Вячеслав Сукачев - У светлой пристани

• Название: У светлой пристани
• Автор: Вячеслав Сукачев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

В. Сукачев — молодой хабаровский писатель. Это вторая его книга в столичном издательстве. В нее вошли повести, герои которых — молодые рабочие, колхозники, солдаты, геологи. Главная тема — утверждение высоких нравственных принципов: моральная ответственность перед коллективом, смелость в принятии решений, преодоление трудностей на пути самосовершенствования.

---

Из-за угла вывернулся Савелий. Он сердито глянул на них, и Светлана поторопилась отстраниться от Володи и спрятала руки за спину.

— Иди, — прошептала Светлана, грустно глядя на Амур.

И он пошел, оглядываясь на нее, и — синим полыхали его глаза. Светлана тоже вышла из-за угла и увидела студентов, тесной кучкой столпившихся на корме. Кажется, они все что-то кричали, а им отвечали такие же ребята с теплохода. И в этот момент упал на деревеньку, сопки и Амур, на пристань и голоса студентов тяжелый низкий гудок. И сразу же все заторопились сказать что-то несказанное, договорить начатый в спешке разговор, и лишь Светлана, прижавшись спиной к избушке, безучастно смотрела прямо перед собой и что-то замысловато чертила носком босоножки по песку.

Теплоход уже отвалил от плашкоута, притихли студенты, а Володи все еще не было на мостике. Один из студентов стоял как-то обособленно. Стоял и смотрел на Светлану, да так смотрел, словно какое-то чудо разглядывал. Светлана отвернулась, заметив только длинные белые волосы парня да какой-то необычайной доброты глаза.

Проходивший мимо Савелий громко окликнул ее и ворчливо сказал:

— Ты у Нинки-то сегодня будешь? Так захвати у меня карасей. Гостинец, скажи, от Савелия. Больше-то ничего нет, а ушица, она в охотку слаще меда.

— Я передам. — Светлана уже хотела уходить и тут заметила, что прямо на нее идет тот, беловолосый студент. Она сразу же растерялась и с испугом посмотрела на парня в зеленой униформе. Она хотела и не могла двинуться с места. А парень был уже близко, он подошел вплотную и остановился, почти касаясь ее полами куртки.

— Значит, тебя Светлой зовут? — спросил он.

Светлана быстро взглянула ему в лицо, и отвернулась, и почти с мольбой посмотрела на мостик удаляющегося теплохода. Там стоял Володя, но смотрел он не на нее, и по тому, как он стоял и как высоко вскинул голову в форменной фуражке, Светлана поняла, что он все увидел и все истолковал по-своему.

— А я ищу девушку, очень похожую на тебя, — сказал парень и легонько дотронулся до ее руки, чтобы обратить на себя внимание.

— Ну что… что вы?! — обернулась Светка, едва не плача и кусая губы и больше всего перепуганная тем, что прикосновение парня не было ей неприятно, даже наоборот, отозвалось в ней каким-то неосознанным еще желанием. Она сильно оттолкнула парня и бросилась на нос плашкоута и звонко закричала: — Воло-о-дя-я…

Но он даже не оглянулся, и Светкина рука застыла в воздухе, такая тоненькая и растерянная, надломленная в локте, с желтеньким перстеньком на безымянном пальце.

3

Зашла туча внахлест на шалый диск солнца, и деревенька сразу же потонула в густой тени, слившись в одно целое с тайгой, дикими зарослями боярышника и рябины. С Амура потянуло легкой прохладой, хотя песчаная отмель все еще золотилась в лучах солнца и вершины сопок тоже были залиты светом. Но дышать стало как-то привольней. Правда, тут же поднялись из травы комары и, щупая воздух тоненькими хоботками, ринулись к человеческому жилью, но пахнул низовик, и комаров сдуло, разметало в разные стороны.

Светлана распахнула створки окна и, прижавшись лбом к косяку, смотрела вдоль пустынной улицы, которую пересекала теперь белогрудая Динка, охотничья собака братьев Долининых. Изогнув хвост в два кольца, изящно вытянувшись на тонких ногах, Динка посмотрела на Светлану и зевнула.

В дальнем конце села стояло белое облако — недавно зацвела черемуха, и по вечерам было не продохнуть от ее терпкого, одуряющего запаха. Савелий говорил, что теперь от карася отбоя нет, и почти каждый день угощал Светлану свежей ушицей…

Под самый вечер в амбулаторию пришла Таисья, Нинкина мать, высокая и все еще статная женщина. Мягко и напевно она поздоровалась и степенно присела у стола.

— Скучаешь, милая? — ласково спросила Таисья. — В деревнях-то редко болеют. Разве только мы, старухи. Да и то, пока спохватишься, хворь-то и отстала. Я тебе, милая, молока принесла да яиц с десяток, ты уж не побрезгуй.

— Да что вы, тетя Тая, — зарумянилась Светлана, — не надо мне ничего.

— А я тебя, что ли, спрашиваю, надо ли, нет ли, а коль принесла — не отказывайся. Порядок такой. Слава богу, еще не забыли. Вы-то, молодые, может быть, и позабудете, а нам уж как-то не с руки. И за Нинку спасибо. Роды хорошо приняла. Теперь от баб отбоя не будет. Летом-то недосуг, а к зиме готовься — гуртом попрут.

Глаза у Таисьи строгие, неприступные, и черты лица под стать: загрубевшие от солнца и ветров, а вот голос мягкий, ласкающий, с едва уловимым оканьем.

— Болит у меня, Светуля, — неожиданно пожаловалась Таисья, — в животе болит. Ты бы посмотрела, будь ласка, может, что и прощупаешь. А если и не услышишь ничего, мне все одно лучше будет, рука-то у тебя легкая, девичья…

Таисья вытянулась на кушетке в, прикрыв глаза, тихо говорила:

— Ах, девонька, кабы знала ты, как у бабы нутро может болеть. Как захлестнет от низа живота и все выше, под самое сердце подкатывается.

Светлана осторожно щупала рыхлый, морщинистый живот Таисьи. Даже под легким нажимом пальцев он уходил глубоко внутрь, а там угадывалось что-то твердое, нервно пульсирующее.

— Надсадились вы где-то, тетя Таисья, вот оно и болит. — Светлана тихо массировала живот, и женщина прикрыла глаза, от чего ее глазные впадины стали необычайно глубокими и темными.

— Эк ты, открытие сделала, — усмехнулась Таисья. — Да кто ж из нас в войну не надсаживался? Кто голос сорвал, кто живот. Мешки они, знаешь, какие были? Ты не знаешь, да и слава богу, хватит и того, что мы это узнали. Дак я ведь и после надсады в этом животе пятерых перетаскала, и ничего им, все здоровые… Ну и ладно, и будет, Светуля, спасибо и на том. Теперь уж нас, видно, могила только излечит.

Таисья поднялась с кушетки, быстро оправила юбку, что-то невидимое стряхнула с нее и заспешила, засобиралась домой.

— Теперь уж и коров скоро пригонят, — сокрушалась она, по-доброму глядя на Светлану, — а у меня птица не кормлена, ужин не сготовлен, разлеглась я здесь, господи.

В это время в распахнутом окне мелькнуло что-то белое, и на крашеные половицы упал букет черемухи. Все это было настолько неожиданным, что и Светлана и Таисья некоторое время молча смотрели на него. Первой спохватилась Таисья, она выглянула в окно, потом бережно подняла пахучие нежные ветки и с тихой улыбкой положила на стол перед Светланой. Женщины ничего не сказали друг другу, но этот букет каким-то образом сроднил их, словно бы стер последнюю грань, которая еще существовала в их отношениях.

— Ой, побежала я. — Таисья уже взялась за скобку двери, но приостановилась и, глядя вполуоборот на Светлану, ласково попросила: — Там я пяток яиц для Савелия припасла, так ты уж, будь ласка, снеси ему. Он, ишь ты, Нинухе карасей на ушицу прислал… Да только не сказывай от кого. Не надо. Ну побежала я.

Светлана долго сидела неподвижно, глядя на аккуратный, ровный букет черемухи. Она чувствовала, как горят ее щеки, и приложила к ним ладони, и ей показалось, что и ладони стали горячими. Ей было тревожно и радостно от чего-то, так радостно, как еще никогда в жизни. Она достала из кармана халата зеркальце и долго смотрелась в него, ничего особенного не находя в своем лице. Потом провела пальцем по губам, и они звонко чмокнули, и она тихо засмеялась, ощущая в себе что-то новое.

4

Савелий подарок Таисьи принял молча. Повертел в руках белый сверток и понес в свою избушку, тяжело пристукивая деревяшкой. И впервые Светлана обратила внимание на то, как он узок в плечах и сутул непомерно, так сутул, словно каждую минуту готов был поднять что-то с земли.

Тихий вечер опускался над Амуром, и вода теперь была свинцово-грязной и даже на взгляд казалась холодной и тяжелой. Дальние сопки проглядывали из сумерек бесформенными глыбами, и лишь там, где солнце в эти минуты ласкалось к земле, мягко проступали розовые разводы, слабым сиянием высвечивая и горы, и лес, и узкую полоску черного неба.

— Солнце за стенку садится, — задумчиво сказал подошедший Савелий, — бы́ть ненастью.

Они помолчали, и за это время разводы на западе сникли и окончательно потерялись в темноте, и лишь вода плескалась о плашкоут, навевая странные мысли и непонятные чувства.

— Подарок-то Таисья передала? — спросил Савелий и откашлялся, отвернувшись в сторону.

— Она не велела говорить.

— А кому же больше. Платок-то, я вижу, ейный, не слепой пока.

И опять они долго молчали. Савелий достал папиросы и тяжело затягивался дымом. Что-то синело в его груди, и Светлана подумала, что не надо бы ему курить. Но ничего не сказала. Смутные голоса доносились из поселка, лениво облаивала прохожего чья-то собачонка да безостановочно потрескивал движок электростанции.

— Эх, Светка, — неожиданно далеким голосом заговорил Савелий, — дите ты еще малое. Смотрю я на тебя, и Таисью ты мне шибко напоминаешь, и многое непонятное для меня теперь ясным стает. Ты ведь не знаешь, а мы с Таисьей сызмальства вместе были, на фронт она меня провожала, эх. — Савелий огорченно махнул рукой и сплюнул в воду.