Григорий Бакланов - Южнее главного удара

• Название: Южнее главного удара
• Автор: Григорий Бакланов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Тоня шла за последним орудием, держась рукой за брезент.

- Может, сядешь на пушку? - спросил Беличенко.

Она покачала головой: не было сил говорить. Такая усталая, маленькая...

И вот крайние дома, огороды, сады. Дорога кончилась. Впереди некрутой подъем.

Так показалось издали. По когда трактор попробовал взять его, гусеницы заскрежетали по обледенелой земле, и, увлекаемый тяжестью пушки, он медленно сполз вниз. Сзади наседали немцы, разведчики вели с ними бой, отходя шаг за шагом. И тогда усталыми, обессиленными людьми овладела ярость. Срывая с себя шинели, они клали под гусеницы трактора, рубили деревья, валили заборы, помогали криком, плечом. Падали, снова поднимались, и трактор, дрожа от напряжения, взбирался по обледенелому склону. Так втащили его наверх, он уперся гуceницей в дерево и, размотав лебедку, начал подтягивать орудие. По сторонам его шаг за шагом шли бойцы.

Вот в это время из города, из боковой улицы, прорвался трактор Назарова, который все уже считали погибшим. Увидев его издали, люди с криками побежали навстречу.

По тем же самым шинелям, разрывая их гусеницами, втаптывая в землю, выбрасывая пережеванные, скомканные, он поднимался по склону.

- Давай, давай! - кричал Беличенко сверху и призывно махал здоровой рукой. Он стоял на гребне рядом с невысокой кривой яблонькой.

Назаров, радостный, подбежал к нему.

- Молодец,- коротко похвалил Беличенко,- разворачивайся быстро, цепляй второе орудие!

Назаров еще полон был всем тем, что они сделали, ему очень хотелось рассказать, как они спасли трактор, что в первый момент почувствовал себя обиженным. Но после понял: Беличенко относился к нему сейчас, как к самому себе. И пусть всегда так будет!

Уже сильно посвистывали пули. Но гуще они свистели в саду, где солдаты ломали заборы и рубили хворост под колеса пушкам. Здесь двоих ранило, а один был убит. Никто не видел, как убило его. Нес вместе со всеми хворост, а когда оглянулись - он лежал на вязанке, уткнувшись лицом в снег, и - кровь за ухом. Бородин перевернул его на спину, солдат вяло разбросал руки.

-- Берите хворост, ребята,- сказал Бородин н, оглянувшись, увидел, что широкогрудый заряжающий Никонов рубит яблоню.

- Стой! - закричал он.- Это же яблоня!

Но тут же, смутившись, махнул рукой: руби, мол.

Когда наконец пушки были вытащены наверх, начало светать. Внизу была еще ночь, но здесь выступали из темноты прежде незаметные предметы: и затоптанная сапогами молодая елочка, и куст смородины, приваленный снегом.

Весь склон, изрытый гусеницами, с раздавленными, расщепленными, измочаленными деревьями, клочьями, втоптанных шинелей, досками, валявшимися повсюду, говорил о тяжелой борьбе, которая была здесь. И люди, взошедшие на него, увидели с гребня: начинается утро. Город, ночь были позади.

Как только тракторы, подцепив орудия, начали спускаться, отступил и Архипов, все это время вместе с разведчиками сдерживавший немцев. Он приволок с собой пулемет, рябоватый наводчик сорокапятимиллиметровой пушки принес ящик с патронами.

Кто-то должен был остаться с пулеметом, задержать немцев, дать батарее уйти.

Беличенко оглядел солдат. Лица их в этот час были бледней и бескровней, как бывает перед рассветом, словно вся ночная усталость легла на них; Кого оставить? Назарова? Бородина? Беличенко остался сам. Не ушел от пулемета и Архипов.

- Вместе с тобой начинали войну, вместе и кончать будем,- сказал он Беличенко, впервые переходя на "ты".

Остался еще рябоватый сержант.

Недалеко от кривой яблоньки кто-то вырыл просторный окоп. Здесь и расположились пулеметчики. Они сидели и слушали удалявшееся урчание тракторов. Потом показались серые тени. Немцы шли за батареей, как волки по следу, приглядываясь, держа автоматы наготове.

Пересиливая боль в раненой руке, Беличенко повел стволом пулемета. В прорези возникали и исчезали фигуры немцев. Он подпустил их ближе, и пулемет в его руках затрясся, заклокотал, вспышками освещая лицо; горячие гильзы посыпались под ноги.

Кто-то спрыгнул в окоп. Беличенко оглянулся со стиснутыми зубами, со свирепым выражением, которое было у него в тот момент, когда он стрелял,Тоня! Этого он больше всего боялся. И еще тяжелое тело свалилось сверху, поднялось, отряхивая колени. Это был Семынин. С ним в окопе сразу стало тесно.

- Ты чего? - спросил Беличенко, потому что Тоню об этом спрашивать было уже поздно.

- Вы ж воюете.

Он потеснил сержанта плечом, поворочался и, устроив автомат на бруствере, начал стрелять, тщательно целясь. Стрелял и сержант из своего карабина.

Каждый раз, когда смолкал пулемет, немцы подымались и перебегали, понемногу приближаясь и стреляя все время.

Первым ранило рябоватого сержанта. У него пошла носом кровь, и, пока Тоня перевязывала его, он утирал кровь жестким рукавом и все порывался встать к карабину. Он не чувствовал еще, что эта рана - последняя, а Тоня глазами указала на него Беличенко: "Плох". Она не сообразила, что можно громко говорить: сержант все равно не слышал.

Когда спустя время Беличенко от пулемета оглянулся на него, сержант сидел на земле, голова запрокинута, в полуоткрытых закатившихся глазах слепые полоски белков, нос и губы в запекшейся крови. Беличенко переступил ногами по хрустящим рассыпанным гильзам и, обождав, пока немцы будут перебегать, дал очередь. Теперь стреляли только он и Семынин.

Стреляли, экономя патроны, стараясь оттянуть время. И между выстрелами прислушивались к удалявшемуся тарахтению тракторов: они все еще были недалеко.

Внезапно один из немцев вскочил и кинулся под гору. Короткая очередь. Падая, немец несколько шагов проскользил на коленях. И сейчас же отовсюду ударили автоматы, пули густо сыпанули по щиту. Пригнувшись, Беличенко глянул на Архипова.

- Сейчас окружать начнут,- сказал Архипов то самое, о чем думал и чего больше всего боялся Беличенко.

К немцам явно подошло подкрепление. Теперь они начнут обтекать с флангов, подберутся на бросок гранаты и тогда навалятся сразу.

Серенькое утро вставало над городом. На крыши домов, на землю косо падал мелкий снег, горячий ствол пулемета сделался мокрым, от него шел пар. Снег падал на грубое, ворсистое сукно шинелей, и плечи и шапки пятерых людей, стоявших и сидевших в окопе, постепенно становились от него белыми, как бруствер, как вся земля вокруг. От дыхания снег таял на воротниках шинелей. И только у сержанта на шипели он нe таял ужe. Никто даже не знал фамилии этого рябоватого наводчика сорокапятимиллиметровой пушки. Последний из расчета, оставшийся в живых, контуженный, он пришел на батарею и здесь продолжал воевать с немцами, когда уже ничей приказ не висел над ним.

- Вот что,- сказал Беличенко,- четверым нам в окопе делать нечего. Подтянут немцы миномет - всех четверых одной миной накроют. Тоня и Семынин, отходите.

Тоня продолжала набивать диски. Семынин щепочкой чистил автомат.

- Ты же знаешь, мы не уйдем,- сказала Тоня.

Так они сидели в тесном окопе. Немцы приближались с трех сторон, невидимые за кустами.

Архипов долгим взглядом оглянулся вокруг, ни на чем не задерживаясь и одновременно прощаясь со всем. Потом снял с себя ремень с фляжкой, освободил плечи от вещмешка; он расставался со всем, что уже не понадобится ему в жизни.

- Вместе начинали войну, вместе и кончаем,- сказал он. Расстегнул шинель, встал в окопе, замахал немцам шапкой и, прежде чем его успели остановить, выпрыгнул наружу.- Не стреляй, комбат, жди, не стреляй,- говорил он тихо.

Стоя рядом с кривой яблонькой, он хорошо был виден в рассветном сумраке: пожилой солдат в обмотках, за одной из них блестела алюминиевая ложка. Подняв над головой тяжелые руки, он жизнью своей выманивал немцев из укрытия.

- Не стреляй, комбат, они выйдут. Не стреляй...

Ветер отдувал полы его шинели, и казалось - он идет навстречу немцам. Смолкшие было немецкие автоматы ударили с трех сторон. Архипов пригладил ладонью волосы, успокаивая себя этим жестом, и опять поднял руки.

- Ляг! Ляг! - приказывал Беличенко сдавленным голосом.

Но Архипов все стоял под пулями без шапки. Вдруг шагнул под уклон, споткнулся и, закачавшись, упал.

Стало тихо и пусто. Стрельба смолкла. Из-за завалов, из-за кустов по одному поднимались немцы и, настороженные, с автоматами в руках шли в гору. Они шли сжимающимся полукругом. Один поскользнулся, падая, схватился за куст, ветка сломалась в его руке. Те, что шли рядом, мгновенно упали на землю. Случай этот развеселил немцев, они пошли смелей, уже не так опасаясь. Передний в очках, достал гранату, на ходу внимательно оглядел, готовясь кинутъ. Беличенко подпустил их еще и тогда наверняка дал очередь.

Всю ночь из города группами и поодиночке выходили бойцы разных частей. Они шли через позиции артиллерийского полка, их расспрашивали, и они говорили, что действительно стоит на южной окраине батарея таких же тяжелых пушек и будто командир ее сказал, что никуда оттуда не уйдет. Другие уверяли, что не батарея, а три батареи легких пушек.