Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

• Название: Преступление в Орсивале
• Автор: Эмиль Габорио
• Жанр: Классический детектив

---

— Гепен ни в чем не сознался, но дела его так или иначе плохи. Вернулись наши лодочники. Они еще не отыскали тела господина де Тремореля и полагают, что оно было унесено течением. Но в конце парка в камышах они нашли вторую туфлю графа, а на середине Сены, под Мостом — обратите внимание на эту деталь, — выловили куртку из грубого сукна, на которой сохранились следы крови.

— И эта куртка принадлежит Гепену? — хором спросили и мировой судья и сыщик.

— Именно ему. Ее опознали все обитатели замка, и сам Гепен безоговорочно подтвердил, что куртка его. Но это еще не все…

Г-н Домини сделал паузу, словно для того, чтобы перевести дыхание, а на самом деле желая подольше подержать папашу Планта в неизвестности. Поскольку они разошлись во мнениях, следователю чудилось, будто судья втайне питает к нему неприязнь и под влиянием вполне понятной человеческой слабости не прочь был понаслаждаться своей победой.

— Да, еще не все, — продолжал он. — В правом кармане куртки зияла дыра, из него был вырван лоскут материи. И знаете, куда делся этот клочок сукна?

— А! — пробормотал папаша Планта. — Так, значит, он был зажат в руке графини!

— Именно так, господин мировой судья. Что вы скажете об этой улике, доказывающей вину подозреваемого?

Папаша Планта был сражен; у него буквально руки опустились.

Что до Лекока, который в присутствии судебного следователя приосанился и вновь стал похож на удалившегося на покой лавочника, — он был до того ошеломлен, что чуть не подавился настилкой.

— Разрази меня гром, — выговорил он, превозмогая кашель, — недурной ответный удар!

Потом, расплывшись в простецкой улыбке, он вполголоса добавил, так, чтобы его слышал один папаша Планта:

— Неплохо сработано! Но почерк тот же самый, и мы в своих рассуждениях это предвидели. Графиня судорожно сжимала лоскут материи — значит, убийцы с умыслом вложили его ей в руку.

Г-н Домини не услышал ни восклицания, ни последующих слов Лекока. Он протянул панаше Планта руку и условился с ним о встрече на другой день в суде.

Затем следователь удалился в сопровождении своего письмоводителя.

Несколькими минутами позже Гепена и старика Подшофе в наручниках, под охраной орсивальских жандармов повезли в корбейльскую тюрьму.

VIII

В бильярдной замка «Тенистый дол» заканчивал свои печальные обязанности доктор Жандрон.

Он снял просторный черный фрак с широкими рукавами, огромными фалдами и красной ленточкой Почетного легиона в петлице — именно такой фрак, какой должен быть у ученого, — и засучил выше локтя рукава полотняной рубашки.

Рядом с ним на столике, предназначенном для освежительных напитков, были разложены инструменты — скальпели и серебряные зонды.

Чтобы произвести вскрытие, ему пришлось раздеть покойницу. Теперь он прикрыл труп большой белой простыней, которая свешивалась до полу и смутно обрисовывала очертания тела.

Уже стемнело; вся эта зловещая сцена была залита светом массивной лампы с матовым стеклянным абажуром в форме шара.

Мировой судья и полицейский вошли в тот миг, когда доктор мыл руки в большом ведре с водой.

Услыхав, что дверь отворилась, доктор Жандрон быстро выпрямился.

— А, это вы, Планта, — сказал он, и в голосе его явственно послышалась тревога. — А где господин Домини?

— Уехал.

Доктор принял это известие, не скрывая досады.

— Мне нужно с ним поговорить, — сказал он, — и чем скорее, тем лучше. Это совершенно необходимо. Может быть, я и ошибаюсь, всякому случается ошибиться, но…

Лекок и папаша Планта затворили дверь, которую осаждали слуги, и подошли поближе. При свете лампы им бросилось в глаза, что лицо г-на Жандрона, обычно такое невозмутимое, искажено волнением.

Бледность его соперничала с бледностью убитой, покоившейся на столе, под простыней.

Волнение в голосе и в лице доктора едва ли объяснялось той работой, которую он только что завершил. Как ни тягостна эта работа, г-н Жандрон, опытнейший врач, так часто сталкивался с людским горем и навидался в жизни столько ужасного и отталкивающего, что чувствительность его давно притупилась.

Должно быть, при вскрытии он обнаружил нечто невероятное.

— Позвольте, дорогой доктор, — обратился к нему папаша Планта, — задать вам вопрос, который вы задали мне несколько часов назад. Вам нездоровится? Вам стало дурно?

Г-н Жандрон печально покачал головой и ответил с нарочито четкой и размеренной интонацией:

— Я отвечу вам, друг мой, в точности так же, как вы мне: благодарю, пустяки, мне уже лучше.

И оба наблюдателя, не уступающие друг другу в проницательности, отвели глаза в сторону, словно опасаясь, как бы взгляды, чересчур красноречивые, не выдали их мыслей.

Лекок подошел ближе.

— Полагаю, что мне известна причина волнения господина доктора. Он обнаружил, что госпожа де Треморель была убита одним ударом, а потом убийцы кромсали труп, который уже почти остыл.

Доктор устремил на сыщика взгляд, полный неподдельного изумления.

— Как вы догадались? — спросил он.

— Эта догадка принадлежит не мне одному, — скромно отвечал г-н Лекок. — Я должен разделить с господином мировым судьей честь рассуждений, благодаря которым мы сумели предугадать этот факт.

Г-н Жандрон стукнул себя по лбу.

— В самом деле! — воскликнул он. — Теперь я припоминаю ваш совет; должен сознаться, я так растерялся, что совершенно о нем позабыл.

Г-н Лекок счел уместным поклониться.

— Ну что ж, — продолжал врач, — ваши предсказания сбылись. Между первым ударом кинжала, от которого произошла смерть, и всеми остальными протекло, быть может, не так много времени, как вы предположили, но я убежден, что госпожа де Треморель скончалась примерно за три часа до того, как на нее обрушились новые удары.

Г-н Жандрон подошел к бильярдному столу и медленно поднял простыню, открыв голову и грудь покойной.

— Посветите нам, Планта, — попросил он.

Старый судья повиновался. Он взял лампу и зашел с другой стороны бильярдного стола. У него так тряслись руки, что стекло и абажур звякали друг о друга. В дрожащем свете по стенам заплясали зловещие тени.

Однако лицо графини оказалось тщательно вымыто, исчезли пятна крови и ила. Виднее стали следы ударов, но мертвенно-бледные черты по-прежнему были красивы.

Лекок наклонился над столом, чтобы рассмотреть убитую поближе.

— Госпоже де Треморель, — объяснил доктор Жандрон, — нанесли восемнадцать ударов кинжалом. Но только одна из этих ран была смертельной: вот, видите, она нанесена почти вертикально, здесь, чуть ниже плеча.

Указывая на зияющую рану, он придерживал убитую, чьи пышные золотистые волосы разметались по его левой руке.

В глазах графини застыл ужас. С полуоткрытых губ, казалось, готов был сорваться крик: «Спасите! На помощь!»

Папаша Планта, человек с каменным сердцем, отвернулся, а доктор, раньше других справившийся с волнением, продолжал тем несколько высокопарным тоном, каким говорят профессора в анатомическом театре:

— Лезвие ножа было, по всей видимости, шириной три сантиметра и длиной не менее двадцати пяти сантиметров. Все остальные раны — в руку, в грудь, в плечо — сравнительно неглубоки. Можно предположить, что они были нанесены спустя по меньшей мере два часа после той, которая оказалась смертельной.

— Прекрасно! — вырвалось у г-на Лекока.

— Заметьте, — поспешно произнес доктор, — что я ничего не утверждаю; я высказываюсь чисто предположительно. Явления, на которых основывается мое личное мнение, слишком мимолетны, слишком неуловимы по своей природе, слишком, наконец, спорны, чтобы позволить мне что-либо утверждать.

Речь доктора причинила, по-видимому, живейшее неудовольствие Лекоку.

— И все же, — начал он, — в данный момент…

— Единственное, что я могу утверждать, — перебил г-н Жандрон, — единственное, что я с чистой совестью подтвержу в суде, под присягой, сводится к следующему: все ушибы головы, за исключением одного, имели место после смерти. Это бесспорно и не подлежит ни малейшему сомнению. Когда жертва была еще жива, ей был нанесен удар вот сюда, над глазом. Как видите, кровоизлияние в тканях было весьма значительно: видна огромная опухоль, свинцово-серая, а в середине почти черная. Прочие ушибы носят совершенно иной характер: смотрите, вот сюда пришелся такой сильный удар, что височная кость оказалась проломлена, однако не осталось ни малейшего кровоподтека.

— По-моему, господин доктор, — предположил г-н Лекок, — из того известного и доказанного факта, что графине после ее смерти нанесли ряд ударов тупым орудием, можно сделать вывод, что удары ножом были также нанесены ей уже после того, как она перестала дышать. Г-н Жандрон на мгновение задумался.