Илья Сельвинский - Улялаевщина

• Название: Улялаевщина
• Автор: Илья Сельвинский
• Жанр: Поэзия

---

Дворик с канавкой, где полоскались утки.

Есть четыре яблоньки (пятая в дупле).

И к осени налив, восковой да грузный,

Сквозь солнце в меду будет семгчком рябить,

А пока на подоконнике сушеные грибы

Белые, лисички, рыжики да грузди.

Так полегоньку, силком да силком

У Дылды пачка "Крестьянского займа".

Дылду уже выбирают в сельком,

Дылде сподручник-наймит,

Вот он! выходит - привольный собой.

В розвальни навалена смоленая туша.

Перебрал вожжи. Скрипнула супонь

И пошла-пошла, пошла-пошла по-эхь,ты, машута!.

Раннее утро. Все как во сне.

Плыли снегурочки деревенек,

Розовый дым, голубые тени

И от зари малиновый снег.

Думы были сытые. Крепко казачьи.

Больше касательно прошлой хвакты.

Что за добро? Ну, тулупчик заячий

И все. И ни ногтя хозяйской хватки.

А ведь бывало, знамен не валандая

И звали отца на деревне-Кузьми:.

И была у него рыбачья шаланда

С неводом из турецкой дузмы.

И вот, значит, только ветер-свистун

Закачает с флажком буек на посуде

И раздувает над морем звезду

(Ясное ж дело - улова не будет),

Тогда в 100 пуд-мировой на свете

Бык из чрева грозится: "Ммы!"

Гусь: "Кого?"1 Индюшка: "Ве-те-тер".

Чушка: "Хто?" Поросята: "Кузьмич!":

Воробушек серенький шасть туда же;

"Зачем-чечем?" А голубь ему: "Дуует".

Курица спросит: "Куд-куд-куда?"

Жук: "В звеззз... (и об стенку)-ду1"

Вот бы слыхать такое почаще.

Да нет... Мировые - нам не чета.

А впрочем - как знать? И рога бычачьи.

Блещут на западе, как мечта.

"Ворончик" прилежно по шоссе хлопал,

Мороз ему хвост серебром выткал.

"Трр. Стой".-Районная коопа,

Где черный Семка и рыжий Давыдка.

Одного кабана 16 пудов,

Четыре овчины, один опоек,

Но правду сказать немного худой;

Имеется след водяного опоя.

Теперь по корову. Верста - и доехали.

В "Доме Крестьянина"-номера и чай.

Бублики с маком. Клевые пекари.

А соль-без денег: так, невзначай.

_________

1Читать именно "Ко'го'", а не "каво".

'И вдруг подносят крестьянину борщ.

Борщ революции! В жирных разводах.

Жалко скушать; глазей да не порть.

Уж это борщ! Вот дык.

Хрящи свининки-душу томят,

Запах перца - бросает в метанье

Из северных автономий сметана

Из закавказских республик томат.

Рисунчатая ложка с облупленным устьем,

Нырнув под глазастое золото жижи,

Колыхала бульбы и плавники капусты,

И борщ качался, жирный и рыжий.

Дылда пьянел. Он почти слышал

Крепкий градус мясного сока,

Который звучал до того высоко,

Что даже комар не сумел бы выше.

И язык обжигала вкусная боль,

И пснкая брюква с усов свисала,

И и сердце Дылды горел бой

Между борщом и кобыльим салом.

Нет, надо жить и, как люди, жевать

Русские щи, а не татарские кишки,

Завести деток - Машку да Мишку,

Летом крестьянить, зимой гужевать.

Но тут прямо в борщ борода богомольце

Уселся, сморкнулся. Все в аккурате:

"Северная людь, тихомирная, не колется,

Не то, что ваша южная братия.

Вот бунтовала. А за-што? Спроси-ка!

Какой он те хозяин? Лаптя не починит.

Яму, знамо дело, бабья да музыки,

А нету того, чтобы корму скотине...

То ли вот наши. Омут так омут;

Избушка-то во... скворешни на вербах.

Нешто хозяйская пульса стерпит

Жечь добро ни себе, ни другому?"

Дылда опешил: "В доску! Узнал!"

Посидел на крапивах. Вскочил и вышел.

А что бы было, каб узнали повыше,

Не к ночи сказать - казна?

Три его лошади мутно закачались,

Мутно закачалось кулацкое жнивье.

Подтвердю: бандовал. Но когда? У начале.

А теперь-соблюдаюся. Смирно живем.

Но кураж пообтих, хотя парень тугой.

И думал, пробираясь меж возов осторожненько:

Куплю у божника'нательный чертогон

И на все мне насесть, кроме ежика.

Покончать бы скорее, а то может замуровят.

Хлопнул рукавицы: "Ей! Братва!

Давай который торговать корову".

Подскочил барышник: "Мотри-кась: товар.

Телку выбирать, голуба, нужно умеючи:

Дойная должна быть завсегда в кости,

Года у нее на рогах имеются:

Отсчитать кружочки да два и скостить".

"Врешь, трепло-не скостить, а прибавить.

(По правде сказать, тут был прав бандит.)

И вдруг подошел к ним хохлацький д\д

Пудов этак на восемь да с лица рябавый.

"Ось". Дылда прямо-так и обмер.

,,Серга?" "Цыц. Дэрэвня яка?"

(Вдариться в милицию? Завопить об мир?)

"Чуешь. В якбм ты селе?" "Молокань".

"Ворончик", пуча белки,скакал.

Дылда хлестал его под хвост и в ноги,

Сани, хрюкая, катали в "Молокань",

Но передумали - свернули на "Отлогое".

Маруська была теперь учительша в школе.

Думала. Читала. Марья Ивановна.

Эти ребятки крестьянских околиц

Заставили жить ее наново.

И вот распутница, бандитка-анархистка

Обучала детей "Политграмоте".

А над кроватью в кантованной рамочке

С голубым бантом киска.

Сегодня Мариванна объясняла клопй,

Что облака это дождь, но не вылитый,

Как вдруг ледяное стекло залепил

Сплющенный нос Дылды.

В школе было ясно. Капала оттепель,

И зайчики прыгали по партам из рук.

Все бы хорошо, да вот это вот "вдруг".

Маруська недовольная вышла: "Чего тебе?"

Дылда с опаской оглянулся на дорогу:

"Слышь ты-он тут". "Да? Ну, так что же?"

Глаза открытые. Серые. Не дрогнут.

Дылда вздохнул и маленько ожил.

"А что, как старик засвистает сбор?"

В ушах застукало громче - но

Маруська в миг овладела собой:

"Все, что было-кончено".

"Так-то оно так. Говорят же во-всю:

Который пес лае, той не кусае

Но знает ли этого самый тот псюк,

Знает ли то Улялаев?

Сама знаешь-лапы у батьки липкие.

Их не отмоешь. Артист.

Скажет "продажники". Вот и вертись,

Возьмет за грудь и силипнет".

Маруська стояла белей молока,

Тряхнула плечом, не ответила больше.

По тракту снова на "Молокань"

Членораздельно гадал колокольчик.

Зашел к соседу. В слепящем снегу

Сивая кобылка казалась желтой.

По ней расплывался жирный нагул,

Ейное пойло-кофий из жолудя.

Нил Кондрашов не доест, не допьет,

Но уж Машке овес, все Машке да Машке.

Сам колупает угри да репье,

А уж лечит, как дите - ромашкой.

Кондрашов вышел - безухий ухарь

(Ухо осталось у ЧОН'а).-"Здоров!"

Он тоже носил сережку в ухе,

Но только с ниточкой, а не с дырой.

"Слышь, Кондраш?" "Га". "Нынче он будет".

"Кто?" "Улялаев". ".Что ты?" "Фахт".

"М-да..." Помолчали. "Теперь не лафа,

Теперь бы за сбху, а не за орудию".

Эдак пошушукались, да вдвоем и вышли.

. Дылда к Павлову, Кондрашов к Чижу.

И нее говорили кто "м-да",а кто "ишь-ты",

Кого брала оторопь, а кого и жуть.

Ночью Дылда дремал, как заяц.

В ухо нарезывалось мокрое дело.

Ему слышались шорохи, тени казались,

И корчилось смоленое от пота одеяло.

И когда петух заорал на рассвете,

Он крикнул, сел и нутром екнул:

Широким махом качался в окнах

Задрипанный гнездами ветер.

А в корявых сучьях незрелая луна

С голубыми кругами у глаз от бессонницы

Вяло встречала плывущую в наст

Золотозвонкую конницу.

Тогда-то в ставень застучало кнутовище.

Дылда вылез: видит - мороз,

Серебряная лошадь в полуторный рост

И башлык заметается-хлыщет.

Долго обувался. "Ворончика" поуськал.

Все уже в сборе; Павлов. Кондрашов.

"Куда выступляем?" "Уперед за Маруськой"'.

Дылда сказал: "Хорошо".

Батька сопел: поддержать ему стремя.

Он только было окорок - но Дылда: айда!

Мужики навалились, и веревочный кайдан

Опетлил его ногу да как на бойне вгремил.

Серга отряхался. (От своры-кабан.)

Но парни одолели. Увязали на телегу.

И атаман трех знаменитых банд

Покатился в город. Коняга была пегая,

Батька знал ее: это "Лысуха".

Она засекалась и ходила в бинтах.

Конвоиры мерно отбрякивали такт,

Шипели в сугробах, звонили где сухо.

Гоголем в цокоте ехали врозь;

Заезд был свеж и проворен...

Сзади подхрамывал грузный ворон,

Багровый от утренних зорь.

Но Дылда был не в себе-неспокойно.

"Чортов филин! Чего ему острог?

Задаст винта". И крестьянские воины

Дали спешенный строй.

Братва его знала: выверчено веко,

Дырка в подбородке, да в мочке серьга.

Ежели только ускачет Серга

Не оставит живого человека...

И Дылда вскинул к щеке обрез

Цок! - осечка. Но Павлов за винтовку,

Вдвинул ему в губы - и золотой блеск

Озарил изнутри его зубы.

Рванулась лиловая кровь И дым.

Лицо, как молнией, дергалось мукой,

Из темени хлестали с глотательным звуком

Пышные перья алой воды.

Кто-то еще спустил карабин.

Пальцы скрючились, точно озябли;

Кто-то трусливо крикнул: "Руби!"