Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

• Название: Можайский — 1: начало
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив
• Год: 2012

В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…

---

— Что вы творите?!

Инихов, отбежавший было к окну, обернулся на окрик и двинулся в обратном направлении — к поручику. Поручик, уже не столько растерянный, сколько не на шутку перепуганный, попятился.

— Что я творю? — Идя на поручика, Сергей Ильич не упускал случая поддать по очередной, попадавшейся ему на пути, бумажке. — Что я творю? Да вы же и сами изволите видеть!

— Но… но… Сергей Ильич!

И вдруг Инихов остановился. Буйство его оставило. Его только что сверкавшие глаза потускнели и наполнились печалью.

— Не нужны уже ваши бумажки, поручик. Не нужны.

Николай Вячеславович, убедившись в том, что заместитель начальника сыскной полиции уже не пнет и его самого, опустился на пол и начал, передвигаясь вприсядку, собирать разлетевшиеся, растоптанные документы.

Инихов пару секунд наблюдал за ним, а потом, наклонившись, поднял его за плечи и указал на стул:

— Оставьте это. Садитесь и ждите. Или ступайте обратно в участок. Не думаю, что вы здесь еще нужны.

Но не успел поручик ни задать новый вопрос, ни сесть на стул, ни решиться уйти, как дверь — со стороны кабинета — распахнулась, и в приемную вошел Митрофан Андреевич.

Сказать, что он тоже был зол, — не сказать ничего. Как и Сергей Ильич пару минут назад, он был хмур и красен. Его огромные пышные усы топорщились по сторонам лица этакими взлохмаченными швабрами. На широких скулах горели зловещего вида пятна. Немного раскосые глаза сузились еще больше, превратившись в щелочки, из которых огнем полыхал яростный взгляд.

— Пропойцы х***ы! — не стесняясь в выражениях, прямо с порога начал он. — Не могу дозвониться! Где этот ваш Можайский? Тоже в стельку?! А Чулицкий? В каком кабаке?!

Инихов бросил взгляд на поручика. Митрофан Андреевич, поначалу поручика не заметивший, тоже вдруг воззрился на него и тут же, стремительно к нему подскочив, схватил его за подбородок, дернул подбородок вверх и принюхался:

— Ну-ка! Ну, так и есть! Еще один! Молодой да ранний! Не полиция, а ренсковый погреб на выезде!

Поручик, побледнев и отшатнувшись, едва не замахнулся кулаком, но, вовремя остановившись — хотя и не совсем: этот его импульсивный жест заметили как Митрофан Андреевич, так и Сергей Ильич, — почти заикаясь от гнева, потребовал от Митрофана Андреевича объяснений:

— Что… что… вы себе позволяете! Это… недопустимо! Извольте… извиниться, ми… милостивый государь!

Как ни странно, требование поручика не только не взбесило Митрофана Андреевича еще больше, но и остудило его: полковник отошел сначала на шаг, а потом, немного постояв в раздумье, прошел к столу, уселся и, показав на стулья здесь же, подле стола, произнес почти смущенно:

— Извините, поручик. И вы, Сергей Ильич, тоже извините. Голова кругом! Прошу вас, присаживайтесь.

Инихов и Любимов, обменявшись взглядами, сели.

— Но согласитесь, господа, — Митрофан Андреевич расстегнул верхнюю пуговицу мундира и повертел в воротнике багровой шеей, — это ведь черт знает, что такое!

— Митрофан Андреевич, — Инихов заговорил тихо, но с таким выражением, что даже у Гамлета, услышь он его, волосы встали бы дыбом, — дело нешуточное. Сейчас не время думать о чести мундира, хотя, поверьте, я вас очень хорошо понимаю. Тяжело — как не понять? — представить даже, не то что поверить, что в собственном детище, лелеемом и взращенным с заботой и любовью, образовалась гниль. Вы провели реформу. Вашим попечением пожарная команда день ото дня становится лучше и завтра — я не удивлюсь — станет примером для подражания всем пожарным командам мира[159]. Ваш труд невозможно недооценить, пусть даже… — Сергей Ильич все-таки не смог удержаться от шпильки, — он поначалу и не был оценен и даже вызвал известные нарекания.

Митрофан Андреевич поджал губы, но сдержался.

— Тем больше, значительнее причина не прятаться за эфемерными материями, но ровно наоборот: держать глаза открытыми, а руки готовыми. Глаза — чтобы заметить сорняк. Руки — чтобы вырвать его с корнем!

Поручик, ранее никогда не замечавший за Иниховым склонность к таким — такого рода — речам, слушал его и смотрел на него с нескрываемым изумлением. Особенно сильно поручика изумило то, с какой легкостью помощник начальника Сыскной полиции перешел от бешеной — и пяти минут не прошло — ярости к хладнокровию: по крайней мере, на сторонний взгляд. Николаю Вячеславовичу даже почудилось на мгновение, что вовсе не полицейский мундир, а ряса проповедника должна быть надета на Инихове. Инихов же, тем временем, продолжал:

— Прополка сорняков меж розами никак на розы тень не набрасывает. Но если сорняки не полоть, они своею тенью задушат и розы. Тот факт, что в вашей команде оказались негодяи, ничуть…

Тут уже Митрофан Андреевич сдержаться не смог:

— Это еще не факт!

Инихов, выдержав на мгновение вновь разъяренный взгляд брандмайора, покачал головой:

— Ну, полно, Митрофан Андреевич, полно! Давайте работать, а не ребячиться. Мы ведь не друг против друга поставлены, а ровно наоборот: друг за друга. Просто работаем мы на разных участках, но дело у нас общее: благополучие наших сограждан.

Поручик, услышав такой возвышенный оборот, едва удержался, чтобы не хмыкнуть. А вот Митрофан Андреевич и впрямь неожиданно хмыкнул, внезапно сделавшись почти добродушным:

— Ну, хорошо. Допустим, что всё это так… нет-нет, минуточку! — Митрофан Андреевич, заметив довольный кивок Инихова, опять всполошился. — Я говорю о том… о том, что служим мы одному и тому же, что цель у нас общая. Но по каждому из моих людей я требую доказательств! Иначе и думать не думайте, что я позволю вам их скрутить, словно каких-то уголовных, и всех собак на них повесить! Знаю я ваши методы: со времени съезжих ничего не изменилось!

Возможно, что «съезжие» Инихова и задели, но он и виду не показал:

— Разумеется, Митрофан Андреевич, разумеется! По каждому — доказательства. А как же иначе?

Полковник обеспокоенно, но уже совсем без гнева переспросил:

— Постойте: вы что же — действительно по каждому готовы доказательства предоставить?

Инихов указал на поручика:

— Увы, Митрофан Андреевич, готовы. Собственно, Николай Вячеславович сюда за этим и явился.

Полковник перевел взгляд на поручика. Любимов начал было говорить, но практически тут же запнулся, беспомощно обернувшись на разбросанные по полу документы. Митрофан Андреевич позвонил.

— Соберите это, — велел он вошедшему в приемную нижнему чину, — и подайте на стол.

Если пожарный и удивился царившему в приемной канцелярии беспорядку, то высказать свое удивление он не решился. Собрав бумаги и придав им насколько возможно аккуратный вид, он положил их на стол и, подчиняясь жесту Митрофана Андреевича, вышел.

— Итак?

Поручик придвинул к себе стопку листов и начал их перебирать, раскладывая в какой-то — очевидно, имевшейся изначально — последовательности.

Инихов молчал. Митрофан Андреевич нетерпеливо барабанил по столешнице подушечками пальцев правой руки. Его левая рука лежала на столе свободно, но время от времени и ее пальцы, приподнимаясь над столешницей разом, падали на столешницу с раздражающим стуком. Впрочем, цели раздражать у Митрофана Андреевича явно не было. Просто он, всё еще отказываясь поверить в чудовищное, на его взгляд, обвинение, высказанное в первые же мгновения встречи Иниховым и приведшее к такому взрыву, беспокоился и внутренне содрогался. Митрофану Андреевичу было нехорошо. Нехорошо от загоняемой пока еще вглубь сознания, но леденящей сердце мысли о том, что всё ему сказанное — правда.

Наконец, поручик показал, что готов начать. Митрофан Андреевич перестал барабанить по столешнице. Пальцы его рук сомкнулись в кулаки. Лицо побледнело.

— Ну?!

— Вот что получается, господин полковник…

***

Более двух часов понадобилось Николаю Вячеславовичу на то, чтобы смысл сделанных им выписок дошел до брандмайора полностью. Не потому, что Митрофан Андреевич был глуп — напротив: ум этого замечательного человека был быстрым и деятельным, — а потому, что Митрофан Андреевич проявил воистину защитительную дотошность при разборе каждого случая. Если бы дело происходило не в канцелярии брандмайора, было бы можно подумать, что происходит оно в приемной лучшего адвоката столицы.

Как бы там ни было, но только прилично за полдень разбор обвинений окончился. За это время успела погаснуть четырехрожковая, с молочно-белым шаром на каждом рожке, висевшая чуть ли не прямо над столом люстра. В высокое окно успел заструиться дневной — серый и приглушенный — свет. Успели дважды принести горячий чай, от которого, впрочем, и поручик, и помощник начальника Сыскной полиции отказались. Причем — неслыханное дело! — снисходя до их обоих не лучшего после ночного совещания состояния (о совещании у Можайского тоже было поведано), Митрофан Андреевич велел принести графин с вином: он выразился именно так, но в графине оказалась водка.