еве на плечо. Легонько, чуть заметно стиснул его. Но чувство осталось такое, словно я привлек ее к себе. У меня перехватило дыханье… Мы онемели оба. Лишились дара речи. Но каким коротким было это мгновение…

Олдржих, которому сказка моя не слишком пришлась по душе, разговорился, остановившись в дверях. На меня Ева даже не глядела. Так же, как и тогда.

Мы вышли.

— Все-таки мои розы ей понравились! — ворчал разъяренный Олдржих. — Ну, Адам, ты даешь. Черт бы тебя побрал. Ты надоел Еве. Неужели не видишь?

Однако с той поры в его душу закрались подозрения. Он вдруг забеспокоился. Я ему явно мешал.

Через день мы снова навестили Еву. (Все-таки нужно отобрать еще несколько саженцев — других сортов!) Работы у нас к тому времени было невпроворот. До изнеможения возились с новыми посадками, не говоря уже о том, что приближались холода и нужно было готовить сад к зимовке. Тем не менее оба мы уплотняли, как могли, утренние и вечерние часы работы, только бы выкроить для Евы минуту-другую.

Нам показалось, что Ева ждала нашего прихода. Одарила своей лучезарной улыбкой и даже взялась провести по фруктовому саду. Время было обеденное.

Стояли последние ясные дни октября. Неяркое солнце все еще пригревало — не сильно, но приятно. Ева в этот день поистине расцвела. Была в прекрасном настроении, чему-то радовалась. Словно засияла, наполнившись солнечным светом, душа.

Перемену в поведении Евы Олдржих приписал, разумеется, одному себе. Стоило ей улыбнуться, как Олдржих тут же задирал нос и торжествовал. Бог знает, зачем Еве это понадобилось. Может, забавы ради, а может, таким способом она насмехалась над ним или, напротив, проявляя к нему интерес, хотела задеть меня. Так или иначе, но Олдржих попался на эту удочку. И чуть не лопнул от гордости.

— Вот видишь, — шептал он мне, — знаю я эту ихнюю женскую игру: поди вон, поди сюда. Все они так играют.

Теперь мое общество было ему приятно, он видел во мне свидетеля его успехов. Мы вошли в сад, и тут он снова повел себя так, словно лишь он один способен выбрать самый лучший, от корней до кроны, самый крепкий, прекрасный росток. А я?..

А я прохаживаюсь меж молодых, гибких привоев и будто принюхиваюсь, впитываю в себя пряный осенний аромат земли. Делаю вид, что проверяю, как подросли и окрепли деревья, иногда касаюсь ствола, как будто нежным прикосновеньем желаю определить, что у него за душа, или машинально глажу его, ласкаю, обнимаю, словно тонкую девичью талию, а сам ни на секунду не упускаю из виду Еву, постоянно вижу ее боковым зрением. Подстерегаю каждый ее жест, не пропускаю ни единого взгляда. Любуюсь стремительной, молодой и упругой походкой. Ловлю каждое движение ладной фигуры, выражение лица. Замедляю шаг…

Ева тоже отстает, задерживаясь у отдельных деревьев. Меня она будто и не замечает… И вдруг мы оказываемся рядом, при ходьбе чуть не задеваем друг друга. Ева останавливается… Распрямившись, как стройная и гибкая виноградная лоза, увешенная гроздьями, она стоит передо мною, вся насквозь пронизанная теплым солнечным сияньем. И улыбается. Я протягиваю ей яблоко — и она откусывает от него своими крепкими зубами. (Адам протягивает яблоко Еве. Библейский порядок претерпел явные изменения, за прошедшие тысячелетия отношения между мужчиной и женщиной порядком перепутались. И сдается, кое в чем они прямо-таки противоположны прежним.)

В тот миг совсем иные мысли пришли мне на ум… Взгляды наши встретились. Расплавленный янтарь карих глаз жарко обжег меня, я упивался им, словно пьянящим соком сладкого, спелого винограда. Открытая шея, а чуть ниже ворота полурасстегнутый халатик приподнимали полные крепкие груди. Я смотрел, с каким удовольствием Ева откусывает яблоко. Она съела его все без остатка, вместе с зернышками.

— Эй, где вы там? — послышался голос Олдржиха. — Такого красавца, Ева, ты еще не встречала. Иди сюда, Адам.

Мы переглянулись. Вот тебе и на, мы оба — и Ева и я — совершенно забыли об Олдржихе, выбросили его из головы.

— Идем, идем! — чуть помедлив, откликнулась Ева. Пожав плечами и прикусив губу, она пошла на голос.

Мы шли рядом… На ходу несколько раз коснулись друг друга ладонями.

В конце фруктового сада я заприметил среди травы кустик поздней земляники. Ягодки были зеленые, а между ними белел запоздалый нежный цветок. Я сорвал его и дрожащей рукой (ах ты, старый повеса!) воткнул в петельку на отвороте ее развевающегося халатика.

— Когда пойдем обратно, я возьму его себе, Ева. На счастье. После того, как он побудет с тобой, — говорю я прерывающимся голосом. При этом широко улыбаюсь, голос вдруг изменяет мне, и я сбиваюсь на хрип.

Заглядываю ей в лицо; жадно и страстно слежу за его выраженьем…

В ее глазах что-то полыхнуло, какая-то задорная искорка, дразнящий, обжигающий огонек.

И не успел я рта раскрыть, как она выхватила цветок из петли. Я испугался — вдруг выбросит, но она, слегка отвернувшись, мигом засунула цветок глубоко в вырез платья.