Жан Эшеноз - Один Год

• Название: Один Год
• Автор: Жан Эшеноз
• Издательство: Всемирное слово
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-86442-037-9

«Один Год» (1997) — восьмой роман Эшеноза. Его действие закручено вокруг молодой женщины с победоносным именем Виктория. Год — это год жизненного странствия, время, за которое жизнь Виктории совершает полный цикл.

---

Итак, она без особого труда, по крайней мере, поначалу, находила водителей. В общем, как правило, мужчины, которые чаще, чем женщины, брали ее на борт машины, вели себя приветливо, охотно с ней разговаривали. Поддерживая разговор, Виктория присматривалась, помимо индивидуальности водителей, к марке, цвету и оборудованию машин, приближающих ее к смутно известной цели. Первое время она обращала внимание на эти подробности, а потом уже начала ими принебрегать.

Встретился ей священник за рулем машины «Р5» без дополнительного оборудования, ни радио, ничего, транспортное средство в чистом виде — сиденья жесткие и сильно пахло псиной, хотя самой псины не было. Водитель был в негнущемся костюме антрацитового цвета поверх мышино-серого свитера с круглым воротником под подбородок; на отвороте воротника красовался металлический крестик. Изъясняясь с военной благожелательностью, он вел машину, как перебирают клавиатуру большого органа, а ногами, обутыми в грубые башмаки, крепко жал на педали; под зеркалом заднего вида трепалась ветка. Встретилась ей мать с тремя детьми, мать семейства, лихо управляющая «Сеатом». На ветровом стекле, и так уже усеянном ярлычками техосмотров за последние шесть лет, хронологически наложившимися один на другой, были наляпаны разные наклейки, экологические и страховочные, окончательно мешавшие что бы то ни было разглядеть, даже если не обращать внимания на непрерывно работающие дворники. Викторию прижали к дверце два существа четырех и шести лет, которые на ходу изощрялись в неуклюжих гимнастических упражнениях. Стоя на коленях задом наперед на переднем сидении и выложив локти на спинку, их старшенький буравил девушку взглядом. Сядь нормально, Жужу, накинь ремень, сказала мать, а после, оценив Викторию в зеркале заднего вида, предложила ей работу: несколько часов в день помощи по хозяйству и сидения с детьми. Недобрым взором окинув мелюзгу, Виктория еле ответила. Попались трое насмешливых стеснительных мальчишек, в «жеваных» куртках, стиснутые на переднем сидении «Форда Эскорт» старого выпуска. Виктория, сидя сзади, смотрела на бритые затылки юнцов, прижавшихся друг к другу и не смевших обернуться, кроме одного, что был посредине и хотел завести двусмысленный разговор, но остальные его заткнули. Царили удушливые запахи бензина и псины, но на этот раз псина была, она спокойно пристроилась рядом с Викторией и поглядывала на нее вежливым и печальным взором, словно показывая, что не имеет ничего общего с хозяевами и молит о снисхождении к их дурным манерам. На зеркале заднего вида на сей раз болтался белый плюшевый шарик с небесно-голубым вымпелом.

Были и другие, а потом деньги уже и вправду кончились, жизнь делалась все горше и горше, теперь уже Виктория в самом деле выглядела не блестяще. Из-за ее чересчур запущенного вида все труднее было ловить машины, а когда она пыталась остановить на улице своих современников, они сразу понимали, что речь о деньгах. Некоторые давали, большинство не давало, и никто, казалось, не удивлялся, что в нищету впала такая красивая молодая женщина, хотя обычно бедняки безобразны.

Набрав мелочи, Виктория питалась уцененной ветчиной, крошками сыра грюйер, мятыми фруктами, которые остаются на рынках после полудня, когда непроданный товар уже упакован. Ела что попало, причем сырое, холодное и запивая водой из водоразборных колонок. А ночи, которые становились все теплее, она теперь проводила всегда под открытым небом. Находила укромное, заброшенное место, иногда в развалинах, и перед сном веревочкой привязывала лямку мешка к запястью. Ее потревожили только два раза, — один раз местный пьяница, от которого ей быстро удалось отделаться, другой — бродяга вроде нее, этот сначала хотел прогнать ее с территории, которую считал своей, а потом, спохватившись, пожелал, чтобы она осталась, имея в виду ею попользоваться. Человек был слаб от истощения, Виктория от него удрала.

Но этот инцидент больше, чем все предыдущие, убедил ее, наконец, что пора все же перебраться в какой-нибудь большой город: на другой день мир под цинковым небом предстал ей в еще более суровом облике, чем обычно, и Виктория, обнаружив стрелку, указывавшую в сторону Тулузы, остановилась рядом и подняла руку. Несмотря на ее унылый вид, возле нее остановилась первая же машина, начинался дождь.

За рулем этой машины, старой 605-й в хорошем состоянии, оказался старый молчаливый крестьянин, одетый в выходной костюм, он провез ее не больше двадцати километров и высадил перед конторой нотариуса, к которому ехал продавать свое хозяйство. В 605-й витал запах крупы и золы, но не псины, хотя псина имелась, лежала сзади на пледе. Она спала и ничто не выдавало бы ее присутствия, если бы она не напоминала о себе частыми вздохами во сне. Дом нотариуса был построен в чистом поле на обочине дороги, по которой мало кто ездил, только трактора да мопеды сельскохозяйственных рабочих, которые, следуя мимо, бросали на Викторию взгляды. Потом ей пришлось прождать несколько часов, пока не появился неожиданный для этого места «Сааб», металлически-аспидного цвета с рыжими кожаными сидениями, его ветровое стекло было украшено прошлогодним кадуцеем. Машину вел одинокий мужчина, неразговорчивый и прячущийся за своей неразговорчивостью, но за его молчанием стояло, возможно, и легкое опьянение, и даже отчаяние. Стереофоническая установка с четырьмя колонками, безукоризненно отрегулированная, выдавала аранжировки Джимми Джьюфри, пахло слегка леденцами и виргинским табаком с примесью далекого аромата духов исчезнувшей женщины. Он подбросил ее до Ажана, Виктория вышла из машины под вечер.

Потом вокруг нее сгустились темнота и дождь, причем первая с особенной беспощадностью, и долгие часы не было ни одного автомобиля, скоро Виктория совершенно вымокла и ничего уже не видела, пока перед ней, наконец, не притормозила маленькая белая машинка. Виктория даже не сразу ее заметила, потом машинально села в темную кабину. Вы в сторону Тулузы? спросил мужской голос. Виктория выразила свое согласие, не повернув головы. Она одичала, насквозь пропиталась водой, она выглядела нелюдимой и бессловесной, и, возможно, умственно отсталой. На самом деле она сейчас слишком устала, слишком обалдела, чтобы рассматривать этого человека так же как предыдущих водителей. Не интересуясь маркой автомобиля, она не обратила внимания ни на его оборудование, ни на то, что, возможно, красовалось на ветровом стекле или висело на зеркале заднего вида. Она заснула на сидении прежде, чем у нее высохли волосы.

Спустя час она проснулась от ощущения, что машина останавливается. Виктория открыла один глаз и сквозь запотевшее залитое водой стекло увидела тяжеловесное неприятное здание, похожее на вокзал. Мы в Тулузе, в самом деле произнес мужской голос, вот вокзал. Годится? Спасибо, дрожа, сказала Виктория, открыла дверцу, вытащила свой рюкзак, по-прежнему не глядя на водителя. Потом хлопнула дверцей, еще раз поблагодарив, еле-еле, заученным голосом, и пошла в сторону вокзала. Между тем она была совершенно уверена, что узнала голос Луи-Филиппа, остававшегося за рулем своего «Фиата», он не сразу тронулся с места и, вероятно, смотрел сквозь недавно поставленное новое заднее стекло, как Виктория уходит прочь по направлению к витрине буфета, залитого грязным желтым светом и открытого всю ночь. В баре какие-то личности пили пиво; в закутке возле бара были установлены видеоигры; рядом с этими играми висело предупреждение о том, что слишком длительное пользование ими может вызвать у пользователя эпилептический припадок.

На вокзале Тулуза-Матабьо Виктория, в конце концов, найдет себе друзей. Но не сразу. До сих пор, при случае, ей доводилось соседствовать с людьми вроде нее, бездомными, так уж получалось, но она блюла дистанцию, не смея вступать с ними в переговоры. Впрочем, немногие из таких людей бродили по деревням, они предпочитали города, где, толклись в общественных местах и на рынках, перед вокзалами и на просторных площадях. Они поговаривали о солидарности, о том, что надо держаться заодно и планировать совместные выступления, но Виктории больше было по душе хранить независимость. Бывало, они заказывали выпивку, начинали задираться, бывало и так, что казались выпивши, хотя ничего не пили. Часто они вспыхивали, говорили с жаром, вставали на дыбы, но в драку лезли редко. Непосредственные и общительные, они явно не любили, чтобы кто-то из их роду-племени противопоставлял себя остальным.

Однако Виктории, пока она оставалась одна, все больших мучений стоило прокормиться. В один прекрасный день она решила заняться проституцией, несколько недель тому назад она это планировала, но теперь оказалось поздно: она была слишком плохо одета и слишком грязна, словом, недостаточно представительна, чтобы в ком бы то ни было возбудить желание. Скорее всего, на нее не клюнул бы ни один прохожий, подобная сделка могла заинтересовать разве что такого же бродягу, которому, разумеется, нечем было платить.