Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

• Название: Преодоление: Роман и повесть
• Автор: Иван Арсентьев
• Издательство: Современник
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1980

В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Повесть посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.

Второе произведение И. Арсентьева рождалось автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, норой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен

---

— Девушки, я ни при чем… — забормотал Чухачев, пунцовея еще гуще. — Меня предупредили… Я… Вот! Мне заявил официально мастер, — показал он в сторону Кабачонка, ибо час тому назад за столом в ресторане полностью уразумел, что именно мастер является главным виновником неурядиц из‑за вертолетного подшипника. После шестой стопки Кабачонок сам признался, что относился к важным деталям спустя рукава. Ведь план на них не сделаешь, а времени затратишь… От них ни вару, ни товару — возня одна. «А сегодня директор деньжонок нам подбросил, смекаешь? Надо уметь торговаться, хе–хе! Дашь нам, и мы дадим…» — мутил он голову Чухачеву. Туман, напущенный мастером при застолье, и дружный напор девушек окончательно сбили приемщика с панталыку. Замямлил, оправдываясь:

— Задержки не будет. Я по–быстрому… если все в порядке, если…

— В сегодняшней партии деталей все параметры, все элементы полностью соответствуют вашим особым техническим условиям! — одним духом выпалила бригадир Лана, натягивая белые нитяные перчатки. Взяла наугад стопочку деталей, надела как бублики на руку, крутнула, перемешивая, опять сжала в столбик, погладила любовно по краям.

— Не правда ли, словно точеные? — поднесла к глазам Чухачева.

— Сразу видно… Могут, значит, если захотят! Качество… А плакались — особые техусловия жесткие.

— Н–да… Прости, мила, что ты меня била… — хмыкнул за спиной вполголоса Кабачонок.

Чухачев осмотрел придирчиво детали, шагнул к прибору, чтобы проверить размеры и люфт шаров в сферах сепараторов: не зажимаются ли они. Но в этот момент к нему подскользнула Галя и, помня наказ мастера: «Не давать Чухачеву очухаться», воскликнула томно:

— Нет, нет! Я сама…

Ее длинные тонкие пальцы проворно установили деталь на измерительном аппарате.

— Видите? Как в аптеке! Все в пределах допусков, — показала на прыгающую по циферблату стрелку и заработала пальцами так, как если бы исполняла на фортепьяно резвое скерцо. Чухачев смотрел, точно загипнотизированный. Его застывший взгляд следил уже не за стрелками прибора, а за изящными проворными движениями Галиных рук. От искательного внимания окружающих девушек, от их воркующих голосов, от сладковатого аромата духов, на которые Галя ухлопала недавно половину месячной получки, Чухачев совсем растаял и взмок. Именно в этот момент и раздалось бархатисто–повелительное заключение бригадира Ланы:

— Итак, надеюсь, вы убедились: на этот раз все в порядке.

Как из рук фокусника перед Чухачевым возникла карта сдачи продукции, с другой стороны появилась самописка, и приемщик, исполненный сознанием важности совершаемого акта, поставил свою подпись на карте. Ему и в голову не пришло, что эти сладкогласые девицы вкупе с мастером и начальником просто–напросто обвели его вокруг пальца. С железно–застывшим лицом он прихлопнул на документе личную печать и с достоинством удалился.

Только после этого в ОТК вошел Ветлицкий, сказал, улыбаясь:

— Финита ла комедия! Молодцы девчонки, подходи получать гонорар!..

Леля с Галей, спрятав деньги, тотчас помчались к себе на Потылиху, Лана замешкалась в помещении ОТК. Подсобный рабочий погрузил ящик принятых сепараторов на тележку, повез в сборочный цех. Ветлицкий отправился следом, посмотреть, как пойдет дело дальше. Убедившись, что подшипники собираются и часа через три поступят на склад отдела сбыта, он вернулся на участок, снял спецовку, помыл руки. В пролете тихо. Рабочие подсчитывали изготовленную продукцию, сдавали в кладовую, убирали рабочие места. Катерина, как всегда, потрудилась на славу. Ветлицкий поблагодарил ее и, переодевшись, зашел в ОТК узнать, сколько сепараторов прошло через контроль за смену. Лана, заполнявшая журнал сдачи, не заметила, когда он вошел, бросила на стол перед собой карандаш, зевнула и потянулась.

— Пора домой, — сказал он улыбаясь.

Лана вздрогнула, порозовела, проворчала, нахмурив брови:

— Придется здесь ночевать, проводить‑то некому. Рыцари вывелись, пробирайся как хочешь сама по ростокинским дебрям.

Ветлицкий взял журнал, вздохнул листая:

— Да, Лана Андреевна, вы правы. Рыцарские шпаги и доспехи в музеях, плащи съедены молью, лошади пошли на колбасу… Инфляция понятий…

— Скорее инфляция женщины, коль приходится выламывать дубину и двигать самостоятельно на ростокинских джентльменов удачи… — тряхнула Лана головой и погляделась в приделанное к дверце шкафа зеркальце. Потом посмотрела внимательно на Ветлицкого, листавшего журнал сдачи, распушила завитки на лбу и, пожелав ему с ясно выраженной иронией спокойной ночи, направилась к двери.

Электрик защелкал выключателями. По мере того, как неоновые светильники на потолке гасли, онемевшие прессы словно вспухали, загромождая своими темными телами окутанное полумраком помещение, превращаясь в огромные фантастические махины, запутавшиеся в сетях из проводов и тросов.

Ветлицкий не раз видел эти заключительные кадры ночных смен, видел участок, преображенный сумраком и безмолвием, и всегда перед уходом, помедлив чуть у порога, окидывал в последний раз взглядом свое хозяйство. Так было и сейчас. Где‑то еще позванивал металл, раздавались гулкие шаги припозднившихся рабочих, ночной дежурный, закончив проверку средств огнетушения и сигнализации, покрикивал:

— Эй, полуношники! Запираю ворота, убирайтесь!

Ветлицкий прошел ярко освещенным и тоже притихшим заводским двором. На проходной дежурил вахтер: мордастый, услужливый. Он не проверял пропуск у Ветлицкого, увидев однажды и запомнив, как разговаривал с ним директор Хрулев — точно с приятелем! И сейчас, улыбнувшись приветливо, поднес руку с толстыми пальцами к козырьку фуражки.

Просторная проходная залита светом, сквозь ее стеклянные стены видна улица, тротуар отделен от мостовой клумбами с пышными каннами. Возле телефонной будки за проходной Ветлицкий догнал Катерину. Хотел было пройти мимо, но, передумав, замедлил шаг, сказал:

— Пошли быстрее, а то метро закроют.

— И то верно. Павел обещал встретить, а сам не пришел, — молвила Катерина с досадой. — Загулял, наверное, с дружками? — посмотрела она вопросительно в лицо Ветлицкому. Тот пожал плечами, сказал:

— Ладно, доставлю без Павла к парадному подъезду.

Заводской дом, в котором жил он, и дом Катерины стояли по соседству, разделенные между собой заросшим зеленью двором.

Пикник на ромашках

Деревья, словно пританцовывая, мелькали по обе стороны дороги, местами появлялись на миг серые жердевые изгороди, за ними виднелись луга. По проселку брело стадо коров. Навстречу автобусу, фыркая с назойливой ритмичностью, проносились автомобили.

Ветлицкий, подавляя зевоту, смотрел в окно автобуса, за его спиной покачивался и клевал носом мастер Кабачонок. Жена мастера, дебелая, килограммов на сто тетка, бубнила ему что‑то о хозяйственных делах, он мычал невпопад, и жена, не добившись от него толку, принялась в досаде грызть краснобокое яблоко.

В автобусе громко переговаривались, посередине на проходе группа мужчин резалась в карты, бросив на колени чью‑то смятую в лепеху соломенную шляпу, кто-то силился затянуть бодрую песню, но не получал поддержки — сегодня «культпоход» заводских рабочих, вылазка в зеленую зону отдыха.

Зяблин мельком успел заметить на полосатом столбе число «42», объявил громко:

— До пьяной поляны осталось два кэмэ!

В это время шофер развернулся влево и погнал мимо усадьбы дорожного смотрителя, мимо решетчатого забора, за которым зеленели высокие плети малины.

— Смотри, смотри, какая прелесть! — воскликнула супруга Кабачонка, увидев с полдесятка розовых поросята раскормленной свиньей во главе, и толкнула его в бок.

— Угу… — буркнул тот, не открывая глаз.

За первым автобусом следовало еще три. Просека вывела их на большую поляну. Остановились под липами. Поляна заросла травой, а по ней величиной с астры белели ромашки. Потому и называлась поляна — ромашковой. Если взобраться на дерево повыше и посмотреть на поляну, то она очень похожа была на решето с белыми отверстиями.

Люди прохаживались, разминаясь после езды, вдыхали насыщенный густыми ароматами июльского леса воздух. Его прозрачные горячие струйки, казалось, переливаются как марево по дну этого, созданного природой решета…

В полусотне шагов — давно нечищенный пруд, превратившийся в болото. С северной стороны он зарос ивняком и осокой, с южной — вода расцвечена желтыми фонариками кувшинок. Купаться здесь желающих мало, зато осенью заядлые раколовы, забыв свой возраст, общественное и должностное положения, барахтаются в тине, вытаскивают клешнястых чертей.

Кругом по берегу среди кустов вереска расставлены скамейки, между берез выглядывает пестро раскрашенная беседка, а дальше, вдоль выполосканной дождями асфальтированной дорожки тянутся отгороженные глухими заборами участки. На двух больших участках размещаются детский сад и пионерский лагерь завода.