Виктор Унрау - Не Евангелие

• Название: Не Евангелие
• Автор: Виктор Унрау
• Издательство: Ориус
• Жанр: Философия
• Год: 2010

В этой книге рассматриваются самые трудные вопросы этики: может ли человек быть альтруистом, и что заставляет одних людей жертвовать собой ради других? Эти вопросы по оценке авторитетного журнала «Science» стоят в одном ряду с величайшими загадками, которые пытается решить современная наука. На главные вопросы этики моралисты пытаются ответить уже несколько веков, и до сих пор никто на них не ответил.

---

Вешались оскорбленные каким-нибудь местным головою заседатели волостного правления, обманутые девушки и отвергнутые парни. Так они хотели причинить неприятность оскорбителю.

Зеленин объясняет этот обычай с точки зрения народных представлений об удавленниках. Все умершие неестественной смертью превращаются в страшного загробного гостя, и живут там, где наложили на себя руки или стали жертвой несчастного случая.

Таким образом, «самый трусливый и смирный бедняк получает возможность сторицею отомстить своему обидчику, как бы силен и богат тот ни был».

7.6 Распространение невыгодных слухов

Каждый раз, когда речь идет о безнравственном, обнаруживается одно и то же — безнравственный человек избегает борьбы с соперником, и делает все, чтобы он или сам сложил оружие, или чтобы с ним расправился кто-то другой.

Для легкой победы над соперником есть еще одно хорошее средство. Нужно распространять о нем разные слухи, которые могут повредить их репутации.

Блестящим специалистом в такого рода делах был Цицерон, который почему-то считал, что честности в нем больше, чем красноречия.

По словам Саллюстия, это был ничтожнейший и гнуснейший человек.

Он прислуживал тем, против кого прежде злоумышлял. Кого величал наилучшими, потом называл «безумными и бешеными». Кого «больше всего ненавидел», тому и покорялся. Стоя говорил одно, сидя — другое. Это был «жалкий перебежчик, которому не доверяют ни те, не другие».

Плутарх в своих жизнеописаниях не точно передает настроение Цицерона во время войны Цезаря против Помпея. По Плутарху получается, что Цицерону оба полководца были дороги, и он не знал, на чью сторону встать.

Цицерон, пишет Плутарх, «был в страшной тревоге и долго колебался между двумя решениями»: с кем быть, с Помпеем или с Цезарем.

У Помпея был «славный и справедливый повод к войне», зато Цезарь искуснее воевал и заботился о спасении своих друзей. Поэтому, «от кого бежать, ему ясно, но неясно, к кому».

На самом деле Цицерон пишет Аттику, что предпочитает «быть побежденным вместе с Помпеем», нежели победить с Цезарем.

«Правда, — пишет он, — с тем Помпеем, каким он был тогда или каким мне казался».

Теперешний Помпей предал их общее дело и обращается в бегство раньше, чем знает куда бежать. Поэтому Цицерон и пишет, что ему «есть от кого бежать», подразумевая Цезаря, «но не за кем следовать», потому что уже нет того Помпея, с которым он якобы хотел умереть.

После победы Цезаря при Фарсале, Цицерон, что не удивительно, перешел на сторону победителя, и в сентябре сорок шестого года до рождества Христова произнес свою главную оду Юлию Цезарю.

В тот день император простил своего заклятого врага Марка Клавдия Марцела. Этот Марцел интриговал против Цезаря, когда Цезарь воевал в Галлии, и эти интриги угрожали карьере будущего императора. Именно из-за происков Марцела Цезарь развязал гражданскую войну в Римской империи.

И великодушие Цезаря стало главной причиной, ради которой Цицерон взял слово в сенате и произнес свою очередную знаменитую речь.

Человека, сказал Цицерон, который умеет «свое враждебное чувство победить, гнев сдержать, побежденного пощадить, поверженного противника, не только поднять с земли, но и возвеличить», такого человека Цицерон не стал даже сравнивать с великими мужами. Такого человека он признает богоравным.

При мысленном взоре на своего благодетеля Цицерон приходит в полную беспомощность, оттого, что не может придумать достойной похвалы для этого богоравного человека.

«Какими похвалами превозносить нам тебя, — спрашивает он у Цезаря, — с каким восторгом за тобой следовать, какой преданностью тебя окружить?»

Цицерон говорит в этой речи, что многие враги благодаря милосердию Цезаря стали его лучшими друзьями.

«Все мы, — говорит лучший друг Цезаря, — обещаем тебе — коль скоро ты думаешь, что следует чего-то опасаться, — не только быть твоей стражей и охраной, но также и заслонить тебя своей грудью и своим телом».

Когда заговорщики зарезали Цезаря, Цицерон написал одному из заговорщиков: «Поздравляю тебя; радуюсь за себя; люблю тебя».

В другом письме Цицерон пишет, что «узрел» радость «при виде справедливой гибели» властелина. После смерти Цезаря, Цицерон повторял в письмах к Аттику, что при всех невзгодах его «утешают мартовские иды».

Вот таким был Цицерон, что, вообще говоря, очень грустно. Тут и, правда, поверишь Шопенгауэру, что если бы не было собак, то не было бы и морды, в которую можно смотреть без недоверия.

И, конечно, не удивительно, что оратор в совершенстве владел и искусством распространять невыгодные для соперника слухи.

Когда он стал домогаться должности консула Римской империи, его соперником оказался Катилина.

Катилина планировал ограничить власть сената, провести кассацию долгов, предоставить земли городскому плебсу. Предоставление земли городскому плебсу предусматривал и, отвергнутый сенатом, закон Публия Сервилия Рулла. Есть предположение, что действительным автором этого закона был Цезарь.

Брат оратора Квинт, который учил Цицерона искусству приобретения власти, писал, что таких соперников, как Катилина не следует опасаться. Цицерону, который пользуется «расположением тех, кто выносит приговор», наоборот «желательны такие соперники».

Катилина, так этого человека опишет в своих речах знаменитый оратор, рожден среди нищеты, воспитан среди разврата, возмужал среди убийств. Он жил среди актеров и гладиаторов. Первые были ему помощниками в разврате, вторые — в преступлениях.

Он осквернял мальчиков, «чуть ли не в объятиях у их родителей». Он был под судом, подкупил судей, и вышел из суда таким же бедным, какими были судьи до вынесения приговора.

Нужно только позаботиться, учит Квинт, чтобы о таких соперниках «распространялись соответствующие их нравам позорные слухи, если только это возможно, — либо о преступлении, либо о разврате, либо о мотовстве».

И Цицерон не упустил случая воспользоваться этим замечательным советом.

Во время выборов он распространил слухи, что Катилина замышлял его убить «возбудив смуту при подаче голосов».

После этого он пришел на Поле, «надевши панцирь». И «чтобы всех оповестить об опасности, которая ему угрожает», умышлено спустил с плеч тунику, выставляя свой панцирь напоказ.

Народ тем охотнее поверил, что Катилина замышляет убийство, и выбрал консулом Цицерона.

Вскоре поползли слухи, что Катилина готовит государственный переворот. Хотя, судя по всему, против Катилины не было ни одного достоверного факта.

Были какие-то подметные письма, неизвестно кем написанные; было свидетельство Фульвии, что у Катилины собирались заговорщики и говорили о том, что Римом правят люди недостойные.

Саллюстий, скорее всего, выдает за правду городские сплетни, когда говорит, что сообщники присягнули Катилине и выпили чаши «с человеческой кровью, смешанной с вином».

Плутарх рассказывает те же бредни, только для скрепления клятвы крови с вином считает недостаточным.

«Поставив его над собой вожаком, — пишет Плутарх, — злодеи поклялись друг другу в верности, а в довершение всех клятв закололи в жертву человека, и каждый отведал его мяса».

Цицерон, объявил в Сенате в присутствии Катилины, что тот хочет «резней и поджогами весь мир превратить в пустыню».

«Здесь, — говорил оратор, — среди нас, отцы-сенаторы, находятся люди, помышляющие о нашей всеобщей гибели, об уничтожении этого вот города, более того, об уничтожении всего мира!»

Уничтожить весь мир, Катилина, по словам Цицерона, собирался не с армией легионеров, как это обыкновенно делалось в Римской империи, а с гладиаторами и низкими распутными актерами.

Они, говорит Цицерон, «возлежа на пирушках, обняв бесстыдных женщин, упившись вином, объевшись, украсившись венками, умастившись благовониями, ослабев от разврата, грозят истребить честных людей и поджечь города».

В Риме, и, правда, было достаточно всякого сброда, который Цицерон записывал в армию Катилины. По словам Саллюстия, «все, кого их гнусности и преступления выгнали из дома, стекались в Рим, словно в сточную яму».

Эта-то сомнительная публика, по словам Цицерона, и составляла «небывалый союз злодейства». И против этого несуществующего союза оратор выступил в поход, назначив себя «полководцем в этой войне».

Расстановку сил новоиспеченный полководец описывает не в военных, а в этических терминах. Низкие люди ведь всегда делают вид, что защищают нравственные ценности.

«На нашей стороне, — говорит он, — сражается чувство чести, на той — наглость; здесь — стыдливость, там — разврат; здесь — верность, там — обман; здесь — честное имя, там — позор».