Константин Седых - Отчий край

• Название: Отчий край
• Автор: Константин Седых
• Жанр: Русская классическая проза

---

Марьяна попрощалась с ним и медленно пошла на бугор, ядреная, вся налитая здоровьем и силой. Глядя ей вслед, Лука решил найти предлог и наведаться к ней в гости.

- Что паря, хороша Маша, да не наша? - раздался у него за спиной насмешливый голос неслышно подошедшего Никулы.

- Ты что же, ядрена-зелена, по майданам шатаешься, а прорубь не чистишь? - напустился на него Лука. - В отставку захотел? Мы это тебе, лодырь злосчастный, в два счета устроим. Тут по твоей милости последняя корова чуть до смерти не расшиблась. Вот потяну я тебя к ответу, так будешь знать...

- Проспал, паря, проспал, - виновато залебезил перед ним Никула. Сейчас я эту прорубь в один момент в божеский вид приведу... Только коров в ней зимой одни дураки поят. Умные люди, те коров на ключ по морозу не гоняют. Они их дома теплой водичкой угощают. От этого у них и молоко не переводится.

В это время к проруби подъехал верхом на коне Ганька Улыбин. Услыхав слова Никулы, он спросил:

- Чего же тогда ты свою корову на ключ гоняешь?

- А, Ганьча! Мое почтенье, товарищ секретарь сельского ревкома! повернулся к нему Никула. - На твой спрос ответ у меня короткий. Я ведь тоже в умных не числюсь. Умницей себя моя Лукерья считает, а меня давно в дураки определила. Слова сказать, холера, не дает. Сидит целый день под окошком, глаза пялит на улицу и курит папиросу за папиросой, чуть ли не с карандаш длиной, а коровы по-человечески напоить не желает... Как ты думаешь, у всех бабы такие пилы? Или это я один такой разнесчастный?

- Да нет, все одним миром мазаны, - ответил ему за Ганьку Лука. - Я за всю свою жизнь только раз такую встретил, которая мужика не пилила. Глухонемой она оказалась.

- Вот повезло ее мужику! Прямо позавидуешь... А тут с утра до вечера пилит и пилит. И в пролубщики она меня загнала, и на майдан шататься заставила: Какой мне интерес, скажи на милость, у Лаврухи по ночам околачиваться?

- Ну, интерес-то, положим, большой. Ты за зиму дарового вина, хвати, так банчков десять выдул. На это ты мастер.

- Вот уж это напрасно попрекаешь, - обиделся Никула. - Подадите раз в неделю стакан и считаете, что я больше всех выпил.

- Не ври, не ври! Ты вчера так нарезался, что смотреть противно было. Растянулся у курятника, во всяком дерьме измазался. Даже сейчас от тебя воняет.

- Да ведь все это через бабу. Жизни мне от нее нет. Загнала меня в пролубщики, батрачить на общество за гроши заставила.

- Тоже мне батрак выискался! - язвительно процедил Лука. - Раз в два дня поковыряться здесь с пешней дело нетрудное. Кормушка это у тебя, а не работа.

Ганька поил коня и посмеивался. Никула, не желая сдаваться, плаксиво возражал:

- Ну, не скажи! Вот как начнет пригревать, тут я еще намучаюсь. Днем все растает, хлынет вода с бугров, затопит обе пролуби, а ночью замерзнет. Тогда только знай развертывайся. Так что это каторга, а не кормушка. Это тебе любой человек скажет.

Ганька уже собрался уезжать, когда на ключ приехал с бочкой на санях Иван Коноплев, отец Лариона, мобилизованного унгерновцами в обоз и до сих пор не вернувшегося домой. Никто в поселке не знал, что Ларион ушел с Унгерном в Монголию уже не обозником, а строевым казаком.

Иван Коноплев был коренастый, с чалой от проседи окладистой бородой пожилой казак. Он постоянно носил на большом и указательном пальцах правой руки кожаные напалки. За это и прозвали его Иваном Сухопалым.

Взяв под уздцы запряженную в обледенелые сани сивую кобылу, Иван подъехал к самой проруби. Он поздоровался с Лукой, Никулой и Ганькой, вскинув к мохнатой шапке руку в пестрой варежке.

- Как она жизнь, Иван Леонтьевич? - осведомился у него Никула, щурясь от упавшей на ресницу снежинки.

- Да ничего, шибко не жалуемся, - ответил Иван.

- Про Лариоху ничего не слышно? Мы ведь с ним в одно время в обоз к Унгерну угодили. Я все их с Артамошкой домой сбежать подговаривал, да они коней с телегами потерять побоялись.

- Ежели живой, там где-нибудь мотается. Мы уж ждали, да ждать перестали.

Не желая больше разговаривать, Иван заткнул за красный кушак варежки и взял сделанный из обрезанного ведра черпак, торчавший из бочки.

Никула подождал, не скажет ли он еще чего-нибудь, и, не дождавшись, пошел к часовне, на крыльце которой у него хранились пешня, метла, железная и деревянная лопаты. А Лука вдруг заинтересовался хомутом на кобыле Ивана. Хомут был с ременной, украшенной махрами и медными бляхами шлеей. Иван черпал воду, искоса наблюдал за Лукой. Это разожгло любопытство Ганьки, и он попридержал коня.

Лука тем временем подошел к кобыле, еще раз оглядел хомут и спросил:

- Слушай, Иван! Откуда у тебя этот хомут?

- Ниоткуда: Сам я его сделал еще до революции, - ответил тот, перестав черпать воду.

- Значит, своедельский, не купленый и не ворованный?.. А ну, подойди сюда да скажи вот при Ганьке, что это за буквы на нем? - приказал Лука.

На деревянных, красиво выточенных колодках хомута пониже супони виднелись написанные багряной краской две буквы И и Л. Они хотя и выцвели, но были хорошо заметны. Иван, не торопясь, подошел с другой стороны, воровато глянул на буквы и, не задумываясь, ответил:

- Это, товарищ Ивачев, мое клеймо. Обозначает око Иван Леонтьевич.

- А может быть, Ивачев Лука? - спросил Лука, усмехаясь, обжигая Ивана полными злобы и бешенства глазами.

- Можно и так повернуть. Только хомут этот мой и клеймо мое...

- И не стыдно тебе, Иван? Врешь и не краснеешь!

- Я не вру, а правду говорю.

- Ах ты гад! - взорвался наконец Лука. - Спер у меня хомут и открещиваешься. Вот тебе за это! - размахнулся он и ударил Ивана но уху.

- Караул! Убивают! - закричал Иван, заслоняясь от Луки руками. А тот неотступно наседал на него и бил то правой, то левой рукой, а сам исступленно орал:

- Семеновцы мой дом сожгли, семью по миру пустили! А вы, сволочи, все, что не сгорело, к себе перетаскали! Убить вас за это мало.

Прижав Ивана к стене часовни, он схватил его за горло, стал душить. Ганька спрыгнул с коня, бросился разнимать их. Он схватил Луку сзади за руки, начал уговаривать:

- Лука Иванович! Товарищ Ивачев! Нельзя же так. Раз виноват он, ты его в ревком тащи, а не бей.

- Уйди, Ганька, не мешай! - закричал Лука, не отпуская Ивана и стараясь отпихнуть от себя Ганьку. - Таких гадов на месте давить надо, а ты заступаться за него вздумал. Уйди, а то...

- Не уйду! - повис на нем Ганька. - Ты же сознательный человек. Стыдно мордобоем заниматься.

Увидев прибежавшего на шум Никулу, Ганька попросил:

- Помогай разнимать! Тут дело убийством пахнет. Чего стоишь, как столб?

- Это не мое дело. Раз Лука Ивану морду чистит, он и ответит за рукоприкладство.

- Я тебе отвечу... Я тебе так отвечу... - хрипел Лука и снова крикнул Ганьке: - Да отвяжись ты от меня, сопляк! Не суйся, куда не надо, а то и тебе попадет.

- Пусть попадает! А убивать тебе человека не дам. У нас и без этого крови немало пролито, - твердил своецепкий, увертливый Ганька.

Отпустив Ивана, Лука размахнулся, чтобы ударить Ганьку. Тот моментально присел, и удар пришелся впустую. Лука, потеряв равновесие, упал на лед. Иван воспользовался этим и бросился наутек. Пока Лука поднимался и приходил в себя, тот уже одолел крутой бугор и скрылся в улице.

- От меня не убежишь! - крикнул ему вдогонку Лука. - Я тебя на дне моря достану!..

Потом подошел к Ганьке, сжимая кулаки, спросил:

- Ты, что, в защитники к Сухопалому подрядился? Вот возьму и утоплю тебя в пролуби.

- Ну, ну, давай попробуй! Какую я тебе межу переехал? - бесстрашно глядя ему в глаза, спросил Ганька.

- Нашел за кого заступаться, барахло ты этакое, - сказал, остывая, Лука. - Небось, сейчас к Семену пойдешь? Жаловаться на меня будешь?

- Конечно, пойду! Он с тебя стружку снимет. Раз украл Иван твой хомут, подавай в суд, а не дерись.

- Пошел ты к такой матери! Молод, чтобы меня учить... Лопатин! повернулся Лука к Никуле. - Отведи Сухопалому его кобылу и скажи, чтобы в гости меня ждал. Я к нему сейчас с винтовкой приеду. Я ему покажу, как своих грабить.

Сказав это, Лука быстрым шагом пошел домой, а Ганька поскакал к Семену. Ни дома, ни в в ревкоме того не оказалось.

- Ты его в Царской улице ищи. Он к кому-то туда ушел, - сказал Ганьке сторож Анисим.

И Ганька поехал разыскивать Семена на Царскую улицу. А тем временем Лука прибежал домой, заседлал коня, схватил со стены винтовку и отправился к Ивану Коноплеву. По дороге заехал к партизану Гавриилу Мурзину и позвал его с собой.

- Поедем! - согласился Мурзин. - Надо этого Сухопалого проучить. Он такой ловкач, каких немного найдешь. Он наверняка не один хомут приспособил.

Никула только что привел в ограду Коноплева кобылу с бочкой, как туда нагрянули Лука и Мурзин. От крыльца на них бросился с хриплым лаем серый волкодав. Мурзин вскинул винтовку на руку, выстрелил и убил волкодава наповал.

На выстрел выбежали из избы жена и невестка Ивана. Завидев убитого волкодава, они налихомат заголосили.