Серж Жонкур - Где ж это видано?!

• Название: Где ж это видано?!
• Автор: Серж Жонкур
• Издательство: FreeFly
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98358-074-4

Бесшабашная, озорная книжка о «мелких домашних неурядицах и повседневных происшествиях, какие случаются абсолютно со всеми».

Во французской глубинке, в самой что ни на есть «дыре», на маленьком хуторе живет-поживает с виду наиобыкновеннейшая семья: мать, отец, трое сорванцов да сварливая старуха. Вот только у наших героев есть особый талант без конца попадать в самые невероятные ситуации, а у рассказчика на редкость острый глаз и бойкое перо. И оказывается, что прославиться можно даже там, где «в нормальное время не происходит абсолютно ничего», однако секрет настоящей славы откроется читателю только в финале, столь же логичном, сколь и неожиданном.

---

Прогуливаясь за портом, мы набрели на длинный пирс, здоровенную стену, которая огораживала огромный бассейн. На этот раз море было, оно вовсю резвилось в своем загоне. Бабуля, все еще настроенная скептически, заявила, что, по ее представлениям, не хватает простора и свежего воздуха, тем более что в данный момент здесь пахло гарью. К тому же перед нами лежало осеннее море, хмурое и абсолютно неприветливое. Оно так отличалось от тех летних картинок, из которых лепят пляжные сериалы с вереницами красавиц в купальниках, на чьих телах никогда не высыхает морская влага, где волны без конца полируют песчаный берег, где бегают по пляжу белокурые ангелы с английским акцентом и водятся славные парни, чья жизнь похожа на вечные каникулы, но обременена распутыванием бесконечных интриг.

Родители, тоже не особенно вдохновленные увиденным, решили, что море вполне нормальное, такое, каким они его себе и представляли. Гораздо сильнее самих морских просторов их поразила плавучесть пароходов. Они никак не могли взять в толк, почему такие штуковины держатся на воде, а мы тонем; почему эти тонны металлолома спокойненько скользят по волнам, а они, родители, даже и самую малость проплыть не сумеют. А нам, сопливым пацанам, чье мнение никогда никого не интересует, больше всего хотелось искупаться, окунуться в море, испробовать соленой морской воды, но в такой холод об этом нечего было и думать.

Увидев, как нас заворожило зрелище медленно плывущего парохода, длинного парома, выходящего из порта, Болван предложил как следует помахать ему, как вчерашнему автобусу, — как будто судьба способна поддаться на столь жалкую провокацию. Мы махали руками и подавали знаки совсем не для того, чтобы угодить репортеру, а лишь потому, что пассажиры корабля отвечали нам тем же. Даже бабулю, которая обычно была приветлива, как тюремная решетка, умилили все эти пароходы, и мы стали свидетелями тому, как она поднимает свою ручонку и машет ладошкой, будто платком. Потом на мостике появилась долговязая белая фигура, наверняка офицер. Сдержанно, на английский манер, он помахал нам перчаткой, с толикой кокетства, однако не выходя за рамки протокола. Его приветствие подхлестнуло наш энтузиазм, настолько мы были тронуты вежливостью этих людей, во всяком случае, куда более любезных, чем, например, летчики. И тогда десятки человек по всему кораблю стали выходить на палубы, стекаясь к левому борту, они махали нам в знак приветствия.

Болван ликовал. Этот болван, видно, думал, что, заманив их всех на один борт, мы сможем опрокинуть эту громадину. Куда там! Такие штуковины построены на совесть, и их загадка только в том, что они плавают и не тонут, а вовсе не в том, что они не переворачиваются.

И тут мама, которой это зрелище уже порядком наскучило, к тому же раздражал запах гари, усиливавшийся с каждой минутой, — вой пожарных сирен развеял последние сомнения, — и тут наша мама с самым невинным видом, начав фразу с равнодушного «кстати», спросила, видел ли кто-нибудь из нас, как она выключала утюг.

И поди пойми почему, Болван вдруг рванул в сторону гостиницы, истошно вопя: «Наконец-то!»

* * *

Болван никак не мог понять, почему мы совсем не беспокоимся, не сходим с ума из-за Тотора, который пропал накануне вечером и всю ночь не давал о себе знать.

— Слушайте, а как его полное имя?

Родители пытались вспомнить, но не могли, во всяком случае, их версии не совпадали. Не взяв даже минуты на размышление, отец заявил, что имя — Виктор. С последним слогом мама была согласна, только вот думала, что имя — не Виктор, а Эктор. Бабушка, со своей стороны, настаивала на Андре.

— Но если его полное имя — Андре, тогда какого черта вы зовете его Тотором?

— Потому что мы боялись, что люди будут называть его Деде, Деде — это ужасно, такое имя вообще никуда не годится, а Тотор уже не так банально.

Точное имя было необходимо Болвану, чтобы сообщить его своим друзьям с телевидения. Сообщение в вечерних новостях об исчезновении ребенка всегда производит душераздирающее впечатление. Зрителям сразу хочется принять участие в поисках; все стремятся рассказать кому что известно, кто что видел. И когда с экрана раздается призыв к помощи телезрителей, они гарантированно обрывают все телефоны. Ясно, что исчезновение Тотора не было ни крупной катастрофой, ни событием национального масштаба, однако оно непременно должно было взволновать многих. День за днем люди ждали бы новостей, включали телевизор, только чтобы узнать о развитии событий, с каждым новым выпуском новостей они бы все больше расстраивались оттого, что до сих пор ничего не известно, и вновь обретали бы надежду при появлении новых фактов, и снова бы ее теряли, когда полиция опровергала бы очередную информацию, — в общем, мог получиться захватывающий сериал, сериал из реальной жизни. Поэтому Болвану требовалась фотография братца, чтобы все его увидели, но проблема заключалась в том, что родители не хотели ее давать, проявляя удивительное упорство.

— Но ведь вашего сына могли украсть, могли похитить!

Оба разразились смехом:

— С чего ты это взял? На кой черт кому-то осложнять себе жизнь, похищая мальчишку, который нем как рыба и только и делает, что пишет?

На самом деле они отказывались давать ему фотографию потому, что у них ее попросту не было. Родители были не из тех, кто все время таскает с собой в бумажнике физиономии своих детей, к тому же большая часть наших вещей сгинула во вчерашнем пожаре.

Хотя и впрямь было бы приятно увидеть мордашку братца в начале вечернего выпуска новостей: Тотор — главный герой выпуска! По идее, это должно было произвести впечатление на многих наших знакомых; не то чтобы мы хотели сыграть на их чувствах или рассчитывали сделать себе имя на их сострадании, и все же не всем ведь дано увидеть фото своего пацана в новостях.

За неимением фотографии Болван стал просматривать отснятые им пленки. Ему пришлось повозиться, потому что Тотора было видно меньше всех остальных, а в те редкие моменты, когда он появлялся в кадре, парень или мгновенно из него выходил, или располагался перед камерой и корчил рожи, причем в своих кривляньях доходил до такой дикости, что становилось противно даже в столь прискорбных обстоятельствах, как сейчас.

Главным для Болвана было, чтобы мальчика показали крупным планом, — а уж гримасничает тот или нет, неважно. Труженик экрана ликовал. Пускай репортаж этот в плане зрелищности не сравнится с какой-либо идеальной катастрофой с грудами человеческих тел и языками пламени на переднем плане, все равно исчезновение пацаненка, приправленное кадрами, на которых он снят прямо перед этим, — уже сенсация, по крайней мере гарантированный прайм тайм… Наконец-то Болван перестанет ходить в обиженных, наконец-то он возьмет свое.

И вот когда мы уже шли на почту, бабуля вдруг поперхнулась и указала нам на то, что она узрела с высоты своего кресла: наш братец сидел в портовом баре, окруженный взволнованной публикой, которая буквально пожирала его глазами, — можно было подумать, что вид спокойно пишущего пацана парализовал высокое собрание, застывшее вокруг него в недоверчиво-восхищенном оцепенении. Со стороны все это напоминало рождественский вертеп — такая же осторожная сдержанность, такое же праздное благоговение.

Обычно такие встречи вызывают радость, ликованье и прочие избытки чувств… У нас не так. Наоборот, нам было даже слегка не по себе.

Оказалось, парень торчал здесь со вчерашнего вечера, хотел закончить очередную главу. Мы были даже слегка растроганы, когда он, чуть не рыдая, признался, что с тех пор, как мы все время куда-то едем, с тех пор как наша жизнь так ускорилась, он больше не поспевает за нами. Помимо своей собственной жизни он, без сомнения, рассказывал и о превратностях наших маленьких судеб, в жанре коллективной биографии, если только его не занимали задачи более эстетического свойства — например, описание красоты тех мест, где мы уже побывали, или сочинение рассказа о наших странствиях, так что, когда он впервые увидел море, должно быть, это стало для него слишком сильным переживанием, страниц как минимум на сто, нахлынувший поток чувств требовал паузы, передышки, сосредоточиться и отобразить на бумаге все свои переживания.

Родители долго колебались между помилованием и желанием проучить беглеца, но, поскольку в семье должна царить любовь, а проявить снисхождение к родной кровинушке — дело нехитрое, счеты решили не сводить. К тому же все чувствовали, что Тотор смущен, а значит, он страдал, значит, ему необходимо все время писать не потому, что он нас презирает, а просто это сильнее его.

Только вмешательство бабушки могло еще заставить родителей все-таки рассердиться на Тотора: во имя высоких педагогических принципов она приказала отцу отчитать сына — мол, нельзя вот так ни с того ни с сего исчезать, пропадать, не сказав никому ни слова. Но отец не смог, он не чувствовал себя вправе ругать единственного из нас, кто пытается хоть чему-то учиться, он понимал, что будет верхом несправедливости наказывать сейчас Тотора. Так что великодушие восторжествовало, и, решив, больше не стоять как вкопанные, мы уселись за столик, чтобы пропустить стаканчик-другой, пока братишка закончит писать. Группа поддержки с облегчением поняла, что примирение состоялось, и соответствующий вздох пронесся по залу.