Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

— Да не кричите вы так! Будет вам книга, будет…

Любимов и Сушкин остались одни. Точнее сказать, не одни, конечно — вокруг кипела жизнь и бурлило движение, причем проходившие мимо и сидевшие за соседними столами люди поглядывали на поручика с репортером с любопытством. И все же, находясь в самом центре этих жизни и движения, они физически ощущали одиночество: словно их, как на какой-нибудь выставке последних технических достижений, поместили за витрину, отгородив от окружающего мира прозрачной, но непроницаемой стеной.

— Па-а-прашу!

Какой-то человек с охапкой бланков в руках, напирая всем телом, вынудил поручика отойти с прохода и понесся, не оглядываясь, к дальнему столу. Другой, едва не налетев на репортера, недовольно поджал губы, но тут же усмехнулся:

— Сели бы вы за стол, господин Сушкин: мешаете!

Сушкин захлопал глазами:

— Мы знакомы?

— Имею удовольствие почитывать ваши заметки. Хорошо пишете, бойко! Но сейчас — отойдите с дороги, сделайте милость!

Сушкин, как раньше поручик, тоже подвинулся. Человек благодарно улыбнулся — хоть за это спасибо! — и почти сразу исчез.

Еще через минуту появился неясных функций мальчишка: его одежда не походила на форменную, и поэтому нельзя было точно определить, состоял ли он, нет ли в штате Адресного стола. Мальчишка положил на рабочий стол пачку писчей бумаги и городской справочник, а затем перенес с другого стола одну из чернильниц, наполненную наполовину, и пару перьевых ручек, состояние которых ужаснуло бы даже видавшего виды путешественника — не понаслышке знакомого с самым отвратительным видом канцелярских принадлежностей — гостиничным.

— От Ефима Карповича.

— Спасибо.

— И это…

Поручик, начавший было снимать шинель, чтобы бросить ее на один из свободных стульев, замер.

— Ефим Карпович просил передать, что времени у вас — в обрез.

Мальчишка ухмыльнулся и с явным удовольствием повторил звучное выражение:

— Да, в обрез!

— Да поди ты! — Репортер порылся в карманах, достал несколько монет и сунул их странному «посыльному»: тот принял их с удовольствием не меньшим, чем то, с каким он ранее произнес очаровавшие его слова. — С чего бы это? Разве стол не в три часа закрывается?

— Не-а! — Мальчишка побренчал монетами и даже ухитрился, не выпуская из ладони другие, подбросить одну из них на манер игры в орлянку.

— О, да ты знаток! Ну-ка, дай одну.

— Вот еще!

Мальчишка зажал монеты в кулаке и отодвинулся. Сушкин повернулся к поручику и спросил:

— Помните, я вам рассказывал, что можно выбросить десять орлов из десяти?

— Да, но так и не закончили.

— Хотите, покажу?

Поручик с сомнением покосился на пачку писчей бумаги, на чернильницу, на адресную книгу, на кучу выписок и газетных вырезок, на алфавитные дуги, забитые «прибылыми» и «убылыми», и покачал головой:

— Не думаю, что время подходящее. Дел у нас, похоже, невпроворот.

Репортер, согласно кивнув, тем не менее, подмигнул и, оборотившись обратно к мальчишке, спросил уже у него:

— А ты? Хочешь посмотреть?

— Десять из десяти?

— Точно!

— Свистите!

— Если так, три рубля получишь!

— Держите!

Сушкин подхватил брошенную ему монету, уложил ее на ноготь большого пальца — согнутого в фаланге и упертого в указательный — и метнул к потолку. Монета, сверкнув серебром в электрическом свете, вознеслась в темноту, но тут же вернулась обратно, упав в раскрытую ладонь репортера.

— Орел!

Мальчишка и поручик, напрочь, как и следовало ожидать от заядлого игрока, выбросивший из головы всякие прочие мысли, придвинулись к Сушкину почти вплотную и закусили губы. Сушкин снова уложил монету на ноготь большого пальца и подбросил ее к потолку.

— Орел!

Монета взлетела в третий, в четвертый, в пятый раз, и каждый раз ее полет заканчивался восклицанием:

— Орел!

— Черт побери! Пятьдесят на пятьдесят! — поручик начал возбужденно притаптывать ногами и даже не заметил, как он и мальчишка, такой же возбужденный, схватились за руки. — Уже не продуешься!

Сушкин, как сказали бы на улице, осклабился и продолжил игру.

В шестой, в седьмой и в восьмой раз монета выпала орлом! И в девятый — тоже. Перед последним броском репортер помедлил, как-то особенно тщательно, чуть ли не напоказ, укладывая монету на ноготь большого пальца. Когда она, наконец, взлетела к потолку, дыхание мальчишки и поручика буквально оборвалось: оба проводили ее одинаковым движением голов и встретили ее такими же одинаковыми движениями.

Монета упала в ладонь.

— Орел!

Поручик и мальчишка одновременно выдохнули.

— Вот это да!

— Знатно!

Сушкин протянул монету мальчишке и засмеялся:

— Жив, курилка! Есть еще порох в пороховнице!

— Но как?

— Научи?те!

— Тут практика нужна. — Сушкин снял пальто и, аккуратно сложив его пополам, набросил его на спинку стула. — Практика и только практика. А еще — просто знать, что не бывает монеток идеальных, уравновешенных, как сказали бы господа физики и прочие натуралисты. Любая монета имеет стороны более легкую и более тяжелую. Всего-то и нужно — выяснить, какая из них какая, и, зная и учитывая это, класть монету на палец соответствующей стороной. И стараться подбрасывать с примерно одинаковым усилием. Вот это — сложнее всего. Вот в этом-то и нужно практиковаться. Но с практикой приходит опыт, и тогда уже проиграть в орлянку невозможно. При условии, конечно, что ты монетку подбрасываешь, а не стараешься угадать, как она выпадет — орлом или решеткой. В угадывании смысла нет. В подбрасывании — вся соль процесса!

Поручик тоже снял шинель и положил ее на стул. Судя по задумчивому выражению его лица, он был не просто глубоко впечатлен сушкинской демонстрацией, но и, всерьез отнесшись к объяснению, начал его осмысливать и так, и эдак.

Возбуждение же мальчишки не сменилось задумчивостью. Наоборот: подбросив несколько раз монетку и не добившись желаемого результата, мальчишка сунул ее в карман с выражением упрямой решительности: мол, все равно заставлю летать, как нужно, дайте только время! Ну, а сейчас — время для другого: дернув Сушкина за рукав пиджака, он требовательно спросил:

— А трешка?

Репортер ухмыльнулся:

— Ты проиграл. Какая трешка?

— Вы обещали!

— Нет, мой милый. А все же дать ее тебе я могу. Но не просто так: давай, рассказывай, с чего бы это нам нужно было выметаться до закрытия? Ефим Карпович решил от нас отделаться?

— Не-а…

Мальчишка на мгновение призадумался, но тут же продолжил:

— Комиссия у нас. Реор… реорга… низацию затеяли. Прибудут сегодня осматриваться. Что да как вынюхивать. По углам шарить. Вон: даже пыль всякую пришлось заранее протереть! — Мальчишка провел пальцем по столу и с явным презрением к результату продемонстрировал поручику и репортеру абсолютно чистую подушечку. — Видите? Кошмар, да и только!

Поручик, пораженный даже не столько неожиданным в устах явно не слишком, как сказали бы ныне, благополучного подростка словом «кошмар», сколько его уж точно необычным для такого подростка выговором — с четким «о» и попыткой грассирования, — с удивлением воззрился на мальчишку. Тот, правильно поняв это удивление, даже обиделся:

— Все так говорят в таких ситуациях. А я что — рыжий?

Поручик моргнул: объяснение показалось ему еще более неожиданным, нежели сами слово и манера его произнесения. Однако он благоразумно не стал выяснять, кто эти все, говорящие «кошмар» вот так и в таких обстоятельствах. Мальчишка же, тем временем, требовательно протянул ладонь, обращаясь к репортеру:

— Гоните трешку!

Сушкин вынул из кармана бумажник и достал из него три рубля.

— Деньги любишь?

— Конечно. А кто их не любит?

— Правильно. — Отдав мальчишке купюру, Сушкин не торопился спрятать бумажник. — А еще что любишь?

Мальчишка задумался, но ненадолго:

— Деньги!

— Сколько?

— Еще трешку!

— И ты работаешь с нами?

— Час!

Сушкин начал демонстративно прятать бумажник в карман.

— Два!

Репортер замедлил неприятное для мальчишки движение:

— Четыре рубля и работаешь столько, сколько нужно!

— Согласен!

Спустя минуту поручик и репортер уже сидели за столом, с головой, как принято выражаться в таких случаях, зарывшись в принесенные ими бумаги и ложившиеся подле них все новые и новые бланки: их приносил — а затем и уносил обратно — летавший по всему помещению Адресного стола и оказавшийся на редкость добросовестным в отношении своих нанимателей мальчишка. Впрочем, полученные им семь рублей с мелочью, которой, вероятно, тоже набралось бы на изрядную сумму, должны были греть его душу и окрылять ему спину.