Джим Бэгготт - Тайная история атомной бомбы

• Название: Тайная история атомной бомбы
• Автор: Джим Бэгготт
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46639-9

Ядерное оружие начало вызывать у людей страх уже с того самого момента, когда теоретически была доказана возможность его создания. И уже более полувека мир живет в этом страхе, меняется лишь его величина: от паранойи 50-60-х до перманентной тревоги сейчас. Но как вообще стала возможной подобная ситуация? Как в человеческий разум могла прийти сама идея создания такого жуткого оружия? Мы ведь знаем, что ядерная бомба фактически была создана руками величайших ученых-физиков тех времен, многие из них были на тот момент нобелевскими лауреатами или стали ими впоследствии.

Автор попытался дать понятный и доступный ответ на эти и многие другие вопросы, рассказав о гонке за обладание ядерным оружием. Главное внимание при этом уделяется судьбам отдельных ученых-физиков, непосредственно причастных к рассматриваемым событиям.

---

Ионизационное сжатие термоядерного горючего слоями урана-238 в физических кругах стали называть «сахаризацией» — получался каламбур: слово подчеркивало заслугу Сахарова и в то же время напоминало русское слово «сахар».

Советскую модель усовершенствовали в декабре 1948 года, когда Гинзбург предложил заменить дейтериево-тритиевое горючее дейтеридом лития-6. Сахаров назвал этот вариант «Вторая идея». Ее преимущество заключалось в том, что при комнатной температуре дейтерид лития не радиоактивен и находится в мелоподобном твердом состоянии. Таким образом удалось исключить проблемы, возникавшие из-за газовых смесей дейтерия и трития, которые нужно было в специальных холодильных установках превращать в жидкость.

При захвате нейтрона редкий изотоп Li6, составляющий около 7,5 % природного лития, превращался в тритий и гелий. Следовательно, при взрыве плутониевой бомбы в присутствии дейтерида лития-6 синтезировались ядра трития и дейтерия при температуре и давлении, достаточных для слияния этих легких ядер. В результате высвобождалась колоссальная энергия термоядерного взрыва.

Эту модель сразу признали гораздо более перспективной[197]. Затем решили, что группа Тамма сосредоточится на работе над «слойкой» Сахарова, а группа Зельдовича станет поддерживать эту работу, одновременно продолжая исследование оригинальной модели.

В начале 1949 года Тамма и Сахарова пригласили в огромный кабинет Ванникова. Ванников сообщил Сахарову, что тот отправляется в Арзамас-16 работать под началом Харитона. «Это необходимо для успешной разработки темы», — сказал он. Но Тамм очень не хотел отпускать Сахарова. Он доказывал, что Сахаров мог принести большую пользу в решении ключевых научных проблем, и ограничить его только прикладными исследованиями было бы большой ошибкой и совершенно не в интересах государства.

Когда позвонили по прямой линии из Кремля, Ванников ответил. Напрягся. На проводе был Берия. «Да, я вас понял, — сказал Ванников. — Слушаюсь, я им это передам». Он повесил трубку. «Я говорил с Лаврентием Павловичем [Берией], — сообщил он Сахарову. — Он очень просит[198] вас принять наше предложение».

Берия нечасто просил вежливо, а дважды не просил никогда. «Больше разговаривать было не о чем», — написал об этом Сахаров. «Кажется, дело принимает серьезный оборот», — сказал Тамм.

Экстренный военный план 1-49

К январю 1949 года С К располагало уже более 120 самолетами, приспособленными к доставке и сбросу атомных бомб. Это были бомбардировщики В-29 и В-50, модифицированные для дозаправки в воздухе. Было отобрано шесть групп специалистов по сборке бомбы, еще одна команда стажировалась. Экипажи бомбардировщиков постоянно находились на учениях, и их навыки в области навигации и прицеливания постепенно совершенствовались.

ЛеМэй приготовил первый боевой план. Окончательный вариант этого документа назывался «Экстренный военный план 1-49» и был представлен в марте 1949 года. В нем содержался весь практический опыт, извлеченный ЛеМэем из недавних бомбардировок японских городов, при которых применялись зажигательные бомбы. Резюме было простым и кратким: бить быстро и сильно. Генерал призывал СК «увеличить боевой потенциал настолько, чтобы можно было доставить на фронт весь атомный арсенал, который, будучи в состоянии боевой готовности, мог быть использован в одной массированной атаке».

На тот момент это означало поразить 133 атомными бомбами 70 советских городов, уничтожив основные индустриальные центры, правительственные учреждения, нефтяную промышленность, транспортные сети и электростанции. Разумеется, не все эти бомбы представляли бы собой новейшие, мощные модели. Но даже если осторожное допустить, что взрыв каждой бомбы составит примерно 20 000 тонн в тротиловом эквиваленте (как в Нагасаки), на СССР будет сброшено 3 миллиона тонн тротила. По предварительным оценкам, СССР мог бы потерять примерно 3 миллиона мирных жителей, и 4 миллиона оказались бы ранеными.

Таковы были параметры ядерной войны. Чтобы санкционировать такой план, нравственный компас требовалось зафиксировать по меньшей мере таким мощным магнитом, как в лаборатории Лоуренса. Но, как позже отмечал ЛеМэй, прежде чем переходить к моральным соображениям, нужно было дать адекватную оценку ситуации:

Между прочим все причитают по поводу того, что мы сбросили атомные бомбы и погубили множество людей в Хиросиме и Нагасаки. Это, по-моему, было аморально; но никто ничего не говорит о том, что на все промышленные города Японии сбрасывались зажигательные бомбы, а первая атака на Токио уничтожила больше людей, чем атомная бомба.

Тогда все было нормально…

В конце войны ЛеМэй приказал сбросить зажигательные бомбы на 63 японских города. В результате погибли 2,5 миллиона гражданских лиц. По мнению ЛеМэя, единственное отличие атомных бомб от зажигательных было в оптимизации самого процесса.

Но Америка пока не воевала, и план оставался планом. И все же соблазн нанести превентивный удар был, должно быть, очень велик. Отрабатывая учебную разведку в районе Владивостока, американские самолеты не встретили никакого сопротивления. «Мы практически оказались над местом без всяких проблем, — вспоминал позже ЛеМэй. — В то время мы могли бомбить. Эти атаки были бы идеально спланированы и выполнены. Поэтому, я думаю, что без преувеличения мы могли бы доставить весь арсенал на место бомбардировок практически без потерь».

План ЛеМэя признали достаточно эффективным, чтобы вызвать коллапс советского государства, по крайней мере лишить СССР возможности проводить наступательные операции. Если бы этого оказалось недостаточно, Комиссия по атомной энергии могла гарантировать, что к концу 1950 года в арсенале будет уже 400 атомных бомб.

Идеальный шпион

Фуксу очень нравилось работать руководителем отдела в Харвелле. Здесь у него, возможно, впервые в жизни, появились хорошие друзья. Даже ходили слухи о том, что он с кем-то встречается. Фукс приобрел спортивный автомобиль «MG», гораздо надежнее того старого «бьюика», который был у него в Лос-Аламосе. Он пользовался уважением на работе. Однажды в сентябре 1948 года он обедал в ресторане города Абингдон с Оппенгеймером, и тот предложил ему работу в Институте перспективных исследований в Принстоне. Фукс вежливо отказался.

Фукс был идеальным шпионом. Но за маской спокойствия и невозмутимости росло смятение. Он быстро терял способность отграничивать друг от друга две стороны своей жизни. В то же время он стал слишком хорошо понимать, что предает друзей, которые в него верят. Что еще хуже, он выдавал секреты режиму, чья истинная природа теперь стала все яснее ощущаться в широком общественном сознании. Москва подчинила свои восточноевропейские государства-сателлиты. Политические представления Фукса коренным образом изменялись.

«Затем я осознал, что сумма трех идей, сделавших меня таким, какой я есть, была неправильной, — писал Фукс позже. — На самом деле неправильно было и каждое из слагаемых в отдельности. Я понял, что есть определенные стандарты морального поведения, которые нельзя не учитывать».

Фукс стал сильно выпивать. Навещая в Харвелле своего отца Эмиля, Фукс нервничал и боялся, как бы тот случайно не обмолвился, что в молодости сын увлекался коммунистическими идеями. Мысленно он стал готовиться к окончательному прекращению своего шпионства. В феврале 1949 года, встретившись с Феклисовым в парке Патни-Бридж, недалеко от паба «Пятнистая лошадь», Фукс поделился своими планами на будущее.

«Я буду помогать Советскому Союзу до тех пор, пока вы сможете испытать атомную бомбу. Затем я хочу отправиться в Восточную Германию, там у меня друзья. Может быть, я женюсь, и смогу работать в мире и покое. Вот о чем я мечтаю», — сказал он Феклисову с улыбкой.

Затем Фукс рассказал о недавних встречах с членами своей семьи: отцом Эмилем в Абингдоне, сестрой Кристель в Кембридже, штат Массачусетс, братом Герхардом, который лечился от туберкулеза в швейцарском Давосе. Феклисов упомянул о том, что может предложить небольшое вознаграждение за помощь Фукса делу Советского Союза.

«Клаус, я знаю, что вы не работаете за деньги и ничего для себя не хотите, — сказал Феклисов, — но мы очень хотим помочь вам решить ваши текущие финансовые проблемы. Надеюсь, вы не обидитесь, если я предложу это символическое вознаграждение в качестве знака нашей признательности».

Фукс поколебался и все же взял конверт. «Спасибо, — сказал Клаус, — я не нуждаюсь в деньгах, но очень ценю ваше предложение. Я прямо сейчас пошлю деньги переводом брату».

В Харвелле одним из близких друзей Фукса был Генри Арнольд, офицер службы безопасности Научно-исследовательского центра по атомной энергии. По собственному разумению, Арнольд считал, что если в Харвелле и действует советский шпион, то одним из основных подозреваемых будет Фукс.