Александр Сегень - Общество сознания Ч

• Название: Общество сознания Ч
• Автор: Александр Сегень
• Жанр: Русская классическая проза

---

- И впрямь молчат собачки. Видать, усопли инфанты наши. Остапа Бендера мне особенно жаль будет, умный был пес.

- А мне Муху, - вздохнула Наталья Константиновна и заплакала.

- О чем? - повернул к ней голову батюшка. - О собаках? Эй!

- Да не о собаках, а как они вас били, окаянные! - плакала матушка. Сейчас ей можно было все простить, все выходки ее строптивого и вздорного нрава.

- Не убили же! Не плачь, Наташенька, не плачь, любезная, - стал утешать ее священник. - Собачек жалко. Новых заведем. Башки наши заживут, лучше прежнего засияют. Себя-то не накручивай, а то и впрямь плохо с сердцем сделается.

- И... икону тоже жал... жалко, - всхлипывала матушка.

- О-о-о! Икону тоже не жалей, - отвечал отец Василий. - Мне она не по душе была, эта икона. И впрямь черное что-то в ней, не светлое. Я ее поначалу в храме пристроил, из уважения к Андрею Андреевичу, все-таки подарок ценный, так она, слышишь, Вася?..

- Слышу, батюшка.

- Она упала, да еще две иконки свалила и свечку сбила. Я тогда в избе ее пристроил. Она и в избе упала ни с того ни с сего. Читал я, что Дионисий одно время поддался речам еретиков и что-то там не то стал делать. А вместе с ним и ученики его. Покуда их Иосиф Волоцкий уму-разуму не научил, не возвратил к канонам. Видать, ученик Дионисия, тот Никифор Конец, в период еретических заблуждений и написал сию иконку. Из нее что-то нехорошее проистекает. Прости, Господи, ежели я не прав!

- Должно быть, правы, батюшка, - отозвался Чижов. - По всему судя, именно этого еретического периода иконы особенную ценность у торговцев представляют. Да и вообще, пятнадцатый-шестнадцатый век! За такую икону и впрямь Клинтон и Ельцин наши большой куш отхватят, если смогут сбыть. А то ведь, не ровен час, их убьют за черного Дионисия.

- И убьют, дураков, - согласился отец Василий. - Я и говорю, жалко кудеяров глупых.

- Вася, большое тебе спасибо за музыку, - вдруг весело сказала Наталья Константиновна. - Мне вот эта особенно нравится. - "Павану" сменил "Лунный свет" Дебюсси. - Я под нее всегда хорошо засыпаю. А еще под "Лунную сонату" Бетховена.

- Я потому и попросил включить магнитофон, - сказал отец Василий, что нам теперь, в нашем положении, лучше всего заснуть.

- Послушай, отец Василий, - спустя какое-то время, когда Дебюсси сменил "Лебедь" Сен-Санса, сказала Наталья Константиновна голосом человека, совершившего важное открытие. - А ведь это он их навел.

- Кто, Наташа? - спросил отец Василий, тоном показывая, что он уже начинал засыпать.

- Да кто еще! Наш кудеяр, как ты выражаешься, Полупятов.

- Да ну, что ты! Какие у тебя основания?

- А такие. Он нарочно сбежал под вечер. Это раз. Он знал, что, кроме Васи, сейчас у нас никого народу нет. Это два. И потом, помнишь, как этот, в маске Ельцина, сказал тебе: "батя"? Точно так же и уголовник наш выражается. Это три. Да и вообще, я всегда подозревала, что он неспроста к нам приехал. Гада на груди пригрели. Попомните мои слова.

- Окстись, Наташенька, а если он ни в чем не виноват? Нельзя заранее возводить напраслину.

- Вот если не виноват, я при всех покаюсь, и перед тобой, и перед ним.

- Утро вечера мудренее. Лучше постарайся сейчас уснуть.

- Да уж я стала засыпать, а меня осенило. Я аж подпрыгнула.

- Плохо, знать, они тебя привязали, коли ты еще и прыгать способна, засмеялся отец Василий. - А я бы сейчас рюмку водки или коньяку с наслаждением выпил. Никак ты там не в силах отвязаться, Натальюшка?

- Вместо коньяка ты бы лучше помолился Анастасии-узорешительнице. Может быть, она отвяжет кого-нибудь из нас.

Молча слушали "Лебедя", потом "Лунную сонату", потом "Мечты о любви" Листа, арию из третьей оркестровой сонаты Баха. Вроде бы после того, как все переживания отхлынули, и хотелось спать, а не спалось. Часы показывали всего лишь без десяти десять. После ухода "Клинтона" и "Ельцина" прошло каких-нибудь полчаса. Впереди была целая долгая ночь.

- А мне кажется, что убийца Кеннеди тут все же ни при чем, - сказал Чижов.

- Нет, на такое гадство он не способен, - кивнул отец Василий. Шалопай он отъявленный, но не мерзавец. О, мне вот эта мелодия больше всего нравится. Это Григ, да, Вася?

- "Утро" из сюиты "Пер Гюнт", - сказал Чижов.

- Пробуждается, пробуждается все, - улыбался, слушая музыку, отец Василий. Теперь, когда глаза Чижова перестали слезоточить, потекла жидкость из глаз его духовника.

- Каково мы в нынешнем году Пасху встречаем, а, батюшка! - как можно веселее произнес Василий Васильевич.

- Да-а-а! - шмыгнул носом священник. - Ничто не случайно в этом мире. Ведь в самую Страстную пятницу...

- А вот я недавно обнаружил такое, - продолжал Чижов. - В какой день полетел Гагарин? Двенадцатого апреля. В день Иоанна Лествичника, который написал "Лествицу", а лествица - в небо.

- Совпадение, но не случайное, - промолвила матушка.

- Таких совпадений много, - сказал отец Василий. - И все же какие хорошие оказались Клинтон и Ельцин. Ну побили, ну черного Дионисия забрали, ну связали, ну даже если собачек потравили. А ведь могли бы и дом поджечь, чтобы совсем без свидетелей. Ан нет, пожалели нас. Я на них, пожалуй, даже в милицию заявлять не стану.

- Еще чего! Не станет он! Нет уж, если икона ценная, ее надо вернуть! - сменив доброе свое начало на вздорное, проскрипела Наталья Константиновна. - И икону вернуть, и гадов этих в тюрьму упечь.

- Ну вот, опять ты, Наташа, - проворчал отец Василий. - Вот лишь бы поспорить со мною! Вот натура хохляцкая!

- А вы, Наталья Константиновна, разве хохлушка? - с улыбкой спросил Чижов.

- Родители мои украинцы, - ответила матушка. - Но я сама себя считаю русской, потому что у меня муж русский. А икону все равно надо вернуть. Мы ее лучше продадим, а деньги... Ой, что это? Гляньте-ка на свечу!

Свеча на столе и впрямь вдруг повела себя очень неприлично. Ни с того ни с сего она стала клониться, гнуться, неся огонек свой прямо в сторону лежащей поверх конфетницы газеты.

- Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас! зашептал отец Василий, пытаясь подскакать на стуле к пожароопасному концу стола, но он только шатнул стол, свеча дрогнула, коснулась огоньком угла газеты, и газета занялась, будто только того и ждала.

- Вот вам и не подожгли! - плаксиво промолвила матушка. - Зубами скатерть сорви, отец Василий!

Этот совет оказался губительным. Так бы, глядишь, газета сгорела бы и ничего больше не подожгла. Но когда отец Василий, изогнувшись, достал зубами до края стола и сдернул скатерть, конфетница рухнула на пол, а газета, совершив совсем уж какой-то дерзкий прыжок, ринулась прямо под тюлевую занавеску. Пыхнули искры, огонь весело и резво побежал вверх по легкому старому тюлю.

- Ну, теперь уж точно пропали, - молвил отец Василий. - Можно начинать друг пред другом исповедоваться. Рано радовались, что все так хорошо кончилось!

Глава девятая

Белокуров погулял

- А это? Элементы сладкой жизни? И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу.

- Что-о-о?!!

- Вот тут у нас героический шрамик, мы о нем уже наслышаны, он нас так украшает, такой ровненький, мужественный, - говорила Элла, легонько прикасаясь кончиками пальцев к его щеке, где пролегал изящный шрам - след от осколка стены во время расстрела "Белого дома".

Белокуров только что проснулся и не знал, который час и сколько он проспал в объятиях "гидры". Сознание тотчас высветило подробности провалившегося дня: утренний мухмурлук, "я у тебя тяжелый...", "сегодня вечером прошу не задерживаться...", главный бестиарий, балаганная лекция о крестовых походах, радуга-гидра, магазинчик деликатесов, бесплодные поиски Василия, любовное грехопадение, любовный переплет...

- О-о-о!

- Вот мы уже стонем, нам, наверное, плоховато после столько выпитого.

- Квасу хочу, ледяного.

- Понятное дело, квасной патриотизм клокочет. Сейчас принесу.

- Неужели есть?

- А как же!

- Ты - лучшая в мире гидра.

- Только потому, что у меня есть ледяной квас?

- Довольно рассуждений. Квасу!

- И зрелищ? Иду.

Он полюбовался ею, как она выбралась из постели, надела халат, схватила со стола пару грязных тарелок и устремилась на кухню. Он, оставшись один, устремился к будильнику. Часы показывали без пяти десять. Поздно, конечно, но не очень. Можно успеть спасти Прокофьича.

- О Боже! - простонал опять Борис Игоревич, сидя в чужой супружеской постели, зябко кутаясь в одеяло. Его слегка колотило.

...любовный переплет, потом какое-то сумасшедше счастливое сидение за столом, поедание деликатесов, питие шампанского и можжевеловой, щупальца осьминогов оказались невкусными, зато все остальное - отменное, и шампанское не ахти, а можжевеловая превосходная, а потом - опять вихрь, крушение, провал в небытие, тьму, сон без видений, подобный смерти, но вот теперь - опять надо было жить.

В комнате царил полумрак. Лампа, чтобы меньше светила, была поставлена на пол под стол.

Неужели все это и впрямь произошло? Белокуров затосковал. Он хотел бы долго, очень долго ухаживать за Эллой, встречаться с ней, чувствовать себя влюбленным, но не падать с нею в бездну. Со временем влюбленность прошла бы. Наверное, прошла бы. Но теперь поздно было рассуждать, прошла б или не прошла. Все уже свершилось, плотина рухнула, наводнение затопило город. Что же теперь будет?