Олеся Чертова - Млечный Путь №2 (5) 2013

• Название: Млечный Путь №2 (5) 2013
• Автор: Олеся Чертова
• Издательство: Млечный Путь
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2013

Фантастическое допущение в рассказе Олеси Чертовой «Точки пресечения» мягко говоря совсем не ново, но яркие романтические краски заставляют об этом забыть. Любовь может все, и человек ради любви способен на все.

Джон Маверик в рассказе «Зеркало» поднимает молодежные темы и рассматривает их в необычном ракурсе.

Кафкианский рассказ «Цукаты» Наталии Гиляровой несомненно доставит удовольствие гурманам.

Рассказ-притча Кирилла Луковкина «Зов небес» радует неожиданной концовкой.

Если в прошлом номере Леонид Шифман доказывал, что в Израиле жить весело, то в рассказе «Легенда» он утверждает, что и в Америке жить не скучно.

Несомненно, привлечет внимание готический рассказ Лукаса Фоули «Шейдисайд» в превосходном переводе Татьяны Адаменко.

Фантастический рассказ Кори Доктороу «Старьевщик» рассматривает тему взаимопонимания различных разумов.

Рассказ Этьена Лаграва «Аллах акбар» является своеобразным предупреждением Франции и другим странам Запада.

В великолепном рассказе «Активация»  Марцин Вольский насмехается над ролью личности в истории.

От судьбы не уйдешь, утверждает Чарльз Де Вет в рассказе «Обезьяна на шее».

Как всегда блестяще эссе Станислава Лема «Прошлое будущего».

Эссе Владимира Борисова  «Принцип неопределенности...» посвящено некоторым аспектам творчества братьев Стругацких.

Юрий Лебедев в статье «Тот самый Пенроуз!» делится своими впечатлениями о лекции сэра Роджера Пенроуза. Ссылка на видеозапись самой лекции приведена.

Любителей поэзии ожидает знакомство с группой поэтов Санкт-Петербурга.

---

Принятие во внимание этой возможности априори все же не должно было исключаться. Ход мыслей, который привел меня к неверному утверждению, можно было бы воспроизвести следующим образом: провирус состоит из нуклеотидов, которые, отдельно взятые, ничем не отличаются от отдельных нуклеотидов лимфоцитов или, в общем, от любых нуклеотидов, потому что наследственный код всегда состоит из одних и тех же «нуклеотидных символов». Таким образом, «введенный» в геном хозяина провирус выглядит как ряд других «символов нормального наследственного кода», и, следовательно, его нельзя отличить от остальных «символов» хозяина. Но все же я не принял во внимание довольно элементарное обстоятельство, что речь все-таки идет о целом, которое имеет способность к независимому размножению, если его к этому побудить. Хотя с самого начала возможность такого «побуждения» с помощью каталитического вещества была абсолютно неизвестной, но априори ее также нельзя было и исключать. Конечно, намного легче заставить провирус размножаться – так как это его нормальная, ведущая к смерти, специфическая возможность – чем уничтожить его в «спрятанном состоянии», одновременно не уничтожив клетки хозяина, так как против вредящего воздействия провирус защищен своим почти полным сходством с нормальным геномом хозяина. Но вирус должен «разоблачить» себя однажды в будущем, и в этом его слабое место, а именно можно каталитически вынудить встроенный в гены вируса «замедленный запуск» к «немедленному запуску». Если бы я об этом подумал, я бы по меньшей мере не заявил, что и в следующие 80 лет невозможно будет диагностировать «спрятанный» в геном провирус. Таким образом, в общем и целом заранее не следует исключать то, что принципиально возможно на основании известных нам признаков и особенностей какого-либо факта.

Первоисточник:

Lem S., Die Vergangenheit der Zukunft. – Aus: Vor der Jahrtausendwende /hg. v. Peter Sloterdijk. – Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1990, Bd. 1 (edition suhrkamp 1550), s.170-196. Это же в кн. Lem S., Die Vergangenheit der Zukunft. – Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1992, s.59-90.

Эссе

Владимир Борисов Принцип неопределенности. Фантастика и Стругацкие

Израильский (когда-то – ленинградский) критик и литературовед Марк Амусин сборник своих статей «Зеркала и зазеркалья» (СПб.: Лимбус-Пресс, 2008) завершил статьей «Стругацкие и принцип неопределенности». Это не первое обращение критика к творчеству братьев Стругацких. Как отмечал Войцех Кайтох в монографии «Братья Стругацкие», очерк Амусина «Далеко ли до будущего?», опубликованный в журнале «Нева» в 1988 году, был «первой ласточкой», в которой проявилась возможность исторического анализа современной литературы в России. Затем был еще ряд интересных статей, наконец, в 1996 году, уже в Израиле, выходит первая на русском языке книга о писателях «Братья Стругацкие».

Все эти работы Марка Амусина отличались доброжелательным отношением к произведениям Стругацких, более того, как подчеркивает В. Кайтох: «Критик совершает полную политическую реабилитацию Стругацких, одним из первых публично напоминая о том, что братья выступали против искривлений и абсурда советской действительности намного раньше того времени, когда это официально было признано».

Но в последней статье Амусин сетует: «Попыток же целостного и глубинного анализа феномена Стругацких, на мой взгляд, явно не хватает». И пытается восполнить этот недостаток: «По сути своей творчество Стругацких взывает к синкретическому осмыслению, одной из попыток которого и служит настоящая статья».

Что же удалось «синкретически осмыслить» талантливому (как сказано в аннотации сборника) критику и литературоведу? Что разглядел он в книгах Стругацких за последние двадцать лет?

Основной посыл последней статьи таков: «При внимательном рассмотрении поражает, насколько стартовые конструкции Стругацких эффектны, ярки, дразняще-занимательны – и одновременно зыбки, внутренне противоречивы, «неконсистентны».

«Примеров сколько угодно», – говорит критик. И приводит целых… два. Не получает никакого объяснения антропоморфность планеты Саулы в «Попытке к бегству», это раз. Непонятно, какой машиной времени сумел воспользоваться Саул Репнин, это два. Далее Амусин переходит к тому, что Уэллс, Азимов или Урсула Ле Гуин такого себе не позволяли, и подробно пересказывает сюжет «Эдема» Станислава Лема в качестве образцового примера задания «правильных» исходных посылок. И после этого периодически напоминает нам: «Лем полагал за честь четкость обрисовки исходных посылок и последовательность их развертывания, у Стругацких же бесшабашная эклектика, запутанность исходных позиций – правило хорошего тона»; «фантастический антураж Арканара – абсолютно бутафорский»; «их странные исходные допущения, как бы неряшливые и неконсистентные “идеобразы”»; «исходные фантастические предпосылки отличаются вопиющей невнятностью и противоречивостью»; «из сора некорректно поставленных вопросов и посылок»; «а бутафорией – не побоимся этого слова, – халтурностью их тогдашних фундаментов и “строительных лесов” – пренебрежем».

К сожалению, эта «стартовая конструкция» статьи, увы, не получила достаточно полного и четкого обоснования в ней. Эта конструкция, скорее, продекларирована, нежели обозначена и подтверждена доказательно. Более того, думаю, что сквозной тезис о «неопределенности» реалий книг братьев Стругацких неверен в принципе. В результате построение статьи М. Амусина напоминает стандартную ошибку исследователя, когда он пытается подогнать факты к заранее выбранному результату. А факты – вещь упрямая.

На самом деле фантастика неизбежно и закономерно изначально выступает с позиций «неопределенности» прежде всего потому, что в ней присутствует элемент искажения реальности (от минимального, по Уэллсу, когда в повествование вводится ОДНО фантастическое допущение, до максимального, например, у Толкина, когда переклички с действительностью весьма условны). Результатом создания нового мира обязательно будет некоторая его неопределенность, ведь описать несуществующее столь же полно, как реальный мир, в пределах одного или даже нескольких произведений просто невозможно. И мировая фантастика представляет широчайший диапазон преодоления этой неопределенности. С одной стороны, во многих произведениях авторы даже не пытаются как-то избавиться от неопределенности, позволяя себе конструировать совершенно условный мир. Почему от героя повести Гоголя сбежал нос, да еще и возомнил себя важной персоной? Как, собственно, действует Машина Времени Герберта Уэллса? Достаточно ли «определил» великий фантаст работу этого устройства следующим описанием: «Если нажать на этот рычажок, машина начнет скользить в будущее, а вот этот рычажок вызывает обратное движение»? Каким образом ухитрилась компания «Ю. С. Роботс энд Мекэникел Мэн Корпорэйшн» в пористом платино-иридиевом шаре размером с человеческий мозг поддерживать «позитронные мозговые связи» (А. Азимов, «Я, робот»)? И если внимательнее присмотреться к «Эдему» Лема, можно ли утверждать, что и там «экземплификация самоуправляемой прокрустики» существенно снижает уровень неопределенности цивилизации двутелов?

О, эта бездонная неопределенность в фантастике! Многие пытались с ней бороться, исписывая многочисленные страницы подробнейшими описаниями необычайного, снабжая книги приложениями с разъяснением непонятных терминов, рисуя детальные карты выдуманных миров, используя чертежи, таблицы и прочую атрибутику научных трудов. У одних это получалось более-менее хорошо и уместно, другие наводили уныние и тоску, но добился ли кто-нибудь полного, всестороннего объяснения вымышленной действительности?

(В скобочках замечу, что реальный мир столь же расплывчат и не определен, зыбок и иллюзорен, только мы по простоте душевной думаем, что что-то в нем понимаем. Но стоит собраться вместе троим недюжинным умам, как каждый из них тут же выдвинет мировоззренческую конструкцию, которая совершенно не будет соответствовать подобным построениям других участников симпозиума в хрустальной распивочной.)

Не могу сказать, что Амусин не понимает этого. Вот ведь в другой статье (опубликованной, кстати, в журнале Бориса Стругацкого) он сам пишет: «Разумеется, всякое знание относительно, приблизительно и “предпосылочно”. Мы видим внешнюю реальность сквозь систему замутненных и искажающих призм, какими являются наши органы чувств, априорные формы нашего восприятия и историко-культурные обусловленности»[20].

И далее продолжает: «Самоочевидно, что литературные произведения, даже самые реалистические, есть словесные конструкции, продуцируемые сознанием авторов, они вымышленны и не имеют того же (онтологического) статуса объективности, как предметы и явления материального мира»[21].