Павел Саксонов - Можайский — 7: Завершение

• Название: Можайский — 7: Завершение
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Детектив

Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!

---

— Это — грабёж!

— Сядьте! Или вас выведут вон!

Дама побледнела, осеклась и села.

Талобелов обвел взглядом зал, но люди сидели тихо и явных протестов не заявляли.

— Воронежская улица!

На этот раз поднялся крепенький живчик лет шестидесяти пяти: седой, с коротко стрижеными — почти под ноль — волосами, хитро прищуренными глазками и находившимися в постоянном движении руками. Одет он был неприметно, но добротно: с тою расчетливой скупостью, какая одновременно выдает и приличный достаток, и нежелание попусту разбрасываться деньгами. Гесс невольно одобрил выбор одёжки.

— Фон Тир!

— Семьдесят пять тысяч!

Живчик потер ладонями и с самодовольным видом огляделся по сторонам: он словно призывал порадоваться вместе с ним удаче, но сочувствия ни в ком не встретил. Тогда он просто покивал присутствовавшим и уселся.

— Девятая линия!

Гесс напрягся.

Встала еще одна дама. В противоположность первой, эта оказалась дородной, пышущей здоровьем и глуповатой на вид. Вадим Арнольдович узнал ее.

— Капитонова!

— Сорок одна тысяча!

— Добавьте еще одну, — низким красивым голосом отозвалась Капитонова, — и будет правильно.

В руках у нее невесть откуда появилась памятная книжка.

— У меня записано так: на Марию Магдалину — тысяча двести, но двести, так уж и быть, я готова засчитать в чистую благотворительность!

Талобелов откровенно растерялся. Он переводил взгляд с лица Капитоновой на памятную книжку в ее руках и не мог понять, откуда в глуповатой на вид женщине взялась такая хватка. Но больше всего, похоже, его смутило не это противоречие, а то, что в тоне Капитоновой не было ни намека на угрозу или истерику. Напротив: тон казался матерински ласковым и если в нем и угадывался упрек, то разве что любящий — как в отношении случайно допустившего ошибку многообещающего чада.

— Вы позволите…

Талобелов решился и, быстро сойдя со сцены, прошел к Капитоновой. Та охотно протянула ему книжку.

— Гм… да… — листая страницы, был вынужден признать он. — Записи в полном порядке… Но как же так? Не могли же мы…

— У вас бухгалтерия хромает, — улыбнулась Капитонова, озаряя сбитого с толку старика сиянием великолепных — белых и крупных — зубов. — Я всегда говорила: господину барону следовало нанять толковую помощницу!

— Барону! — ахнул Гесс.

Владимир Львович метнул в Молжанинова вопросительный взгляд.

Молжанинов пожал плечами:

— Кальбергу, разумеется. А вы чего ожидали?

Незаметно для Молжанинова Владимир Львович сжал руку Гесса.

— Да, — говорил Талобелов, — тысяча двести на Магдалину… Значит, двести вы готовы простить?

Глаза Капитоновой — это было видно даже в полусумраке зала — увлажнились:

— Я бы и тысячу простила, но вы понимаете: сын у меня в гвардии, а это — расходы!

— Да-да, конечно, конечно… Я сделаю пометку!

— Стало быть, сорок две?

— Сорок две!

Капитонова села. Талобелов вернулся на сцену.

Зал притих. По лицам каждого становилось понятно, что на людей снизошла надежда выцарапать побольше. Вот только чего? — ни Вадим Арнольдович, ни Владимир Львович этого всё еще понять не могли. Точнее, они понимали, конечно, что речь шла о каких-то деньгах, но что это были за деньги? Оплата? Чего?

— Мария Магдалина… — хмурился Гесс. — Да не о больнице ли речь? У Тучкова моста?

— У нас, на Васильевском? — уточнил Владимир Львович.

— Да, она самая… во ведь досада!

— Что такое?

— Нет у нас с собою списков тех организаций и благотворительных обществ, куда наследники доставшиеся им капиталы перечисляли! А на память я и не скажу, была ли в их числе больница Марии Магдалины!

— А это важно?

Гесс ссутулился и покачал головой:

— Если я понимаю хоть что-нибудь из происходящего здесь, пусть меня до конца жизни повышенным окладом премируют!

Молжанинов:

— Вы не уловили суть?

— Суть чего?

— Тогда слушайте!

52.

Вернувшись на сцену, Талобелов вернулся и к собственным записям.

— Канареечная улица!

С кресла поднялся молодой человек неясных занятий. С одной стороны, было в нем что-то студенческое, но с другой — уж очень он для студента казался застенчивым. А его выговор — едва он заговорил — безошибочно выдавал в нем уроженца и воспитанника не самой близкой к столице деревни. Тем не менее, одежда молодого человека говорила об известных претензиях: если уж не на светскость, то хотя бы на принадлежность к более высокому кругу, нежели крестьянский. О том же свидетельствовали и руки юноши: такие же грубые, как и выговор, — большие, с толстыми, без отметин письменной работы пальцами — они, однако, были ухожены и чисты отнюдь не по случаю, а вследствие явной заботы.

— Философов!

На этот раз поразился Владимир Львович:

— Вот так фамилия[60]! Он что же — настоящий?

Гесс, узнавший и этого молодого человека, как давеча он узнал дородную даму, ответил утвердительно:

— Как ни странно, да. Самый что ни на есть настоящий!

— А выглядит, как… как…

— Плохо выглядит, если проще.

— Точно!

— Тем не менее, он — Философов.

— Чудны дела Твои, Господи!

Гесс и Владимир Львович вернули внимание сцене. На сцене Талобелов сделал очередную пометку в списках и провозгласил:

— Сто шестьдесят шесть тысяч!

Молодой человек скривился, попытался было сделать шаг вперед, но был остановлен впередистоящим креслом. Талобелов уже понял, что и на эту сумму последуют возражения — уже третьи за короткое время! — и отчаянно замахал на молодого человека рукой:

— Сядьте! Сядьте! Вам — ни копейкой больше! И еще за эти сто шестьдесят шесть скажите спасибо!

— А я вот сейчас за шиворот тебя прихвачу, мерзкий старикашка, — Философов начал выбираться из ряда, путаясь в креслах и шагая прямо по ногам сидевших в этом ряду людей, — тогда-то и посмотрим, кто и кому должен сказать спасибо!

Намерения молодого человека были совершенно очевидными и серьезными. Талобелов закусил свои чахлые губы и начал озираться, но не в страхе, а в поиске чего-то или кого-то. А потом — вероятно, это что-то найдя — быстро прошел в угол сцены и вернулся обратно уже с увесистой кочергой в руке.

— Он что — будет драться? — не поверил своим глазам Владимир Львович.

Гесс невольно потер живот — то самое место, куда всего лишь несколько дней назад Талобелов его самого ткнул подвернувшейся вилкой:

— Лично я не удивлюсь!

— Даже так?

Гесс молча кивнул.

Между тем, Талобелов не просто собирался драться. Он собирался первым напасть на молодого человека! Это стало понятным по его решительным действиям, едва он вооружился кочергой.

Соскочив со сцены, он ринулся к своему противнику и, воспользовавшись преимуществом — молодой человек всё еще пытался выбраться из-за ряда кресел, — обрушил на него серию коротких, но сильных ударов. Философов старался прикрываться руками, но получалось это плохо. Удары сыпались на него один за другим: быстро, безжалостно, с причавкиванием!

Вот правая рука молодого человека повисла плетью. Вот и левая тоже. Вот брызнула кровь из разбитого — переломанного в костный порошок — носа. Вот, наконец, неторопливым веером из проломленной головы во все стороны полетели мозги.

Молодой человек рухнул: уже в проход и уже нестрашный ни Талобелову, ни кому либо еще.

Наблюдая всё это, Гесс то и дело порывался броситься вперед, но его неизменно удерживал Владимир Львович, которого, в свою очередь, крепко держал Молжанинов.

— Но это убийство! Убийство! — кричал Вадим Арнольдович.

Но крик Вадима Арнольдовича, как, впрочем, и крики погибавшего молодого человека, тонул в захлестнувшем зал гаме. Со своих мест повскакивали все — не только Гесс! Но, в отличие от Гесса, все остальные хотя и покрикивали и повизгивали — особенно дамы, — хранили, тем не менее, нейтралитет и вмешиваться в жуткую расправу не собирались.

Когда всё кончилось, Талобелов отбросил в сторону кочергу и пальцем поманил какого-то здоровяка. Здоровяк немедленно подошел.

— Берите за ноги и понесли!

Подхватив убитого — Талобелов под руки, здоровяк — за ноги, — парочка — убийца и невольный сообщник — поволокла убитого прочь из прохода. Но далеко уволакивать не стала, бросив тело у края сцены: там было достаточно темно, чтобы труп не мозолил глаза, но главное — там труп никому и ничему не мешал.

— Невероятно! — пробормотал Гесс, ладонью вытирая мокрый лоб.

— Это еще цветочки, — отозвался Молжанинов. — Ягодки впереди!

53.

— Княжеский переулок!

— Пуговкин!

— Тридцать тысяч!

— Есть!

— Люблинский переулок!

— Малахова!

— Сорок девять тысяч!