Джим Бэгготт - Тайная история атомной бомбы

• Название: Тайная история атомной бомбы
• Автор: Джим Бэгготт
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46639-9

Ядерное оружие начало вызывать у людей страх уже с того самого момента, когда теоретически была доказана возможность его создания. И уже более полувека мир живет в этом страхе, меняется лишь его величина: от паранойи 50-60-х до перманентной тревоги сейчас. Но как вообще стала возможной подобная ситуация? Как в человеческий разум могла прийти сама идея создания такого жуткого оружия? Мы ведь знаем, что ядерная бомба фактически была создана руками величайших ученых-физиков тех времен, многие из них были на тот момент нобелевскими лауреатами или стали ими впоследствии.

Автор попытался дать понятный и доступный ответ на эти и многие другие вопросы, рассказав о гонке за обладание ядерным оружием. Главное внимание при этом уделяется судьбам отдельных ученых-физиков, непосредственно причастных к рассматриваемым событиям.

---

Из Реймса группу 7 мая перевели в Версаль. Риттнер с разочарованием узнал, что его пленников предназначалось разместить в бывшем концентрационном лагере Шато-ле-Шене, который называли «мусорное ведро». В Европе праздновали окончание войны, а он протестовал против неподобающих условий и добивался перевода ученых в другое место. Дибнер и Гейзенберг присоединились к группе 9 мая. Через два дня их место жительства вновь изменилось, став гораздо комфортнее, — это была Вилла Аргентина в Ле-Везине. К вечеру того же дня Фурман доставил на виллу Гартека.

Хотя плененные физики и жаловались на обстоятельства, в которых оказались — в частности, на ограничение связи с семьями, оставшимися в Германии, — их жизнь пошла своим чередом. Они работали в кабинетах, загорали в саду, пристрастились к гимнастике и организовывали в своем кругу беседы о различных научных проблемах. Чтобы ученые не скучали, Риттнер добыл им книги, технические журналы и игры.

Когда 3 июня физикам сообщили о новом переезде, Лауэ воспротивился. «Это невозможно! — заявил он. — У меня на это время назначена научная беседа!» Когда его спросили, почему он не может перенести эту беседу, Лауэ ответил: «А почему вы не можете отложить прибытие самолета?»

Они переехали в замок Шато де Факеваль южнее Юи в Бельгии, 4 июня. Настроение их ухудшилось. Физики уже не на шутку беспокоились за свои семьи. Новости о расширении советской оккупационной зоны особенно волновали Дибнера, чьи жена и сын остались в Штадтильме[154] и теперь подвергались опасности. Дибнер первым объявил о намерении бежать, в противном случае он грозил покончить с собой. Гейзенберг его отговорил. Он объяснил, что, поскольку жена работала вместе с Дибнером в урановом проекте, она достаточно много знала и Союзникам было бы слишком рискованно отдавать ее в руки советских властей. Риттнеру удалось переправить семью Дибнера в более безопасное место. Хотя Дибнер и не был излишне религиозен, он испытал такое облегчение от благополучного разрешения ситуации, что не мог не сходить в церковь. Риттнер взял его на мессу, состоявшуюся в следующее воскресенье.

Дибнер явился на службу в парадном костюме, как будто пришел на построение для молебна. Этим он немало удивил местных прихожан.

14 июня к группе присоединился Герлах. С его участием количество плененных немецких физиков выросло до десяти. 3 июля группа вновь переехала, на этот раз уже окончательно, в Англию. Когда они уезжали с базы Королевских военно-воздушных сил Темпсфорд, Бедфордшир, Гартек узнал собор, расположенный близ города Или. Когда-то он работал с Резерфордом в Кембридже и знал эти места. Оказалось, что группа направляется в Школу особого назначения-61, деревенский дом, принадлежавший УСО и известный под названием «Фарм Холл». Имение занимало крупный земельный участок в деревне Кембриджшир, что в Годманчестере.

Именно здесь в 1942 году были расквартированы Йенс Поульссон и его норвежское спецподразделение, когда планировалась атака на завод по производству тяжелой воды в Веморке. Дом был нашпигован скрытыми микрофонами, а группа лингвистов была готова перевести любое подслушанное слово на английский. Эти меры предпринимались в рамках операции под кодовым названием «Эпсилон», спланированной для сбора важной информации.

6 июля, всего через несколько дней после прибытия, Дибнер поинтересовался, есть ли в здании скрытые микрофоны. Гейзенберг над ним посмеялся.

Гости Фарм-Холла

Основной целью операции «Эпсилон» было получение информации, которая помогла бы узнать об истинных масштабах германской ядерной программы. Предполагалось, что физики, входившие в состав «Уранового общества», в неформальных беседах друг с другом могут раскрыть такие нюансы программы, о которых, возможно, умолчали на допросах и которые отсутствовали в документации, захваченной миссией «Алсос».

Риттнер подготовил подробные отчеты под грифом «совершенно секретно», прилагаемые к расшифровкам разговоров физиков. Эти отчеты помогли лучше понять моральные принципы физиков, их личные качества, отношение к Союзникам, лояльность к нацистской партии, надежды и опасения относительно ближайшего будущего, восприятие причин, по которым они оказались в плену, восприятие предстоящих событий — и, конечно же, помогли услышать беседы, посвященные ядерной физике.

Физики все еще считались «гостями». Они не подпадали под статус военнопленных, так как никто из десятерых ученых не служил в немецких вооруженных силах. Никто из них ни подозревался, ни обвинялся в каких-либо преступлениях. Британские власти обосновали задержание физиков довольно гибким законодательством военного положения, согласно которому допускалось задержание любых людей на срок до шести месяцев согласно «воле Его Величества».

Физики письменно выразили согласие остаться в Фарм-Холле и признали, что если кто-нибудь из них предпримет попытку побега, их свободу значительно ограничат. Но жизнь в Фарм-Холле была довольно комфортной. Каждый из интернированных имел специального денщика. Кормили хорошо. На территории школы была небольшая библиотека и теннисный корт. В общей комнате стояло пианино, на котором играл Гейзенберг. Жизнь физиков снова вошла в будничный ритм.

Им все еще не разъяснили, почему они задержаны, и размышления на эту тему неизбежно пробуждали у ученых чувство собственной важности. Они ничего не знали о Манхэттенском проекте и даже не представляли, с какой энергией и в каком темпе их бывшие коллеги в Нью-Мексико готовили испытание «Троица». Они считали, что продвинулись в изучении «урановой проблемы» очень далеко, а значит, являются очень важными специалистами и их судьбы будут решаться на предстоящем саммите глав государств Союзников в Потсдаме.

«Возможно, они просто ни о чем не хотят говорить», — сказал Дибнер 6 июля.

«Тогда, разумеется, им придется дождаться решения большой тройки», — ответил Коршинг, имея в виду предстоящую встречу Трумэна, Черчилля и Сталина.

«Я думаю, что в таком случае англичанам стоило бы намекнуть нам, как будут развиваться события. Возможно, они не смогут сказать об этом прямо из-за товарища Сталина», — Дибнер больше всего боялся, что их отправят обратно в Германию, где могут принудить заниматься атомными разработками в пользу Советского Союза[155].

Гейзенберг разделял опасения Дибнера. «Возможно, большая тройка примет решение об этом в Потсдаме, — рассуждал он, — и Черчилль вернется и объявит: „Марш отсюда, вся группа возвращается в Берлин“, и вот тогда-то мы по-настоящему влипнем». Ведь Берлин находился в советской оккупационной зоне.

Молодые ученые Багге и Коршинг 21 июля (через пять дней после успешного завершения испытания «Троица») еще увереннее высказывались о том, что Германия опередила весь мир в области исследований по ядерной физике.

«Я убежден, что [англичане и американцы] потратили три последних месяца в основном на то, чтобы повторить наши эксперименты», — сказал Багге.

«Да и того не было, — возражал ему Коршинг. — За эти три месяца они просто обсудили со своими специалистами возможности, а еще изучали секретные документы. Вероятно, они провели несколько экспериментов с нашими образцами урановых блоков. Из этого они могли заключить, удалось ли уже построить действующий [реактор]. Должно быть, реактор работал; в урановых блоках должны были произойти химические изменения».

По логике Коршинга, группу ученых удерживали потому, что их знания представляли для Союзников угрозу. «В Англии много военных, — продолжал он, обменявшись мнениями с Багге, — которые явно думают: „Как только мы позволим этим свиньям уйти, они построят [урановый] реактор и в конце концов взорвут его“. Еще они могут думать: „Эти люди настолько умны, что, сконструировав реактор, они смогут взорвать нашу охрану, а сами при этом уцелеют“».

Вскоре этим иллюзиям предстояло лопнуть, как мыльному пузырю.

Объявление

Перед самым обедом 6 августа Риттнер отвел Гана в сторонку и сообщил ему, что утром этого дня Союзники сбросили на Японию атомную бомбу. Ган был в шоке. Будучи одним из первооткрывателей деления ядра, он чувствовал личную ответственность за смерть сотен тысяч людей. Он даже хотел покончить с собой, пока немного не выпил для успокоения. «Если у американцев есть атомная бомба, то все вы — заурядные личности, — сказал он коллегам за обедом. — Эх, бедняга Гейзенберг…».

Реакция ученых была предсказуемой: шок, отрицание, постепенное понимание, недоверие и, наконец, осознание. В 21:00 они слушали радио:

Последние новости… Самое разрушительное оружие, когда-либо созданное человеком, было применено сегодня утром.